— Справедливость? — Ирина горько рассмеялась. — Справедливость — это когда мать любит детей одинаково.
А ты, мама, поступаешь неправильно. Ты запомни мои слова: когда тебе станет по-настоящему плохо, телефон Сережи будет «вне зоны доступа».
Ирина вылетела из квартиры, не попрощавшись ни с матерью, ни с братом.
Клавдия Ивановна прижала ладонь к груди, тяжело дыша. На полированном столе в большой комнате, среди хрустальных ваз, покрытых тонким слоем пыли, сиял новенький пакет из дорогого бутика.
Из недр розовой бумаги выглядывал край кашемирового свитера. Дочка стояла в дверях, скрестив руки на груди, и смотрела на эту картину с нескрываемой горечью.
— Опять? — спросила Ирина, кивнув на пакет. — Мам, ты вчера жаловалась, что на таблетки не хватает.
Сказала, что три тысячи на аптеку — это сейчас неподъемно.
— Ир, только не ругайся! Миланочке в университете нужно выглядеть прилично, — Клавдия Ивановна старалась не смотреть дочери в глаза. — Там окружение такое...
Сама понимаешь. Не может же она в старье ходить.
— Окружение? — Ирина сделала шаг вперед. — Она ходит с последней моделью телефона, который стоит как пять твоих пенсий.
А ты экономишь на собственном сердце! Мам, у тебя давление под двести каждое утро.
Ты зачем себя в могилу загоняешь ради капризов Сережиной дочки?
— Не выдумывай, — отмахнулась мать, присаживаясь на край дивана. — Сереже сейчас тяжело. Ты ж не хочешь, чтобы над моей внучкой сверстники смеялись?
— Я хочу, чтобы мой брат наконец научился работать, — отрезала Ирина. — Ему сорок лет. Сорок!
А ты до сих пор бегаешь к ним полы мыть и сумки с продуктами таскаешь.
Когда я замуж выходила, ты мне хоть раз помогла?
Клавдия Ивановна поджала губы. Этот разговор они вели сотни раз, и каждый раз он упирался в глухую стену.
— У тебя характер другой, Ира. Ты сильная, со всем справлялась.
А Сереженька... он нежный. Его беречь надо.
Жена вторая — совсем ребенок, запросы большие. Ей поддержка нужна, чтобы в доме все ладилось. Если я не помогу, они же разбегутся.
Ты хочешь, чтобы брат остался один?
— Ребенок? Этой «девочке» тридцать два года, — Ирина горько усмехнулась. — И она прекрасно знает, как из тебя последние жилы вытянуть.
Ты работаешь на полставки в своей поликлинике, еле ноги таскаешь, а все ради чего? Чтобы вторую жену и доченьку моего братца от первого брака содержать?
Договорить Ира не успела — в квартиру влетел братец. Дверь он открыл своим ключом. И с порога заорал:
— Мам, есть что поесть? Я голодный, как волк.
— Сереженька, конечно! — мать моментально преобразилась. — Я там котлетки сделала, пюре свежее. Садись, родной.
Ирина прошла следом и встала в проеме кухни. Она наблюдала, как мать трясущимися руками накладывает брату огромную порцию, подвигая поближе салат и хлеб.
— Сереж, — позвала Ирина. — А ты не хочешь спросить, как у мамы дела? Как ее здоровье?
Брат, уже набивший рот, хмыкнул.
— А чего с ней будет? — прошамкал он. — Крепкая еще. Мам, ты слышь, там у Миланки проект какой-то в институте, деньги нужны. Ты вроде обещала подсобить?
Клавдия Ивановна замерла с половником в руке.
— Обещала, сынок, обещала. К концу недели получу расчетные и отдам.
— Вы совсем совести лишились? — Ирина хлопнула ладонью по столу. — Мама не покупает себе лекарства от давления!
Она намекает мне, что дорого, ждет, что я дам. А сама последние копейки сливает в ваши рты бездонные!
— Ты чего орешь? — Сергей отложил вилку и нахмурился. — Тебе жалко, что ли? Ты у нас богатая, муж при должности, квартира своя.
А у нас ипотека и ребенок учится.
— Мой сын тоже учится, — голос Ирины дрожал. — Но Максим почему-то не получает от бабушки подарков за десятки тысяч.
