Конференция в Новосибирске кипела. Залы лекториев, кулуарные обсуждения, стендовые доклады — всё смешалось в какофонию науки и амбиций. Я старалась быть незаметной, впитывая всё, как губка, но мой внутренний радар был настроен на одного человека — на Орлова. И именно поэтому я заметила, как его лицо резко помрачнело, когда в главный зал вошёл профессор Маверин. Тот самый, чьё имя он произнёс в поезде с такой горечью. Маверин был полной его противоположностью: улыбчивый, гладкий, в идеально сидящем костюме, окружённый свитой аспирантов, раздававший направо и налево похлопывания по плечу и громкие комплименты.
Орлов буквально отвернулся, сделав вид, что изучает программу. Но я видела, как напряглись его плечи. Наш протокол предписывал нам держаться вместе для «правдоподобия», но вскоре после открытия нас растащило в разные стороны — его на совещание оргкомитета, меня — на интересный мне семинар. Вернувшись оттуда, я не сразу нашла его в толпе. Решила подождать у выхода из главного зала, где как раз заканчивалась пленарная лекция. Именно там, за высокой декоративной колонной, я и стала невольной свидетельницей разговора, который перевернул всё моё представление о тихом конфликте.
Голоса доносились из-за угла, негромкие, но отчётливые из-за отличной акустики холла. Узнать низкий, сдержанный баритон Орлова было легко. Второй голос — бархатистый, чуть слащавый — принадлежал Маверину.
«Кирилл, старина, как приятно видеть! — начал Маверин. — Слышал, ты тут со своей... юной протеже. Поздравляю, наконец-то вышел в люди. Хоть и таким экстравагантным способом». В его тоне была ядовитая игривость. Орлов молчал. «Что, не рад видеть наставника? — продолжал Маверин. — А я ведь за тобой слежу. Твой новый проект... амбициозный. Очень. Напоминает мне кое-что. Старые наработки, ты знаешь».
«Не тронь, Маверин, — прозвучал голос Орлова. Он был тихим, но в нём вибрировала сталь. — Ты уже однажды присвоил себе то, что тебе не принадлежало. Не попробуешь сделать это снова». В его словах не было угрозы. Было холодное предупреждение.
«Присвоил? — с фальшивым смешком произнёс Маверин. — Я развивал. Претворял в жизнь. Твоя мама, светлая ей память, была блестящим теоретиком, но абсолютно непрактичным человеком. Она бы никогда не довела эти идеи до ума. Я дал им шанс. Я их... озолотил. В том числе и для тебя, кстати».
У меня перехватило дыхание. Его мать? Старые наработки? В голове сложился страшный пазл. Орлов молчал так долго, что я уже подумала, не ушёл ли он. Но когда он заговорил снова, его голос звучал глухо, сдавленно, будто каждое слово давалось ему огромным усилием. «Ты не дал шанс. Ты украл. Украл у неё приоритет, украл признание, украл смысл её работы, превратив её в коммерческий продукт без её имени на патенте. И ты знаешь, что это её доконало. Ты не наставник, Маверин. Ты вор и убийца идей».
В его словах была такая голая, неприкрытая боль, что мне стало физически нехорошо. Я прижалась к холодной поверхности колонны, боясь пошевелиться. Маверин фыркнул. «Сентиментальность — плохой спутник для учёного, Кирилл. Наука — это поле битвы. А на войне все средства хороши. И если ты думаешь, что твоя новая пассия как-то укрепит твои позиции... оглянись. Она делает тебя только уязвимее. Мир любит скандалы. Профессор и аспирантка... старомодно, но всегда работает».
«Тронь её — и ты пожалеешь, — отрезал Орлов. В его тоне не осталось и следа от прежней сдержанности. Это был чистый, первобытный рык защиты. — У меня есть всё, Маверин. Все черновики, все письма, все доказательства. Только попробуй».
Послышались шаги — быстрые, удаляющиеся. Видимо, ушёл Орлов. Я затаила дыхание, ожидая, что уйдёт и Маверин. Но он остался. Я услышала, как он негромко смеётся сам с собой. «Нашёл, значит, рычаг... Ну что ж, посмотрим, кто кого переиграет. Эмоции всегда были твоей ахиллесовой пятой, мальчик». И его шаги зазвучали в противоположную сторону.
Я ещё несколько минут стояла за колонной, не в силах пошевелиться. В ушах гудели слова: «украл у неё приоритет», «доконало», «вор и убийца идей». Всё вставало на свои места. Его неприступность, его недоверие к миру, его уход в работу — это была не просто черта характера. Это были шрамы от глубокой, личной трагедии. Он не просто не любил Маверина. Он ненавидел его как человека, разрушившего жизнь его матери и осквернившего её наследие.
Когда я, наконец, нашла в себе силы выйти из-за колонны, я увидела его. Он стоял у огромного окна, смотря на город, но взгляд его был пустым, устремлённым внутрь себя. Его руки были сжаты в кулаки. В этот момент он выглядел не профессором, не грозным учёным, а просто человеком, несущим на своих плечах неподъёмный груз прошлой боли. И в этот же момент я поняла страшную вещь. Маверин упомянул меня. Сделал меня мишенью, слабым звеном. Наш фальшивый роман, призванный защитить нас, вдруг превратился в уязвимость, в оружие, которое могло быть использовано против него.
Я медленно подошла к нему. Он не обернулся, но, кажется, почувствовал моё присутствие. «Вы всё слышали», — не спросил, а констатировал он, его голос был безжизненным. «Да», — тихо ответила я. Он глубоко вздохнул. «Теперь вы понимаете. Это не академический спор. Это война. И вы, по моей глупости, оказались на передовой. Простите».
В его извинении было столько отчаяния и ответственности, что у меня сжалось сердце. В этот миг все наши договоры, весь этот дурацкий эксперимент поблёкли перед лицом настоящей, взрослой драмы — драмы предательства, потери и долгой мести. И я, сама того не желая, стала частью этой драмы. Но странным образом я не испугалась. Во мне проснулось что-то острое, твёрдое. Если он защищал свою мать и её дело, то теперь, кажется, пришла очередь кому-то защищать его. Даже если этот «кто-то» — всего лишь аспирантка с контрактом на притворство.
💗 Если эта история затронула что-то внутри — ставьте лайк и подписывайтесь на канал "Скрытая любовь". Каждое ваше сердечко — как шепот поддержки, вдохновляющий на новые главы о чувствах, которых боятся вслух. Спасибо, что читаете, чувствуете и остаетесь рядом.
📖 Все главы произведения ищите здесь:
👉 https://dzen.ru/id/683960c8fe08f728dca8ba91