Олег торопливо застёгивал молнию куртки, пропуская замок мимо зубцов. Руки не слушались — будто онемели. Лицо застыло в гримасе раздражения, брови сдвинуты к переносице, взгляд упорно вниз.
За спиной скрипнула половица. В дверном проёме показалась мать — Елена Петровна. Она стояла, держась за косяк, будто просила разрешения войти в собственную жизнь.
Лицо бледное, глаза потускневшие, халат застиран до дыр и висел мешком, будто впитал годы одиночества.
— Олеженька… — позвала она негромко. — Купи, пожалуйста, что-нибудь сладенького… пряничек какой-нибудь…
Просьба была простая, почти детская — тихая надежда на маленькую радость.
Олег бросил через плечо, не оборачиваясь:
— На столе пирожки. Маша вчера пекла.
Елена Петровна опустила взгляд.
— Они твёрдые совсем… зубы уже не те…
Олег обернулся холодно:
— Намажь вареньем.
Затем крикнул в глубину квартиры:
— Мария! Покорми мать!
Из кухни вышла Маша — босиком, в халате нараспашку, с кисточкой для лака в пальцах. Она демонстративно подула на ногти и почти не посмотрела на свекровь.
— Твоя мать — ты и корми, — отрезала она. — Она меня не рожала.
Мария прошла мимо с поднятым подбородком.
— Пусть сама себе готовит. Не может жевать — пусть в блендере перебивает.
Елена Петровна стояла неподвижно. Щёки вспыхнули, взгляд опустился.
— Я не хотела раздора… я мешаю…
Они уже кричали, перебивая друг друга. Повод был смешной — пряничек. Но корни глубже: накопленная злость, привычка раздражаться на чужую слабость.
Слёзы не шли. Но внутри звенело, будто натянутая струна вот-вот оборвётся. Память утащила её в другое место — во двор, под вишню, к Степану. В прошлое, где ещё было тепло.
*
В деревне жизнь была небогатой, но честной. Дом деревянный — Степан сам строил. Курочки, поросёнок, огород. Простое счастье с настоящим вкусом.
Степан ушёл тихо: утром пили чай, вечером он просто затих, как костёр без дров. Она тянула хозяйство на последних силах, пока одиночество не стало тяжёлым.
Вскоре приехал Олег — с чемоданом и суетой. Елена смотрела на него как на спасение.
Он был поздним ребёнком, любимым. На похоронах отца вёл себя сухо, устало — постоял и уехал.
Со временем начал уговаривать переехать в город:
— Тут лучше, мам. Аптека рядом, поликлиника.
Он обещал:
— Я буду ухаживать и помогать.
Дом продали. Деньги он взял и вложил «в дело». Елена кивала: «всё для сына». Она отдавала опору под ногами, веря в его заботу.
*
И вот снова настоящее: квартира, где всё чужое. Страшнее пирожков — холод в словах.
Она боялась кашлянуть. Кашляла в подушку, чтобы не вызвать раздражение. Жила тихо, как тень.
Мария закатывала глаза при каждом её шаге:
— Опять тут всё трогает…
Внучки — Ольга и Катя, двойняшки — тоже отталкивали. Говорили без стыда:
— От тебя странно пахнет… можешь быть в другой комнате?
Олег добивал фразой:
— Ты же живёшь на всём готовом! Что тебе ещё надо?!
Ей не хватало любви, а любовь не намазывается, как варенье.
Ночью шептала Степану в темноту:
— Хуже не бывает…
Но ошибалась.
Однажды Олег вошёл бодрый:
— Мам, новость! Ольга скоро свадьбу играть будет!
Между делом, как про доставку:
— Я тебя оформил в интернат.
Елена не сразу поняла:
— Куда?
Он повторил с нажимом:
— В интернат. Нужна ещё одна комната.
Она попыталась достучаться:
— Я закладывала серёжки, чтобы ты институт закончил…
Олег отвёл глаза:
— Не начинай. Собирай вещи.
