Даша стояла у окна и смотрела, как крупные хлопья снега медленно опускаются на серый асфальт двора. На кухне привычно гудел холодильник, а на плите доваривались овощи для оливье. Но в этом году всё было иначе. Внутри у Даши звенела туго натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.
На столе лежал список покупок, составленный ещё неделю назад. Красным маркером был вычеркнут один пункт: «Красная икра (2 банки) — для салата «Царский»».
— Ты уверена? — спросил Виктор, обнимая жену со спины. Он чувствовал её напряжение. — Мама этого не простит. Ты же знаешь, для неё этот салат — как символ статуса. Если на столе нет икры, значит, год прожит зря.
— Пусть не прощает, Вить, — тихо, но твёрдо ответила Даша. — Я устала покупать их любовь. Точнее, пытаться купить то, чего нет. Пять лет я стараюсь, накрываю столы, выслушиваю колкости твоей мамы и Иры. Пять лет я экономлю на себе, чтобы Галина Николаевна не сказала, что я «голодранка», которая позорит семью. Хватит.
Виктор развернул её к себе и заглянул в глаза. В них не было страха, только усталая решимость. Он знал то, чего не знали остальные. Три дня назад пришло заказное письмо из Санкт-Петербурга.
Одинокая тётя Нина, тёщина двоюродная сестра, о существовании которой в семье почти забыли, скончалась. Даша была единственной, кто писал ей бумажные письма все эти годы. Не ради выгоды — тётя жила скромно, работала в библиотеке, — а просто потому, что Даше было жаль одинокую старушку. В письмах Даша никогда не жаловалась, просто рассказывала про погоду, про книги, отправляла открытки по праздникам.
И вот — завещание. Квартира на Васильевском острове. Старый фонд, высокие потолки, вид на Неву. И коллекция антикварных книг, стоимость которых нотариус даже побоялся назвать навскидку.
— Они не поймут, — вздохнул Виктор. — Но я с тобой. Ты же знаешь.
— Знаю. Поэтому и не боюсь.
Гости начали собираться к восьми вечера. Первой, как всегда, вплыла Галина Николаевна. Она не вошла, а именно вплыла, неся перед собой свою грузную фигуру как знамя. Следом семенил младший сын Серёжа, нагруженный пакетами с подарками для себя и своей жены, а замыкала шествие Ира.
Ира была в новом платье с пайетками, которое кололо глаз своим блеском.
— Фух, ну и погода! — с порога заявила Ира, стряхивая снег прямо на чистый коврик. — Серёжа так гнал, я думала, мы разобьёмся. Но зато успели! Дашка, ты чего такая бледная? Опять на работе загоняли? А я вот выспалась. Мы с Серым решили, что перед Новым годом женщине нужен релакс. Спа, массаж... Тебе бы тоже не помешало, а то выглядишь на все сорок.
Даше было двадцать девять. Она молча улыбнулась и приняла пальто свекрови.
— Дашенька, — Галина Николаевна критически осмотрела прихожую. — А почему зеркало в разводах? Примета плохая. Денег не будет. Впрочем, — она хмыкнула, — у вас их и так вечно нет. Витя, сынок! Иди поцелуй маму!
За столом также присутствовала тётка Виктора и Серёжи — Тамара Николаевна. Женщина громкая, бесцеремонная и обладающая уникальным талантом съедать всё самое вкусное в первые пятнадцать минут застолья.
— Ну, хозяюшка, чем потчевать будешь? — прогудела Тамара, усаживаясь во главе стола (место Виктора, которое она заняла без спроса).
Разговор сразу же свернул на любимую тему Галины Николаевны: успехи Серёжи и никчёмность Виктора с Дашей.
— Серёженьке премию дали, — громко вещала свекровь, накладывая себе холодец. — Стотридцать тысяч! Вот что значит — ценить сотрудника. Ирочка уже присмотрела себе шубку. Норковую, автоледи. А вы, Витя, всё на своей развалюхе ездите?
— Нам хватает, мама, — спокойно ответил Виктор, разливая шампанское.
— Хватает им... — фыркнула Ира. — Дашка вон в той же блузке, что и на мой день рождения два года назад. Это называется не «хватает», а «нищебродство». Уж извини за прямоту, мы же свои.
Даша сжала вилку. Раньше она бы заплакала, убежала на кухню, начала оправдываться. Сейчас она смотрела на Иру как на диковинное насекомое.
