Новый график внёс в мою жизнь железную ритмичность. Каждое утро я приходила в лабораторию 514 не как гостья, а как полноправный участник. Мой стол стоял напротив его, у окна, и первые лучи солнца падали сначала на мои стопки бумаг, а потом добирались до его монитора. Работа поглотила нас с головой. «Геномный часовой» был не просто проектом, это была вселенная, полная данных, гипотез, слепых аллеев и редких, ослепительных озарений. И самым странным открытием для меня стало то, как незаметно наша вынужденная близость превратилась в нечто само собой разумеющееся, а затем — в нечто желанное.
Сначала я просто ценила эффективность. Орлов как руководитель был безупречен: чёткий, требовательный, но абсолютно справедливый. Он не перегружал меня рутиной, а давал сложные, интересные задачи, которые заставляли мозг работать на пределе. «Петрова, посмотрите на этот кластер аномалий. Похоже на артефакт секвенирования или на что-то реальное? Докажите». И мы погружались в обсуждение, спорили, строили графики, и время летело незаметно. Эти интеллектуальные баталии были для меня лучшим наркотиком. Я ловила себя на том, что за обедом или по дороге домую прокручиваю в голове наши диалоги, ища новые аргументы для завтрашнего дня.
Но потом я начала замечать другие детали. Как он морщит лоб, когда сосредоточен, проводя пальцем по строке кода. Как он откладывает очки на лоб, чтобы протереть переносицу, когда устаёт. Как он бормочет себе под нос, когда находит нестыковку, и в его голосе прорывается редкое, почти детское раздражение: «Ну вот, опять этот дурацкий формат данных от коллег из Бостона...». Эти маленькие, человеческие штрихи стирали образ каменного идола. Он становился... коллегой. Интересным, сложным, иногда занудным, но своим.
Именно тогда я поймала себя на первом тревожном чувстве: я начала ждать этих рабочих часов. Не только из-за работы. А из-за атмосферы. Лаборатория стала местом силы, где царила особая тишина, нарушаемая только стуком клавиатур, шелестом страниц и нашими нечастыми, но всегда по делу, репликами. Там было безопасно. Там нас не касались сплетни — здесь мы были просто двумя учёными, гонящимися за истиной. И в этой безопасности я позволяла себе расслабиться, быть собой — такой же одержимой и увлечённой, как и он.
Однажды вечером, когда мы оба, уставшие, сидели над интерпретацией особенно капризных данных, я не удержалась и зевнула. Громко, по-кошачьи. Орлов оторвался от экрана. «Устали?» — спросил он без осуждения. «Немного, — призналась я. — Мозг отказывается видеть закономерности, только шум». Он кивнул, встал и подошёл к старой кофеварке в углу. Молча сварил два капучино — мне с корицей, себе без ничего. Он даже не спросил, просто знал. И протянул мне чашку. «Переключитесь на полчаса. Посмотрите, нет ли новых статей по смежной теме в «Нейчур». Иногда лучший способ решить задачу — ненадолго о ней забыть».
Я взяла чашку, и тепло от неё разлилось по ладоням, а потом и внутри. Это была не забота в романтическом смысле. Это была забота партнёра, который ценит эффективность общего труда и знает, что выжатый лимон сока не даст. Но для меня, в моём запутанном внутреннем мире, этот жест приобрёл огромный вес. Он видел меня. Не как объект эксперимента, а как соратника, у которого тоже бывает усталость, и которому нужно вовремя дать кофе с корицей.
Именно в этот момент я осознала опасность с предельной ясностью. Я сидела в нашем общем пространстве, пила приготовленный им кофе, смотрела на его ссутуленную спину, и внутри что-то ёкнуло — тихо, но необратимо. Это было больше, чем уважение. Больше, чем интеллектуальное родство. Это была привязанность. Тёплая, глупая, неудобная привязанность к этому странному, закрытому, блестящему человеку, с которым меня связала сначала случайность, потом ложь, а теперь — общее дело.
Я вспомнила его слова из поезда: «Любое длительное взаимодействие оставляет след. Меняет траекторию». Он был прав. Наша траектория изменилась. Я больше не просто «держалась» в рамках протокола. Я наслаждалась этим. Ждала его. Искала его взгляд не для того, чтобы поддержать легенду, а чтобы понять, что он думает. Я ловила себя на мыслях вроде: «Интересно, заметил ли он, что я сегодня надела это синее платье?» или «Надо бы завтра принести те круассаны, которые он вроде как однажды похвалил». Это были мысли не ассистента и не подопытной. Это были мысли... ну, если не влюблённой, то определённо увлечённой девушки.
Вечером, уходя домой, я обернулась в дверях. Он сидел под абажуром настольной лампы, весь в светящемся прямоугольнике монитора, абсолютно поглощённый. И я поняла, что завтра снова приду сюда с лёгким, глупым трепетом ожидания. Протокол был забыт. Эксперимент вышел из-под контроля. Потому что самое главное правило — не отождествляться с ролью — было нарушено. Я отождествилась. Полностью. И теперь мне предстояло жить с этим знанием, скрывая его не только от всего мира, но и, в первую очередь, от него самого. И от самой себя. Потому что признаться себе в этом значило осознать весь ужас нашего положения: я начинала влюбляться в человека, который нанял меня, чтобы мы вместе изображали любовь. Это была ловушка, построенная мной же. И выхода из неё я не видела.
💗 Если эта история затронула что-то внутри — ставьте лайк и подписывайтесь на канал "Скрытая любовь". Каждое ваше сердечко — как шепот поддержки, вдохновляющий на новые главы о чувствах, которых боятся вслух. Спасибо, что читаете, чувствуете и остаетесь рядом.
📖 Все главы произведения ищите здесь:
👉 https://dzen.ru/id/683960c8fe08f728dca8ba91