Он начал собирать грубо, в сумку. Мария подгоняла:
— Давно пора.
*
Серые ворота интерната встретили облупленной краской. Олег даже не вышел:
— Выходи. Ждут.
Комната была на двоих: две кровати, два шкафа, занавески. Соседки пока не было.
Она села на кровать, сложила руки. Вспомнила, как раньше молилась о простом. А сейчас молитв не было. Только пустота.
В столовой перед ней стояла каша, компот, запеканка. Почти не ела, смотрела на других стариков.
Дни были одинаковые: завтрак, лекарства, прогулка. Тело здесь, душа в деревне, в прошлом.
Иногда выходила во двор. Однажды села на скамейку.
— Здравствуйте. Меня зовут Витя, — прозвучало рядом.
Она увидела парня: рыжий, в веснушках, с искренней улыбкой.
— Здравствуй, а меня Елена Петровна.
Витя рассказал, что из детдома. Родители пили, мать умерла, отца не знает. Десять переездов. В голосе не было жалости — только усталая ясность.
— А вы почему здесь?
Елена выдохнула:
— Предали… сын.
Витя кивнул:
— Мы одинаковые. Вы хоть жили… а я всё ждал.
— Чего ждал?
— Чтобы кто-то сказал: ты нужен.
Елена заговорила про Степана. Лицо смягчилось, появилась улыбка.
— Вот! Улыбка! Она вам идёт, — обрадовался Витя.
Он сказал тихо:
— Я вас увидел и подумал… вот бы вы были моей бабушкой.
Елена рассмеялась и заплакала одновременно.
Витя поднялся:
— Пойдёмте, суп сварили. А если захотите сладкого — могу достать. У меня тут связи.
Тамара, повариха, встретила тепло:
— Уговорил нашу королеву поесть! Золотой парень ты, Витька.
Вечером Елена ела с аппетитом. Витя рассказывал смешные истории. Она слушала, как когда-то маленького Олега.
Тамара прошептала:
— Как сын ей стал… не по крови…
Елена поняла: настоящая семья строится заботой, а не фамилией.
*
Прошлое отступало. Она перестала ждать звонков Олега. Ждала утра — и рыжую голову Вити.
Витя приходил каждый день: шутки, конфеты, газета.
— Вы человек с историей… рассказывайте.
Елена делилась: как встретила Степана, как он скамейку сделал, как вишня цвела.
Витя достал блокнот:
— Я записываю. Может, книжку потом напишем?
Елена рассмеялась:
— Сказочник ты, Виктор…
Их местом стала скамейка под липой. Иногда он читал Чехова, Шукшина, стихи.
В ней просыпалась жизнь — не тело, а душа.
*
Один день выдался тихим. Елена сидела у окна и вышивала.
Санитарка заглянула:
— Елена Петровна, к вам гость.
В дверях стоял Олег — дорогая куртка, аккуратная стрижка. От него пахло городом и деньгами.
— Мамочка, с днём рождения!
— День рождения был на прошлой неделе, — ровно сказала она.
Олег махнул рукой:
— Закрутился… главное — поздравил.
Он поставил коробку пирожных: глазурь подсохла, картон помялся.
Почти сразу принялся жаловаться:
— У нас там непросто. Ольга развелась, с ребёнком осталась… Катя замуж собирается, денег не хватает.
Потом добавил:
— Татьяна Николаевна теперь у нас. Мать жены. Живёт… в твоей комнате.
Елена улыбнулась сдержанно:
— А может, и её сюда?
Олег растерялся:
— Ты чего, мам…
Он сменил тон:
— Я зачем. Звонил человек из Израиля. Сказал — только с тобой. Номер записал.
— Кто?
— Важный вроде. По-русски хорошо говорит. Сказал — срочно.
В этот момент вошёл Виктор — с цветами, с улыбкой.
— Елена Петровна, вот…
— Это кто? — резко спросил Олег.
Елена ответила спокойно:
— Мой внук.
Олег побледнел.
