Меня зовут Алёна. Я иду. Не знаю, сколько уже иду — часы перестали иметь значение. Вокруг только снег. Белый‑белый, до рези в глазах. Он не искрится, не переливается, не скрипит под ногами. Он просто есть. И я — просто есть в этом безмолвном пространстве. Сначала я пыталась считать шаги. «Раз, два, три…» — но цифры рассыпались, как песчинки. Потом пыталась вспомнить, откуда я вышла. Помню только кухню: тусклый свет лампы, пепельницу с окурками, его глаза — тёмные, уставшие. Мы молчали. Говорят, молчание — золото. Глупость. Молчание — это когда слова застряли в горле, а кричать стыдно. «Если бы я знала, что произошло, — думаю я, — то, наверное, не была бы так спокойна». Незнание — странный щит. Оно притупляет страх, превращает ужас в монотонный шаг. Я иду, и это единственное, что имеет смысл. Мама любила рассказывать про своих родителей — шестидесятников. Не тех, что в американских фильмах, с цветами в волосах и песнями о мире. Наши — другие. Они «хипповали по‑тихому»: слушали запрещённ