— Тебе же бывший алименты платит, вот и трать их, а я маме помогать должен, — спокойно бросил Игорь, не отрывая взгляда от телефона.
Голос его был ровным, почти безразличным, будто он комментировал погоду, а не обсуждал судьбу ребёнка и финансовую реальность семьи. Анна замерла на полуслове, рука сама потянулась к уже вытертому до блеска кухонному столу — и начала машинально проводить по нему тряпкой, хотя там и пылинки не осталось. На плите остывала кастрюля с макаронами по-флотски — последние консервы «про запас», которые она решила не беречь: «Пусть хоть раз за неделю поест нормально». На подоконнике, будто забытый экспонат прошлого, стояла чашка с остывшим чаем.
Всё это — усталость, запах ужина, не высохшая до конца влажность на руках — слилось в одно тягучее ощущение: «Я здесь, но меня как будто нет».
Анна пришла с работы в семь вечера, забрала Диму из садика в семь двадцать, в восемь уже стояла у плиты, в восемь тридцать накормила сына, в девять — села с ним читать книжку, но не закончила: Игорь пришёл домой только в девять сорок. Без «привет», без «спасибо, что дождалась». Просто скинул обувь, прошёл мимо, сел, достал телефон — и выдал эту фразу.
— Алименты — это деньги ребёнка, — тихо ответила она, стараясь не дрожать голосом. — Они не для меня.
Игорь пожал плечами, будто речь шла о чём-то столь же значимом, как, например, выбор чая в магазине — зелёный или чёрный.
В груди у Анны разливалось чувство, похожее на тяжёлый туман. Обида, усталость, недоумение — всё перемешалось так, что даже слёзы не шли. Только сухой ком в горле и ощущение, будто стены кухни, эти самые стены, которые она мыла, украшала, пыталась сделать уютными, теперь хранят в себе эхо его слов и не спешат их отпускать.
Анна познакомилась с Игорем два с половиной года назад — на дне рождения общей подруги, Кати. Той самой Кати, которая потом на свадьбе плакала и говорила: «Ты заслуживаешь счастья, Анечка».
Тогда Анне было тридцать. Её сыну Диме — два с половиной. После развода с Сергеем прошёл год — ровно столько, сколько ушло на то, чтобы перестать каждое утро просыпаться с мыслью: «Может, он передумал?»
Сергей ушёл тихо, почти по-джентльменски: не устраивал скандалов, не забирал вещи по ночам, не ломал замки. Просто сказал: «Мне тяжело. Я не готов к отцовству». И исчез из повседневной жизни, оставив после себя только регулярные тридцать тысяч на счёт — строго в первых числах каждого месяца. Ни звонков, ни поздравлений с днём рождения сына, ни даже «как дела». Только деньги и тишина.
Анна тогда чувствовала себя так, будто её вычеркнули из чужой жизни, но никак не могла понять: почему она сама осталась в этом пустом пространстве.
Пока не встретила Игоря.
Он подошёл, когда она сидела на балконе, укачивая заснувшего Диму на руках. В доме было шумно — музыка, смех, бокалы, тосты. А на балконе — тишина и сентябрьская прохлада.
— Вы Анна? — спросил он, стоя в дверном проёме. — Катя сказала, вы — мама того малыша, что уснул в углу на диване.
Она кивнула, прижимая к себе сына.
— Можно присесть? — Он не стал ждать ответа, а просто осторожно опустился на соседний стул, вытащил из кармана плед и протянул ей. — На ночь холодно.
Этот жест — простой, естественный — стал для неё первым проблеском тепла за долгое время.
Игорь покорил её основательностью. Широкие плечи, уверенная походка, манера говорить размеренно и веско, без суеты и пустых обещаний. Он не кричал, не жестикулировал, не пытался шутить, чтобы её развеселить. Он просто слушал. И смотрел в глаза.
После импульсивного, эмоционального, но вечно ненадёжного Сергея Игорь казался скалой.
— У тебя есть ребёнок? Это же прекрасно! — сказал он на третьем свидании, когда они гуляли в парке, и Дима спал в коляске. — Я всегда хотел семью.
Анна растаяла. Не сразу, но растаяла. Потому что в его словах не было ни жалости, ни снисхождения. Только искренность.
Свадьбу сыграли скромно — в загсе, потом в кафе на двадцать человек. Людмила Петровна, мать Игоря, сидела за столом с лицом человека, пришедшего на похороны. Ни улыбки, ни тёплого взгляда в сторону невестки. Только холодный кивок и фраза: «Ну что ж, надеюсь, ты его не разочаруешь».