Есть такой психологический закон, о котором Даша читала в одной из книг тёти Нины: «Если вас пытаются уколоть, значит, человек чувствует угрозу своей самооценке. Счастливые люди не хамят». Эта мысль помогала держать спину прямо.
— А где же «Царский»? — вдруг пронзил гул голосов голос свекрови.
Галина Николаевна замерла с занесённой ложкой. Она шарила глазами по столу, заставленному салатами, нарезками и горячим, но не находила главного — хрустальной вазы с салатом, верхний слой которого должен был быть густо усыпан красной икрой.
— Даша? — в голосе свекрови зазвенел металл. — Я же просила. Я специально звонила во вторник и напоминала. Это традиция.
В комнате повисла тишина. Слышно было только, как тикают часы на стене.
— Я не сделала его, Галина Николаевна, — спокойно произнесла Даша.
— Почему? — свекровь покраснела. — Денег пожалела? Для матери мужа? Мы к вам со всей душой, я вам полотенца кухонные привезла в подарок, а ты... банку икры зажала?
— Да что с неё взять, мам, — скривилась Ира. — У неё зимой снега не выпросишь. Вечно прибедняются. Мы с Серым каждый месяц ипотеку платим и то стол богаче накрываем. А эти живут в бабушкиной хрущёвке и копейки считают. Позор.
— Действительно, Витя, — подключилась тётка Тамара, жуя бутерброд с семгой. — Как-то неуважительно. Мать просила одно блюдо. Одно! Это плевок в душу, я считаю.
Виктор медленно положил вилку. Он видел, как дрожат руки Даши, хоть она и старалась держаться. Он видел эту сцену годами: его жену клевали, как голуби корку хлеба, методично и жестоко, повышая свою значимость за её счёт.
— Значит, дело в икре? — тихо спросил Виктор.
— Дело в отношении! — взвизгнула Галина Николаевна. — Ты посмотри на свою жену! Серая мышь, которая даже праздник организовать не может. Я всегда говорила: Серёже с женой повезло, Ирочка — королева. А тебе досталась... ни рыба ни мясо. Экономистка. Наверняка деньги, что я на день рождения дарила, в кубышку спрятала, а на стол — шиш.
У Даши защипало в глазах. Не от обиды за себя, а от внезапной, пронзительной жалости к той девочке, которой она была. Она вспомнила, как три года назад у неё порвались единственные зимние сапоги. Был мороз минус двадцать. Она попросила у Галины Николаевны в долг пять тысяч до зарплаты. Свекровь тогда сказала: «Нужно уметь жить по средствам, милочка. Походи в осенних, закаляйся». А на следующий день купила Ире дорогую сумку просто так, «для настроения». Даша тогда неделю ходила с мокрыми ногами, заработала хронический цистит, но ни слова не сказала мужу, чтобы не ссорить его с матерью.
Слёзы навернулись, но не пролились.
— Хватит! — Виктор ударил ладонью по столу. Звон посуды заставил всех вздрогнуть. Серёжа поперхнулся оливье.
— Ты чего орешь на мать? — возмутился брат.
— Я сказал — хватит, — Виктор встал. Он казался сейчас выше и шире в плечах. — Вы пришли в мой дом, едите мою еду и оскорбляете мою жену. Из-за салата? Из-за трёх тысяч рублей?
— Это принцип! — начала было Галина Николаевна.
— Принцип, говоришь? — Виктор усмехнулся, глядя на мать с какой-то новой, пугающей жалостью. — Хорошо. Давайте поговорим о принципах. Даша не сделала салат не потому, что денег нет. А потому, что она больше не обязана перед вами выслуживаться.
Он подошёл к комоду, достал папку с документами и бросил её на стол перед Ирой.
— Почитай, ты же у нас грамотная.
Ира брезгливо открыла папку. Пробежала глазами по первой странице. Её глаза округлились, рот приоткрылся.
— Это... это что? Санкт-Петербург? Васильевский остров? Сто двадцать квадратных метров? — голос Иры сорвался на фальцет.
— Что? — Галина Николаевна выхватила бумаги. — Какая квартира? Откуда?
— Даше тётя наследство оставила, — чеканя слова, произнёс Виктор. — И не только квартиру. Там библиотека, антиквариат. По предварительной оценке, Даша теперь богаче всех вас, вместе взятых, раз в десять.
В комнате повисла оглушительная тишина. Было слышно, как за окном взрываются ранние петарды.
