Лариса не могла насмотреться на Влада. Сидит, такой ладный, красивый, будто из другого измерения. Его спокойные серые глаза внушали надежду на лучшее будущее, чем Лариса еще недавно представляла.
— Ешь, Владик, ешь, родной, — приговаривала она, щедро кладя ему на тарелку запечённую картошку с хрустящей корочкой и самый сочный кусок курицы. — Повар из меня так себе, но стараюсь.
Парень улыбался, и в уголках его глаз собирались лучики мелких морщинок — следы постоянной работы за монитором. Он с удовольствием кушал, изредка поглядывая на Марину, которая, отодвинула свою тарелку с отвращением.
— Марин, да что ты, — ласково сказал он, — очень вкусно. Прям как в детстве у бабушки.
— Тебе вкусно? — фыркнула Марина. — Мама, я же сто раз говорила, что сижу на диете. Никакого масла, никакой жарки, только на пару. А у тебя всё в масле плавает. Влад, ты только посмотри, это же холестериновая бомба. Как ты это в себя засовываешь, уму непостижимо.
Лариса закусила губу, чувствуя, как по спине пробегает знакомая, холодная волна обиды. Она промолчала. Делать замечания дочери при Владе — всё равно что пытаться потушить пожар стаканом воды. Бесполезно и опасно. Да и когда вообще это помогало?
Если к шестнадцати годам дочь превратилась в колючую, ядовитую ехидну, то что уж теперь, в двадцать два, что можно было изменить?
Лариса часто ловила себя на кощунственных мыслях, что не понимает, откуда в её тихой семье взялась эта оторва. Она и покойный муж были людьми тихими, прожившими всю жизнь в мире старых фолиантов и негромких разговоров. Дочь была желанной, выстраданной. Её баловали, конечно, но не до беспамятства. Покупали хорошие книги, водили в театры, копили на дорогую художественную школу. Но Марину словно подменили в переходном возрасте. Сначала это было просто хамство, потом воровство денег из кошелька и регулярные прогулы с вызовами «на ковёр» к директору.
Художественную школу она забросила, заявив, что «это для лохов». Вместо этого потребовала деньги на «прикид» — страшные, по мнению Ларисы, балахоны, рваные джинсы и тонны чёрной косметики. Игорь, чтобы удовлетворить аппетиты дочери, устроился помимо основной работы дежурным в круглосуточный копи-центр. Сидел ночами, клеил визитки и распечатывал рефераты, а днём, сонный, шёл на основное место работы. Он постарел за год на десять лет.
Потом появилась нехорошая компания. Смутные тени под окном, хриплый смех, запах дешёвого табака и чего-то ещё, сладковатого и тошнотворного. Марину задержали за распитие в подъезде, потом за кражу бутылки дорогого виски в супермаркете. Игорь ходил в полицию, платил штрафы, молчал и таял на глазах. Апогеем стал тот вечер, когда раздался очередной звонок из полиции. Марина и её друзья развлекались на заброшенной стройке, избили там и обокрали бомжа. И не просто избили, а связали и сфотографировали «для прикола». Игорю, когда он пришёл за дочерью, показали эти фотографии. Он вышел из участка, шатаясь, присел на лавочку и долго сидел. А через три недели его не стало. Инсульт. Врачи говорили от стресса, переутомления, гипертонии.
После смерти мужа Лариса словно окаменела. Жизнь свелась к двум задачам: зарабатывать на еду и с ужасом ждать, когда Марина сотворит очередную дичь. Дочь с горем пополам закончила какие-то курсы секретарей, но никуда не устроилась. Сидела на шее, спала до обеда, а ночами пропадала. Лариса ворочалась на кровати, прислушиваясь к скрипу лифта, и молилась, чтобы это не были полицейские с ещё одной дурной вестью.
И вот, полгода назад, Марина привела Влада. Лариса, открыв дверь, внутренне ахнула. Не от его внешности, хотя парень был симпатичным, спортивного сложения, а от ауры. От него веяло порядком, надёжностью. Он работал тестировщиком в солидной IT-компании, имел свою небольшую квартиру. Но главное, он смотрел на Марину не с тупым восторгом или животным вожделением, как её прежние «ухажёры», а с нежностью, словно видел в ней не то, что есть, а то, что могло бы быть. В Ларисе проснулась надежда Может, он её исправит, усмирит?