Анна тогда списала это на усталость — женщине шестьдесят пять, работает медсестрой в поликлинике, тяжело, наверное. Плюс — возраст. Плюс — защитная реакция матери, которая боится потерять сына.
На первых порах всё шло гладко. Они сняли двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне — не люкс, но светло, чисто, рядом садик. Сделали косметический ремонт: поклеили обои, поменяли смесители, поставили новую мебель. Игорь даже повесил полку для детских книжек — сам, без просьб.
Они строили планы: поехать летом на море, завести кошку, отложить на первый взнос по ипотеке. Анна впервые за долгое время выдохнула: «Получается же, когда люди хотят быть вместе».
Но потом началось.
Первым тревожным звоночком стала машина.
— Без машины мы как без рук, — сказал Игорь однажды вечером за ужином. — Представь: зимой — садик, потом магазин, потом домой с сумками… Да и на дачу поехать — как?
Анна не водила. Никогда не училась. В деревне, где она выросла, машины были у всех, но водили отцы и братья. Женщины — нет.
— Научишься, — убеждал Игорь. — А пока я буду возить вас с Димкой. На дачу, в парк, куда захотите.
Она согласилась. Почему нет? Это же семья. Это же забота.
Только вот дача оказалась у Людмилы Петровны. И ездил туда Игорь каждые выходные. Один.
— Маме помочь надо, ты же понимаешь, — говорил он, натягивая куртку.
Анна молчала. Что тут скажешь? Конечно, понимаю. Мама — святое.
Но однажды, сидя на балконе с чашкой чая, она поймала себя на мысли: «А когда он в последний раз возил нас куда-то? Не по делам, не в магазин, а просто… погулять?»
Ответ не пришёл.
Платёж по кредиту оказался внушительным — почти сорок тысяч в месяц. Анна, работавшая бухгалтером в небольшой фирме, получала сорок пять. Игорь — чуть больше шестидесяти. Но деньги почему-то всегда заканчивались задолго до конца месяца.
— Опять гречка на ужин? — иногда ворчал Игорь, заглядывая в кастрюлю.
— Мы не можем позволить себе лишнего, — оправдывалась Анна, хотя в глубине души ей было обидно. Обидно не за себя, а за Диму. Мальчик, который радовался новым носочкам с машинками и чьими глазами светились от счастья, когда мама покупала ему пачку «Киндер-сюрпризов» раз в месяц.
Алименты от Сергея она тратила исключительно на сына: одежда, игрушки, кружки. Иногда — сладости. Дима радовался так, будто получил целое сокровище.
Анна не проверяла зарплату Игоря, не считала его расходы. «Семья — это доверие», — думала она. Но постепенно в голове начали копиться вопросы: почему денег всё время не хватает? Почему ей приходится крутиться, искать акции в магазинах, откладывать покупки, а он выглядит спокойным? Почему он каждый месяц переводит деньги «на дачу» — на бензин, на семена, на удобрения — но ни разу не пригласил их с Димой приехать?
Ответ пришёл неожиданно.
Однажды, в субботу, Анна отправилась в супермаркет за продуктами. Дима спал у бабушки, и она решила использовать это время, чтобы спокойно всё обдумать. Возле полки с фруктами она вдруг увидела Людмилу Петровну. Та, бодрая, в дорогом пуховике (новом, судя по блеску), выбирала гранаты и разговорилась сама:
— А, Анна! Как раз тебя искала. Димка-то здоров?
— Здравствуйте, Людмила Петровна. Да, здоров, спасибо.
— Ну и слава богу. Хорошо, что Игорёк меня выручает, каждый месяц помогает. Без него бы тяжко пришлось.
Анна не сразу поняла смысл сказанного.
— Помогает? — переспросила она осторожно.
— Ну да, денежкой. Что ж ещё. Тридцать тысяч перечисляет. Сын у меня золотой.
Свекровь поправила шарф и пошла к кассе, оставив Анну стоять с пустой корзиной.
Она онемела.
В голове не укладывалось: тридцать тысяч? Каждый месяц? Но это же почти половина его официальной зарплаты!
Анна вспомнила, как пару месяцев назад Игорь отказался купить Диме новый рюкзак: «Подождёт до распродажи». А Людмила Петровна — в новом пуховике, с дорогими гранатами, с загорелым лицом (фото из Сочи в Инстаграме на прошлой неделе), с постоянными упоминаниями о «лекарствах» и «плохом самочувствии».