Лицо Галины Николаевны начало меняться. Гнев сменился недоумением, потом осознанием, и наконец, на лице расцвела приторная, заискивающая улыбка. Это превращение было настолько быстрым и неестественным, что Даше стало физически неприятно.
— Дашенька... — проворковала свекровь совсем другим тоном. — Так это что же... Тётя Нина? Царствие ей небесное. А я ведь всегда говорила, что ты у нас девочка с благородными корнями! Витя, ну что же ты молчал? Мы бы помянули...
— Ой, Даш! — Ира моментально сменила позу, подавшись вперёд. — Слушай, так Питер — это моя мечта! Мы с Серым как раз хотели на майские поехать. А там ремонт нужен? Я могу помочь с дизайном, у меня вкус отличный, ты же знаешь. Можно такую конфетку сделать!
— Да, — поддакнула тётка Тамара, отодвигая тарелку. — Родственники должны держаться вместе. Такое горе, и такая радость одновременно. Дашуль, а мне как раз зубы вставлять надо, может...
Даша смотрела на них и не узнавала. Где та надменность? Где презрение? Перед ней сидели чужие, жадные люди, готовые переобуться в воздухе ради выгоды. Вся их «семейность» была фальшивкой.
Она медленно встала.
— Вы не поняли, — тихо сказала Даша.
— Что не поняли, деточка? — ласково спросила свекровь.
— Я не сделала салат, потому что хотела проверить, — Даша обвела взглядом всех присутствующих. — Будете ли вы любить меня без икры? Буду ли я вам нужна простой, уставшей, без денег?
Она перевела дыхание. Виктор подошёл и взял её за руку. Его ладонь была горячей и надёжной.
— Ответ я получила. Я для вас — функция. Кошелёк. Кухарка. Девочка для битья, на фоне которой Ира выглядит королевой.
— Да как ты смеешь... — начал было Серёжа, но осёкся под взглядом брата.
— Смею, — твёрдо сказала Даша. — Это мой дом. И это мой праздник. И я хочу, чтобы в Новый год я вошла с чистой совестью и чистым окружением.
Она посмотрела на свекровь.
— Галина Николаевна, помните мои сапоги? Те, рваные? Я тогда плакала всю ночь от боли в ногах. А вы сказали, что это закаляет характер. Вы были правы. Характер закалился. Поэтому я прошу вас всех покинуть нашу квартиру. Сейчас.
— Ты выгоняешь мать в новогоднюю ночь? — театрально схватилась за сердце Галина Николаевна. — Витя, ты слышишь?
— Слышу, мама, — спокойно ответил Виктор. — И полностью согласен. Такси я вам уже вызвал. Оно ждёт у подъезда. Оливье можете забрать с собой. В контейнере.
Сборы были хаотичными и злыми. Ира шипела что-то про «зазнавшихся богачей», Серёжа пытался угрожать, что больше руки брату не подаст, Галина Николаевна плакала без слёз, проклиная неблагодарную невестку. Тётка Тамара пыталась незаметно сунуть в сумку бутерброды, но под взглядом Виктора положила их обратно.
Когда дверь за ними захлопнулась, в квартире наступила благословенная тишина.
Даша опустилась на стул и закрыла лицо руками. Плечи её затряслись.
— Ну всё, всё, — Виктор присел рядом на корточки, гладя её по голове. — Всё закончилось. Ты у меня самая смелая.
— Мне их жалко, Вить, — всхлипнула Даша, поднимая мокрые глаза. — Не потому, что выгнали. А потому что они пустые. У них внутри только вещи, деньги и злость. А у тёти Нины были книги и добрая душа. Я хочу быть как она.
— Ты и есть как она, — улыбнулся муж. — Только лучше.
Он подошёл к холодильнику, достал маленькую, припрятанную баночку самой дорогой, настоящей дальневосточной икры, которую купил тайком с премии.
— Я знал, что ты устроишь бунт, — подмигнул он. — Но Новый год без бутерброда — это всё-таки неправильно. Давай праздновать, родная. Только ты и я. И Питер в перспективе.
Даша улыбнулась сквозь слёзы. Впервые за много лет она чувствовала не тяжесть долга, а лёгкость свободы. Она взяла кусок хлеба, густо намазала маслом и подумала, что счастье — это не когда у тебя есть квартира в Питере. Счастье — это когда рядом есть тот, кто поможет тебе выгнать из жизни лишних людей.
За окном грохотал салют, возвещая о начале новой жизни.