— Да брось ты, Марина, — мягко, но твёрдо сказал Влад, доедая картошку. — Всё прекрасно. Не надо так с мамой разговаривать.
— А как с ней разговаривать? — Марина недовольно уставилась на него. — Она святая? Хватит строить из себя идеального зятя. Лучше дай денег. Сегодня у Лешки день рождения, он снимает лофт в порту, там будет жарко.
— Круто, — оживился Влад. — Во сколько едем?
— Какое «едем»? Там тусовка для своих. А ты не свой. Поезжай к себе, а деньги оставь.
Лариса, моя посуду, сжала губку так, что суставы побелели. Сердце ныло от предчувствия беды. Когда Влад, собравшись уходить, зашёл в ванную, она схватила Марину за локоть и оттащила в зал.
— Ты с ума сошла? — прошептала она, стараясь не кричать. — Ты понимаешь, что такого шанса больше не будет? Он — золото! Он тебя на руках носит, а ты с ним так… Да он сбежит!
— Сбежит? — Марина скривила губы в ядовитой усмешке. — Да он от меня без ума. Влюблён, как кот. И вообще, мам, не учи меня жить. Сама всю жизнь, как серая мышь просидела, теперь советы раздаёшь.
Лариса молча смотрела ей вслед. Опасения её не были напрасны. С каждым месяцем Влад становился всё мрачнее. Улыбка появлялась на его лице реже, а в глазах поселилась усталая грусть. Между бровей залегла вертикальная морщинка, глубокая, будто прорезанная ножом. Они прожили вместе около года. Сначала Влад робко заговаривал о свадьбе, о переезде в квартиру побольше, о планах. Потом замолчал.
Развязка наступила в дождливый октябрьский вечер. Марина ворвалась в мамину квартиру, швырнув в прихожей мокрый рюкзак. Лицо её было искажено бешенством.
— Выгнал! Представляешь? Этот придурок выгнал меня! Собрал все мои шмотки в пакеты и выставил за дверь! Я ему что, плохого сделала?
— Он просто устал, — тихо сказала Лариса, ощущая странное, леденящее спокойствие. — Устал от тебя. Я удивляюсь, как он выдержал так долго.
— Мама родная, спасибо за поддержку! — закричала Марина. — Он уже месяц ныл, что так жить не может! А я не уходила. Ладно, ничего. У меня есть козырь. Будет ещё ползать и умолять меня вернуться.
— Что ты задумала?
— Сказала же — если сработает, узнаешь.
Козырь «сработал». Через две недели Марина, развалившись на диване, бросила на стол перед матерью тест с двумя жирными полосками.
— Видишь? Лови, бабушка. А папаша наш правильный, совестливый, не бросит родную кровинку. Вот теперь-то мы посмотрим, кто кого.
Лариса похолодела. — Марина… а он точно… от Влада?
— Ой, какая ты добрая, — с фальшивым восхищением протянула дочь. — Конечно, от него. Я, может, и дура, но не настолько. Он сейчас зол и запросто может проверить. Так что, всё чисто. Ему не отвертеться.
Он и не пытался вертеться. Через несколько дней Влад пришёл, застав Ларису одну. Он выглядел разбитым. Не стал раздеваться, просто прислонился к косяку.
— Лариса Михайловна… вы знаете.
— Знаю, — кивнула она.
— Она хочет, чтобы мы поженились. Я… я всегда считал, что ребёнок должен быть в полной семье. И сам бы себя сейчас последним подлецом назвал. Но я не могу. Вы же понимаете? Я с ней жить не могу. У меня началась панические атаки, я у терапевта на учёте в двадцать три года! Она не хочет ничего, ни работать, ни учиться, ни дом вести. Только эти её тусовки, этот вечный негатив, хамство… Я за год не услышал от неё ни одного ласкового слова. Только мат и упрёки. Я не могу, даже ради ребёнка, я сойду с ума. Но я… я не откажусь. Алименты, помощь, всё, что нужно. Но жить с ней больше не буду.