Женщина работает. Получает пенсию. Живёт одна. Не отказывает себе ни в вещах, ни в продуктах. А Анна уже вторую зиму проходила в старом пальто, считала копейки у кассы и откладывала покупку сапог «на потом».
В груди шевельнулась тяжёлая мысль: Игорь всё это время скрывал от неё правду. И, похоже, намеренно.
Эта мысль не отпускала её ещё всю неделю. Она ловила себя на том, что прислушивается к разговорам Игоря по телефону, следит за его движениями, анализирует каждое слово.
Однажды вечером, когда он вернулся с работы, Анна смотрела на него совсем другими глазами. Он привычно поставил ботинки у двери, швырнул куртку на стул и спросил:
— Что у нас на ужин?
— Суп на плите, — ответила она ровно, хотя внутри всё клокотало.
За ужином она не выдержала:
— Скажи, ты давно матери деньги отправляешь?
Игорь поднял брови, будто удивился самой постановке вопроса.
— А что такого? Ну да, помогаю немного. Она меня одна поднимала, я должен.
Анна села на стул, хотя только что встала, чтобы убрать тарелки.
— Тридцать тысяч в месяц — это, по-твоему, немного? При том, что мы еле сводим концы с концами?
— Мама болеет, ей нужны лекарства, — Игорь натягивал домашние штаны, избегая её взгляда.
«Лекарства», — мысленно усмехнулась Анна, вспоминая новую шубу свекрови и фотографии из Сочи. Внутри росло чувство, будто её предали. Не просто обманули — предали.
Следующие дни тянулись тяжело. Анна всё чаще задавала себе один и тот же вопрос: «А что, если я не вижу чего-то ещё?»
В субботу они вдвоём пошли в магазин. У кассы Анна достала заранее приготовленные купоны на скидку. Игорь закатил глаза:
— Господи, ты как бабка.
Она не выдержала:
— Бабкой меня делает твоя щедрость к маме. Может, ей купоны передать?
Игорь сжал губы и больше не разговаривал до самой квартиры.
Молчание после той ссоры висело в квартире несколько дней. Анна делала вид, что занята: готовила, стирала, заботилась о Диме. Игорь уходил на работу рано, возвращался поздно, и почти не разговаривал с ней.
Однажды утром она жарила на завтрак блинчики. Дима сидел за столом и рисовал фломастерами. А Игорь пил кофе, листая ленту новостей.
— Игорь, давай поговорим, — тихо начала Анна.
— Опять про деньги? — он даже не посмотрел в её сторону.
— А про что ещё? Мы живём впритык, я считаю копейки, а ты треть зарплаты отдаёшь маме.
Он резко отложил ложку.
— Ты что, не понимаешь? Мама меня одна поднимала. Я обязан ей помогать.
— Но у неё есть пенсия и работа. Она не голодает, Игорь. А у нас кредит и ребёнок.
Он вскинул глаза:
— Ребёнок? Это твой ребёнок, не мой! Я чужого пацана воспитываю, а ты мне ещё претензии предъявляешь!
Тишина повисла в воздухе. Дима замер с красным фломастером в руке, испуганно глядя на взрослых.
— Иди в комнату, зайчик, — тихо сказала ему Анна.
Мальчик сполз со стула и убежал, забыв рисунок.
Слова мужа ударили Анну сильнее, чем если бы он замахнулся рукой. Всё стало предельно ясно: в его глазах Дима никогда не будет своим.
Блинчик на сковороде начал подгорать, дым потянулся к вытяжке. Анна выключила плиту, вытерла руки о полотенце и спокойно сказала:
— Больше так со мной не разговаривай.
Игорь фыркнул и ушёл в комнату, хлопнув дверью.
Анна осталась одна в кухне. Подгоревший блин она выбросила в мусорное ведро, протёрла плиту. Из комнаты доносился голос Игоря — говорил по телефону с матерью, жаловался.
Она села за стол, где только что рисовал Дима. На листе — кривоватый домик, солнышко и три человечка. Подписано корявыми буквами: «МАМА, Я И ПАПА». Нарисованный папа стоял отдельно от мамы и мальчика.
Анна прикрыла глаза. В голове вдруг стало удивительно тихо и ясно. Никакой паники, никаких метаний. Просто чёткое понимание: всё кончено.
Без вечных оправданий, почему Дима не может громко играть в своём же доме. Без унизительных объяснений, почему она покупает сыну новые кроссовки из «семейного» бюджета, а не из алиментов. Без тайных переводов свекрови, которые съедают треть дохода.
Плечи расправились сами собой. Она даже не заметила, как ссутулилась за эти два года, пытаясь стать меньше, незаметнее, удобнее.