Знаешь, что она ему на день рождения подарила? Набор полотенец. И сказала: «Жаль, что ты — не внучка. Я девочек больше люблю».
— Ну, люблю и люблю, — вставила мать, не оборачиваясь. — Девочки — они ближе, нежнее. А Максим твой... весь в отца своего. Бирюк какой-то, вечно молчит.
— Он молчит, потому что видит, как ты к нему относишься! — выкрикнула Ирина. — Папа его обожал.
Когда Максим пошел в первый класс, отец из последних сил с ним в парк ходил, букварь читал.
Если бы папа был жив, он бы никогда не позволил тебе так обделять одного внука ради внучки.
— Не трогай отца! — прикрикнула на нее мать. — Его не стало давно, и я теперь сама решаю, как мне жить.
— Сама? — Ирина подошла к брату. — А давай поговорим о наследстве, Сережа.
Мама, ты ведь не хочешь об этом говорить, верно? Трехкомнатная квартира здесь, на Ленинском. Дача в Подмосковье. Что с документами?
Сергей напрягся. Он переглянулся с матерью, и в этом взгляде Ирина прочитала то, чего боялась больше всего.
— А чего тебе документы? — буркнул брат. — Живи спокойно в своей квартире. Мама сама распорядится.
— Она уже распорядилась, да? — Ирина посмотрела на мать. — Ты переписала все на Сережу? Или сразу на Милану, чтобы «девочке» старт в жизни дать?
Мать молчала, сосредоточенно вытирая и без того чистую столешницу.
— Мама! Ответь мне! — Ирина сорвалась на крик. — Я твоя дочь. Я помогала тебе все эти годы, я возила тебя по больницам, я делала здесь ремонт на свои деньги!
Почему всё достается человеку, который палец о палец не ударил?
— Потому что ему нужнее! Тебе и так всё Бог дал. А Сережа без этой квартиры пропадет.
Его жена съест, если у него ничего за душой не будет. Я должна была его обезопасить!
— Обезопасить? — Ирина попятилась. — Ты думаешь, они будут за тобой ухаживать, когда ты совсем сляжешь?
Думаешь, Милана придет менять тебе подгузники? Да она про тебя даже не вспомнит!
— Не смей на мать орать! — Сергей вскочил со стула. — Пошла вон отсюда! Ты тут никто, поняла? Мама всё правильно сделала.
Ты вечно была любимицей отца, он тебе и на свадьбу отложил, и с квартирой помог, когда был жив. А Сереженька в стороне стоял!
Теперь справедливость восстановилась.
— Справедливость? — Ирина горько рассмеялась. — Справедливость — это когда мать любит детей одинаково.
А ты, мама, поступаешь неправильно. Ты запомни мои слова: когда тебе станет по-настоящему плохо, телефон Сережи будет «вне зоны доступа».
Ирина вылетела из квартиры, не попрощавшись ни с матерью, ни с братом.
***
Прошел месяц. Ира не звонила матери, не ездила к ней. Это была вынужденная мера — Ира решила, что теперь, по справедливости, ухаживать за родительницей обязан наследник.
Одним пятничным вечером Ирине позвонили из той самой поликлиники, где работала мать.
— Ирина Александровна? Вашей маме плохо стало, подозрение на криз. Ее везут в кардиологию. Приезжайте.
Ирина бросила всё и помчалась в больницу. Мать в реанимации, Ира ждала целый час в коридоре. Врач, выйдя из бокса, стянул маску и вздохнул.
— Жить будет. Но нужен серьезный уход. Никаких нагрузок. И лекарства... Конечно, кое-какие у нас есть, но лучше бы вам купить вот эти. Препараты дорогие, предупреждаю сразу…
Ирина опять опустилась на жесткую кушетку, достала телефон и набрала номер брата. Взял он только с пятого раза, выслушал и небрежно бросил, что подъедет. Приехал через два часа. И сестре сразу заявил:
— Ир... у нас тут такое дело. Мы с женой решили квартиру мамину выставить на продажу. Ну, точнее, переехать туда, а нашу продать и долги закрыть. Маму к себе заберем, в деревню, на дачу. Там воздух, все дела.
— В деревню? — Ирина подняла глаза на брата. — На дачу, где нет отопления зимой? Где до ближайшего фельдшерского пункта пять километров на тракторе? Ты в своем уме? Она там не протянет и недели!