Лариса смотрела на него, на этого чужого, хорошего парня, которого её дочь методично уничтожала. Призвать его к ответственности, уговорить? Чтобы через год он лежал рядом с её Игорем на кладбище? Нет!
Она подошла и неожиданно для себя обняла его за плечи, коротко, по-матерински.
— Влад, я всё понимаю. Не губи себя. Только… не бросай их совсем. Помогай, если сможешь, хоть немного.
Марина, однако, не сдавалась. Она осаждала Влада звонками, сообщениями, пыталась давить на жалость, пока её живот не стал заметен. И лишь тогда до неё дошло окончательно — беременность его не вернёт. На неё накатила истерика.
— Мам! Что мне делать? Мне эта обуза не нужна! Я хотела Влада вернуть, а не ребёнка рожать! Я была в женской консультации — там сказали, поздно, только искусственные роды, но это ж муторно и долго… Может, есть какие варианты? Ты же соцработником была, связи должны быть…
Лариса ударила дочь. Резко, со всего размаха, по щеке. В комнате повисла гробовая тишина. Марина остолбенело прижала ладонь к лицу. В её глазах вспыхнула дикая, первобытная злоба.
— Ты… ты что, старая дура? — прошипела она.
— А ты дрянь! Только попробуй что-то сделать с ребёнком, сразу вылетишь отсюда к чёртовой матери. На улицу. Поняла? Я тебя вышвырну. Я содержу тебя, но если ты тронешь дитя… И ещё. До родов не смей даже нюхать алкоголь, ни капли. Запомнила?
Марина отступила под ледяным и решительным взглядом матери. Впервые она увидела в ней не вечно виноватую, на все согласную женщину, а крепость. И испугалась.
Оставшиеся до родов четыре месяца Марина вела себя тише воды. Сидела дома, смотрела сериалы, даже пыталась вязать. Родила недоношенного мальчика. Врачи сказали, нужно выхаживать, беречь, кормить по часам.
А Марина… сорвалась. В день выписки, едва переступив порог, она сцедила в бутылочку молоко и исчезла. Вернулась под утро, еле держась на ногах, от неё пахло перегаром и сигаретами. Лариса, не спавшая ночь, молча отнесла купленную смесь в шкаф, и взяла орущего внука на руки.
Так и пошло. Лариса, едва дотянув до пенсии, уволилась и погрузилась в бесконечный круг пелёнок, бутылочек и бессонных ночей. Единственной отдушиной была помощь Влада. Он официально признал отцовство, привозил памперсы, смесь, игрушки. Но приходил только когда Марины не было, её визги и сцены ревности он переносить уже не мог.
Мальчика, которого назвали Артёмом, Лариса растила одна. Когда ему исполнилось пять месяцев, она решилась на разговор.
— Марина, выбирай. Или ты начинаешь хоть как-то помогать с ребенком, или ищешь работу. Если ты с Артемом, на работу выйду я. Я больше не могу тянуть всё на себе. Без Влада мы бы с голоду сдохли, а ты последние деньги из моей сумки таскаешь.
— Буду сидеть с ним, — буркнула Марина, не глядя.
— Хорошо. Значит, я ищу работу. Но сначала научу тебя всему.
Марина, казалось, взялась за ум. Стала гулять с коляской. Неохотно, но гуляла. И в один из таких дней она не вернулась.
Лариса ждала до семи вечера, потом до десяти. Телефон дочери не отвечал. На улице уже стемнело, поднялся холодный ветер. В панике Лариса обежала все ближайшие дворы, спрашивала соседей. Никто ничего не видел. В полночь, с камнем на сердце, она пошла в полицию.
Дежурный, молодой и сонный, долго вникал. Потом его лицо просветлело.
— Погодите… Ребёнок в синей коляске? Так его сегодня утром нашли у входа в торговый центр «Нева». Женщина с собачкой гуляла, видит — коляска стоит, вокруг никого. Ребёнок плачет. Час прождала, никого. Вызвала нас. Малыша в больницу отвезли, в детское отделение на Горького. А мать ребенка… не объявлялась.