— Мам? — Дима заглянул в кухню. — Ты плачешь?
— Нет, солнышко. Всё хорошо, — Анна улыбнулась и удивилась: улыбка вышла настоящей. — Давай доделаем блинчики? С вареньем будешь?
— С клубничным!
Она включила плиту. Руки не дрожали.
Наутро Анна проснулась с твёрдым решением. Внутри не было сомнений — только спокойствие и план действий. Она собрала волосы в хвост, приготовила Диме кашу и, пока он ел, достала тетрадь. В ней решила вести записи: доходы, расходы, возможные накопления, всё до копейки.
Дальше всё стало меняться.
Она нашла подработку — оформление отчётности для частных предпринимателей. Работала по вечерам, пока Дима спал. Первые две недели были адом: усталость, головные боли, чувство вины, что не проводит с сыном время. Но потом вошло в ритм.
Она начала откладывать понемногу — по пятьсот, по тысяче. Прятала деньги в отдельный конверт, подписанный «На свободу».
Так, шаг за шагом, её жизнь стала обретать новый ритм. Анна больше не пыталась втянуть Игоря в разговоры о будущем — в них не было смысла. Она жила параллельно: работа, подработка, Дима, хозяйство.
Однажды вечером Игорь вернулся раздражённый.
— Ты чего такая молчаливая последнее время? Мама говорит, может, у тебя кто-то появился?
Анна подняла глаза от тетради, где помогала Диме с прописями.
— Всё в порядке. Ужин на плите.
Игорь постоял в дверях, потом ушёл на кухню. Через полчаса хлопнула входная дверь — поехал к матери жаловаться на холодность жены.
Он всё чаще пропадал у матери. Его раздражала её холодность, но он списывал это на «бабские капризы».
Анна же чувствовала, что с каждым днём приближается к свободе. Она больше не спорила и не доказывала, просто шаг за шагом выстраивала для себя и сына другой путь.
Однажды она зашла в юридическую консультацию. Юрист Елена оказалась женщиной лет сорока, с тёплым, но прямым взглядом.
— Развод при наличии несовершеннолетнего ребёнка от первого брака проходит стандартно, — сказала она, листая документы. — Имущество, нажитое в браке... Машина на ком оформлена?
— На муже.
— Кредит тоже?
— Да.
— Это упрощает дело. Квартира съёмная?
Анна кивнула, отпивая облепиховый чай. На соседнем столике чья-то забытая газета с объявлениями о недвижимости. Она пробежала глазами: «Однушка в спальном районе, рядом школа и садик».
Тем же вечером, когда Анна укладывала Диму спать, мальчик обнял её за шею:
– Мам, когда мы поедем в новый дом? Ты говорила, что ищешь.
Анна улыбнулась и поцеловала его в макушку.
– Скоро, мой хороший. Очень скоро.
В её голосе не было ни сомнений, ни страха. Только твёрдая уверенность, что перемены уже начались. И что обратно дороги не будет.
Коробки с вещами ещё стояли в углу, но на новой кухне уже пахло блинами. Дима сидел на полу в гостиной, раскладывая детали конструктора по цветам — занятие, которое Анна не могла позволить ему в прежней квартире, где Игорь вечно ворчал про разбросанные игрушки.
— Мам, смотри, я башню построю! Выше той, что у нас была!
— Давай, архитектор, — Анна устроилась рядом на диване, помогая искать нужные детали.
На журнальном столике лежала папка с документами. Развод прошёл на удивление быстро — Игорь не стал препятствовать, видимо, мать убедила его, что «от такой неблагодарной жены толку не будет».
Телефон завибрировал. Сергей писал, что заедет завтра забрать Диму на выходные. Нормальные отношения с бывшим мужем — ещё один плюс новой жизни. Больше не нужно выслушивать колкости Игоря после каждого визита отца к сыну.
— Мам, а почему мы больше не живем с папой Игорем? — спросил Дима, защёлкивая блоки.
— Так лучше, зайчик.
— Тут лучше, — согласился мальчик. — Можно громко играть.
Анна погладила сына по голове. Квартира съёмная, однокомнатная, до работы дольше добираться. Но здесь она дома. По-настоящему дома.
Окна выходили на парк. По утрам доносился смех детей. Вечером — тишина, не нарушаемая чужим недовольством.
«Лучше растить сына одной, чем быть вдвоём и чувствовать себя лишней», — подумала она, глядя, как Дима старательно складывает башню из кубиков.
И впервые за долгое время она почувствовала: это её жизнь. Только её. И она сама в ней — главная.