Всё началось с того, что Вадим вломился ко мне в субботу утром с горящими глазами и вестью: «Племянник празднует пятилетие, без тебя никак!» Я пытался отбиться — у меня на вечер были другие планы, — но Вадим умеет быть убедительным. Через час я уже сидел в его машине, вяло разглядывая пакеты с подарками на заднем сиденье.
— Ты хоть знаешь, кто ещё будет? — спросил я, когда мы въехали в двор уютного коттеджного посёлка.
— Да куча народу! Родители, дяди‑тёти, друзья семьи… — отмахнулся Вадим. — Не парься, все свои.
«Свои». Это слово эхом отозвалось в голове, когда я вошёл в украшенный шариками и гирляндами зал и увидел её.
Алёна стояла у столика с тортами, наклонив голову, и что‑то обсуждала с аниматором. Время будто замедлилось: я заметил, как по‑прежнему идеально лежит её стрижка, как играет свет в прядях, как она слегка улыбается, слушая собеседника. Пять лет прошло, а она почти не изменилась. Только, может, взгляд стал спокойнее, увереннее.
Я замер в дверях, чувствуя, как внутри всё сжалось. Мы не виделись с момента развода — холодного, делового, без лишних слов. «Не сошлись характерами», «не смогли сохранить», «решили пойти разными путями» — все эти шаблонные фразы, которые говорят, когда не хотят раскрывать правду. А правда была в том, что мы просто перестали слышать друг друга. Перестали замечать мелочи, которые когда‑то казались важными: как она морщит нос, когда смеётся, как я по привычке поправляю часы на запястье, даже если их нет.
— О, смотри, это же твоя бывшая! — радостно воскликнул Вадим, не замечая моего окаменения. — Классная тёлка, кстати. Вы так гармонично смотрелись вместе…
Я бросил на него предостерегающий взгляд, но было поздно — Алёна обернулась на голос и встретилась со мной глазами.
На секунду в её взгляде промелькнуло то же замешательство, что испытывал я. Потом она выпрямилась, поправила рукав платья и направилась к нам.
— Максим, — кивнула она сдержанно. — Не ожидала тебя здесь увидеть.
— Я тоже, — выдавил я. — Поздравляю с днём рождения… кого‑то.
Она едва заметно улыбнулась:
— Племянника Вадима. Мы с его сестрой давно дружим.
Молчание повисло между нами, наполненное невысказанными вопросами. «Как ты?» «Что нового?» «Почему до сих пор больно смотреть на тебя?» Воздух будто наэлектризовался, и каждый звук — детский смех, звон посуды, музыка из колонок — казался слишком громким, неуместным.
— Ну, я пойду, — неловко пробормотал я, чувствуя, что ещё минута — и я скажу что‑то, о чём потом пожалею. — Надо поздороваться с именинником.
— Конечно, — кивнула Алёна. — Он обожает супергероев, так что твой костюм придётся кстати.
Только тут я осознал, что всё это время стоял перед ней в дурацкой маске Бэтмена, которую Вадим заставил надеть «для атмосферы». Маска, конечно, не скрывала моего лица полностью, но добавляла ситуации абсурдности. Я чуть не рассмеялся — то ли от нелепости момента, то ли от нервного напряжения.
Я отошёл, пытаясь собраться с мыслями. Вадим, наконец сообразив, что натворил, попытался сгладить ситуацию:
— Слушай, я правда не знал, что она будет…
— Да ладно, — махнул я рукой. — Всё нормально.
Но нормально не было. Каждый раз, бросая взгляд в её сторону, я замечал что‑то новое: как она смеётся над детской шуткой, как нежно поправляет бант на голове какой‑то девочки, как уверенно держится среди незнакомых людей. Она выглядела… счастливой. И от этого было одновременно и легче, и больнее.
Лёгче — потому что я хотел для неё именно этого. Чтобы она нашла свой покой, свою радость. Больнее — потому что понимал: эта радость больше не связана со мной.
В какой‑то момент она оказалась рядом — принесла тарелку с кусочками торта.
— Возьми, — протянула она мне вилку. — Шоколадный, твой любимый.
Я уставился на торт, потом на неё:
— Ты помнишь?
— Конечно. Ты мог съесть его на завтрак, обед и ужин.
Мы оба невольно улыбнулись. В этом простом жесте — в том, что она помнила такую мелочь, — было что‑то трогательное, почти интимное. Будто между нами на секунду вспыхнул огонёк того, что когда‑то было.
— Как ты? — спросил я тихо, пока вокруг царил детский гомон.
— Хорошо, — ответила она без паузы. — Работа, хобби, путешествия. А ты?
— Тоже… хорошо.
Мы стояли в двух шагах друг от друга, разделённые невидимой стеной из прошлых обид и несбывшихся надежд. И вдруг я понял: мы оба научились жить без друг друга. И это, наверное, самое важное.
— Знаешь, — сказала она, глядя куда‑то в сторону, — я рада, что мы встретились. Не для того, чтобы ворошить прошлое, а чтобы увидеть: мы справились. Оба.
Её слова отозвались во мне странным спокойствием. Она права. Мы не просто пережили развод — мы выросли из него. Перестали быть теми людьми, которые не могли договориться, которые копили обиды, которые забыли, как любить.
Я кивнул, не находя слов. Что тут сказать? «Я тоже рад»? «Мне жаль»? «Может, попробуем ещё раз»? Нет. Всё это было бы неправдой или, хуже, полуправдой.
— Ладно, — она сделала шаг назад. — Меня зовут. Надо помочь с конкурсами.
— Конечно.
Она ушла, а я остался стоять с тарелкой шоколадного торта, который вдруг потерял всякий вкус. Но в груди было странно легко. Как будто я наконец отпустил что‑то тяжёлое, что долго носил с собой.
Позже, когда праздник подошёл к концу, я поймал себя на мысли: эта встреча не ранила, а… освободила. Мы больше не были мужем и женой, не были врагами, не были даже друзьями. Мы были двумя людьми, которые когда‑то шли вместе, а теперь — каждый своей дорогой. И в этом не было ни трагедии, ни драмы. Просто жизнь.
Я наблюдал, как Алёна помогает детям собирать пазлы, как смеётся, когда кто‑то из них путает детали, как терпеливо объясняет правила игры. В её движениях была лёгкость, которой я не помнил. Или не замечал.
— Ну что, герой, поехали? — подошёл Вадим, уже без маски, но с кусочком торта на галстуке.
— Поехали, — кивнул я. — И спасибо.
— За что? — удивился он.
Я лишь улыбнулся:
— За то, что привёз меня сюда.
По дороге домой Вадим болтал о чём‑то своём, но я почти не слушал. В голове крутились мысли о том, как странно устроена жизнь. Иногда самые болезненные разрывы становятся началом чего‑то нового. Иногда встреча с прошлым помогает увидеть, как далеко ты ушёл.
Я посмотрел в окно на огни города и подумал: «Всё действительно хорошо». И впервые за долгое время это было правдой.