— Ну а чего? — Сергей повысил голос. — Денег нет, Ир! Милане за учебу платить надо, второй семестр на носу. Мы на эту квартиру рассчитывали. Мама сама сказала: «Берите, пользуйтесь».
— Она сказала это, когда была на ногах, — Ирина встала. — А теперь она инвалид. Ты готов за ней ухаживать? Готов судно выносить?
Сергей скривился.
— Ты чего, с ума сошла? У меня работа, а жена и близко к ней не подойдет — она ж ее терпеть не может. Пусть сиделку нанимает на свою пенсию.
— Ты оборзел совсем?! — Ирина шагнула к нему. — Значит так, братец! Квартиру вы не продадите.
— Это еще почему? — Сергей нагло ухмыльнулся. — Дарственная у меня на руках. Всё чин по чину.
— Потому что, — Ирина достала из сумки сложенный лист. — Папа перед своим уходом кое-что оформил.
Сергей выхватил лист.
— Чего это? Какая доля?
— Обычная, — спокойно ответила Ирина. — Квартира была приватизирована на троих: папу, маму и меня. Ты же в свое время отказался от приватизации. Папа свою долю подарил Максиму, моя доля тоже при мне. Мама могла подарить тебе только свою часть — одну треть. Разве она тебе не сказала о том, что всей квартирой не владеет? Или документы не читал? Ты можешь продать старую дачу — ею мама владеет. Но сомневаюсь, что ее кто-нибудь купит!
Лицо Сергея стало багровым.
— Мать говорила, что ты долю свою ей подарила три года назад. Набрехала?! Ты... ты крыса, Ирка! Столько лет молчала!
— Я ждала, — ответила она. — Ждала, когда в тебе проснется совесть. Да видно, нет ее у тебя…
— Да я... да я через суд! — орал Сергей на весь коридор. — Мать мне всё обещала!
— Иди в суд, — Ирина отвернулась. — И еще скажи своей жене, что лафа закончилась.
***
Через неделю Клавдию Ивановну перевели в обычную палату. Когда Ирина вошла с пакетом фруктов и лекарствами, мать отвернулась к стене.
— Пришла злорадствовать? — прошептала она. — Сережа рассказал... Ты у него всё отняла. Он теперь со мной не разговаривает. Сказал, что я его обманула, не оформила всё как надо.
Ирина присела на край кровати.
— Знаешь, где сейчас Милана? Она даже не спросила, в какой ты палате. У нее новая проблема — айфон разбился, а папа денег не дает.
Клавдия Ивановна всхлипнула.
— Я же для них всё... Всю жизнь...
— В этом и была твоя ошибка. Ты растила паразита… Кстати, Максим завтра придет. Он соскучился.
Мать молчала. Слезы текли по ее впалым щекам, капая на казенную подушку.
— Ира... — позвала она, когда дочь уже была у двери. — Прости меня. Я ведь правда... неумная. Думала, если дам всё, будут любить.
— Любовь не покупают, мама. Ее заслуживают.
У мамы она просидела почти два часа — они разговаривали, обсуждали ближайшее будущее и просто молчали. Давно Ире не было так легко — мама наконец-то ее услышала. Клавдия Ивановна дочери призналась в том, что намеренно соврала сыну.
Вечером позвонил братец.
— Ир, дай хоть тридцать тысяч, а? У Миланки реально труба дело, плачет весь день из-за разбитого телефона. Ну пожалей девчонку!
Ирина хмыкнула.
— Пусть идет работать Сережа. Все, лавочка закрыта!
—…! —разразился бранью брат. — Да чтоб ты провалилась, хабалка! И сын твой тоже! Да и вообще вы все! Матери передай, чтобы она номер телефона мой забыла. Даже навещать ее не буду, и на похороны, когда преставится, не приду! Ненавижу!
Сергей бросил трубку, а Ира номер его внесла в черный список. Хватит с нее этой нервотрепки.
***
Сергей пытается продать свою долю. Цену он заломил космическую — хочет выручить пять миллионов. Именно такая сумма требуется, чтобы погасить все долги. Ира с братом не общается, к матери он тоже не приходит — на родительницу он сильно обижен. Ира готова выкупить его долю за рыночную стоимость, но Сергей на ее условия не согласен. Ему зачем полтора миллиона? На что их хватит?