— Я думал, у тебя только внучки…
— Меня никто не навещает.
Виктор мягко наклонился:
— Пойдёмте в сад? Там спокойнее.
*
Вечером под яблоней Елена держала бумажку с номером.
— Позвони, милый… Я не могу.
Виктор набрал, пошли гудки — низкий мужской голос с акцентом.
— Меня зовут Рувим, я адвокат. Клиент — Денис Прокшин. Он умер. Есть завещание. Елена Петровна — единственная наследница.
Елена стиснула трубку:
— Денис… это сводный брат Степана. Его усыновили младенцем…
Степан всю жизнь искал того мальчика.
— Завещание составлено давно. Он долго вас искал. Не успел увидеться, но успел оставить распоряжения.
Елена закрыла глаза:
— Значит… не зря…
Она рассказала Виктору, как в голодные годы Денис пропал, как Степан рос с этой болью.
Через неделю приехал представитель посольства. Когда назвали масштаб наследства — недвижимость, акции, антиквариат — Елена сидела оглушённая.
Первое решение было простым:
— В интернат. На ремонт. На питание. На мебель.
Остальное распределила: часть себе, часть Виктору.
— Ты не просил, но заслужил.
Её комната преобразилась: белая тюль, кресло-качалка, уютная лампа, книжная полка.
*
Весть дошла до семьи быстро. Они пришли процессией: Олег, Мария, Ольга с ребёнком, Катя, парень — нарядные, улыбчивые. В руках букеты, пакеты.
— Мамочка! Мы так переживали! — засюсюкал Олег.
Ольга выставила ребёнка:
— Смотри, бабушка, как вырос!
Олег поставил сумку:
— Вкусненького принесли, цветов…
Елена поднялась медленно, но уверенно. Спина прямая, взгляд ясный.
— Не задерживайтесь… мне недолго осталось, наследнички, — сказала она ровно, с холодным юмором.
Слово «наследнички» сняло маски. На секунду стало видно: им стыдно. Но ненадолго.
Олег попытался взять инициативу:
— Мам, мы же семья…
— Семья? — переспросила Елена. — Когда мне пряничек был нужен — где была семья?
Она смотрела прямо, без злости, но твёрдо.
— Когда жевать не могла, а мне говорили «намажь вареньем» — где была семья? Когда меня в интернат привезли, даже не выйдя из автомобиля — где была семья?
Тишина стала тяжёлой. Мария нервно поправляла волосы. Ольга отвела взгляд.
Елена продолжила спокойно:
— Я всё решила. Интернату помогу. Себе оставлю. Виктору передам. А вам… ничего.
Олег вскочил:
— Это незаконно! Я сын! Я буду оспаривать!
Елена улыбнулась устало:
— Оспаривай. Денег хватит на адвокатов. На очень хороших.
Она повернулась к двери, давая понять: разговор окончен.
Они ушли — с букетами, с пакетами, с лицами, полными обиды. Но Елена не смотрела им вслед.
*
Вечером она сидела с Виктором под липой. Он молчал, давая ей побыть с мыслями.
— Знаешь, Витя, — тихо сказала она, — я всю жизнь думала, что семья — это кровь. А оказалось — это забота.
Виктор кивнул:
— И любовь.
— И любовь, — согласилась Елена.
Она взяла его за руку — тёплую, крепкую, настоящую.
— Спасибо тебе, внук мой.
И в этих словах было всё: благодарность за спасение, за тепло, за то, что он просто был рядом, когда другие отвернулись.
Витя улыбнулся:
— И вам спасибо, бабушка. За то, что приняли меня.
Они сидели молча, пока сгущались сумерки. Где-то вдали заливался соловей, и пахло липой.
Жизнь Елены Петровны изменилась не из-за денег. Деньги лишь дали ей свободу выбирать, кого пустить в сердце. А выбрала она того, кто пришёл не за наследством, а просто так — с улыбкой, конфетами и искренним «здравствуйте».
И это было настоящим богатством.