Лариса не помнила, как добежала до больницы. Артём, завёрнутый в больничное одеяло, спал в боксе. Медсестра сказала, что с ним всё в порядке, его накормили, он просто устал от переживаний. Лариса забрала его, прижала к груди и впервые за многие месяцы разревелась.
Марина объявилась через двое суток. Вошла робко, виновато оглядываясь. Увидела стоящую в прихожей синюю коляску и выдохнула с облегчением.
— Мам… значит, Тёма дома? Слава богу. А я… я его искала, везде. Боялась домой возвращаться.
Лариса вышла из комнаты. Она не кричала, не плакала. Была холодна и непреклонна, как глыба гранита. На лице Марины застыла маска отчаянной попытки выглядеть несчастной и запутавшейся. Она была грязная, в помятой куртке, с трясущимися руками.
— Где ты была?
— Он уснул… я отошла в магазин за сигаретами на пять минут, а когда вышла… коляски нет! Я думала, ты её забрала! Искала везде!
— Двое суток искала? — голос Ларисы был ровным и безжизненным. — Не ври. Тебя видели в тот же вечер в баре «Гараж». И вчера тоже.
Марина опустила глаза.
— Ладно… я испугалась. Думала, ты убьёшь. Выпила немного… Ну прости!
— Всё, — перебила её Лариса. — Хватит. Ты здесь больше не живёшь. Я уже подала документы на лишение тебя родительских прав. Буду оформлять опеку над Артёмом.
— Что?! — в глазах Марины вспыхнул прежний, дикий огонь. — Ты с ума сошла! Это мой сын!
— Нет. Ты его бросила у торгового центра. У тебя больше нет сына. А у меня больше нет дочери.
Лариса подошла к шкафу и вытащила две уже собранные дорожные сумки.
— Твои вещи. Забирай и уходи.
— Куда я пойду? У меня нет денег! — Марина попыталась прорваться в комнату, но Лариса встала в дверном проёме, преградив путь.
— Не знаю. Иди к своим друзьям. В ночлежку, на улицу. Ты взрослый человек и сама выбрала свой путь. А теперь — уходи. Если не уйдёшь сейчас, я вызову полицию и скажу, что ты пытаешься напасть на ребёнка, которого бросила. Они тебя быстро выведут.
Битва была недолгой. Марина кричала, плакала, пыталась давить на жалость, потом снова перешла на угрозы. Но Лариса была неумолима. В конце концов, она буквально вытолкала дочь в подъезд, выкинув вслед сумки. Дверь захлопнулась со звонким щелчком замка.
Только тогда Лариса прислонилась к двери, закрыла глаза и позволила себе затрястись от нервной дрожи. Потом она набрала номер Влада.
Он приехал через сорок минут, настороженно оглядываясь.
— Она… её нет?
— Её больше никогда здесь не будет, — твёрдо сказала Лариса. — Я её выгнала. Начинаю процесс лишения прав. Артём остаётся со мной.
Влад замер, не веря своим ушам. Потом его лицо, наконец, полностью расслабилось. Та самая морщина между бровей, казалось, начала разглаживаться на глазах.
— Лариса Михайловна… Вы решились. Я… я даже не знаю, что сказать. Вы — героиня.
— Не героиня, — устало улыбнулась она. — Просто бабушка, которая хочет, чтобы её внук вырос человеком. А не… — она махнула рукой в сторону двери.
— Я буду помогать. Каждый день. Могу забирать к себе на выходные. Мы… мы справимся, вдвоём, — он поправил очки, и в его глазах Лариса увидела что-то похожее на сыновью благодарность.
Она кивнула, подошла к кроватке, где мирно посапывал Артём. Посмотрела на него, потом на Влада, который уже на цыпочках крался к сыну. И впервые за много лет в её опустошённой душе потеплело. Как будто после долгого урагана наступило затишье, и можно, наконец, начать разгребать завалы и строить счастливую жизнь. Не для себя, а для маленького, беззащитного человека, спящего в кроватке.