Ключи от квартиры лежали не на своём месте — и это было началом конца.
Марина вернулась из командировки на день раньше. Поезд пришёл в шесть утра, и она решила не звонить мужу, чтобы не будить его. Сюрприз. Романтика. Глупость, как оказалось позже.
Она тихо открыла дверь и сразу почувствовала: что-то не так. В прихожей пахло чужими духами — приторными, сладкими, с нотой ванили. Такими пользовалась только один человек в их окружении.
Свекровь.
Тапочки Марины стояли не у порога, а были засунуты под вешалку, будто кто-то торопливо их спрятал. На крючке висела знакомая шаль — бордовая, с кистями, любимая вещь Раисы Павловны.
Марина замерла, прислушиваясь. Из кухни доносились голоса. Тихие, заговорщицкие. Она сделала шаг вперёд, стараясь не скрипнуть паркетом.
— Всё подписано? — голос свекрови звучал деловито и сухо.
— Да, мам. Вчера у нотариуса оформили. Марина ничего не узнает, она только послезавтра приедет.
Кровь застыла в жилах. Марина прижалась спиной к стене коридора, боясь выдать своё присутствие. Сердце колотилось так громко, что казалось — его слышно на всю квартиру.
— Молодец, сынок. Ты правильно сделал. Эта квартира должна быть в надёжных руках. Мало ли что случится.
— Мам, ты же понимаешь, Маринка устроит скандал, когда узнает...
— А она не узнает. Зачем ей знать? Живите себе спокойно. Квартира по документам моя, но вы же в ней живёте. Какая разница, чья подпись в бумажках? Главное — семья.
Марина медленно сползла по стене, опустившись на корточки. Руки дрожали. В голове крутилась только одна мысль: он переписал их квартиру на свою мать. Квартиру, которую они покупали вместе. Квартиру, в которую она вложила всё наследство от бабушки.
Три миллиона рублей. Её три миллиона.
Она просидела так минут пять, пока голоса на кухне не стихли. Хлопнула дверь — свекровь ушла через чёрный ход, как воровка на рассвете. Послышались шаги Андрея. Он шёл в спальню, насвистывая какую-то дурацкую мелодию.
Марина поднялась. Ноги были ватными, но злость уже начинала закипать где-то в районе солнечного сплетения. Она прошла на кухню. На столе стояли две чашки с недопитым кофе. Рядом лежала папка — обычная картонная папка с завязками.
Она развязала тесёмки. Внутри лежал договор дарения. Всё было оформлено по правилам: печати, подписи, дата. Вчерашняя дата. Андрей Викторович Комаров безвозмездно передаёт в собственность Комаровой Раисе Павловне двухкомнатную квартиру по адресу...
Марина читала строчки, и буквы расплывались перед глазами. Не от слёз — от ярости.
— Маринка? — голос мужа раздался за спиной. — Ты чего так рано? Поезд же завтра только...
Она обернулась. Андрей стоял в дверях кухни в одних трусах и майке, и лицо его медленно серело, как небо перед грозой. Он увидел папку в её руках.
— Это... это не то, что ты думаешь, — начал он, делая шаг назад.
— А что я думаю, Андрюша? — Марина швырнула папку на стол. Листы разлетелись веером. — Расскажи мне, что я думаю. Мне очень интересно.
— Мама сказала, что так будет лучше. Для всех. Понимаешь, если вдруг что-то случится...
— Что случится? — Марина подошла к нему вплотную. Она была на голову ниже, но сейчас он будто уменьшился, съёжился под её взглядом. — Что может случиться, Андрей? Я заболею? Мы разведёмся? И тогда квартира достанется твоей маме, а не мне?
— Ты всё неправильно понимаешь!
— Я вложила в эту квартиру три миллиона! — Марина не кричала. Её голос был тихим и страшным. — Три миллиона, которые мне оставила бабушка. Единственное, что у меня было. А ты переписал её на свекровь за моей спиной?
Андрей затравленно оглянулся, словно искал путь к отступлению. Но отступать было некуда — за спиной стена, а впереди — жена, которая смотрела на него так, будто видела впервые.
— Это временно, — забормотал он. — Мама обещала, что через год перепишет обратно. Ей просто нужны были гарантии...
— Какие гарантии? От чего?
— От тебя! — вырвалось у него. И тут же он осёкся, понимая, что сказал лишнее.
Тишина повисла между ними, густая и вязкая.
— То есть твоя мама считает, что я представляю угрозу? — медленно проговорила Марина. — Я, которая пять лет пашу, чтобы мы могли нормально жить? Я, которая оплачивала ремонт, пока ты менял работы как перчатки? Я — угроза?
— Она говорит, что ты меня контролируешь. Что деньги — это власть. Что пока квартира на мне, я завишу от тебя...
Марина расхохоталась. Это был нервный, истерический смех, от которого заболел живот.
— Зависишь от меня? Андрей, ты за последние три года заработал меньше, чем я трачу на продукты в месяц! Ты сидишь дома, играешь в свои игры, а я таскаюсь по командировкам! И это я тебя контролирую?
— Вот! Вот именно это мама и имела в виду! — Андрей вдруг осмелел, почувствовав знакомую почву под ногами. — Ты вечно попрекаешь меня деньгами! Ты унижаешь меня! Ты не даёшь мне развиваться!
— Развиваться? — Марина схватилась за край стола, чтобы не упасть. — Развиваться в чём? В диванном сидении? В поедании моих бутербродов?
— Я ищу себя! Не всем дано быть карьеристами! Мама говорит, что творческим людям нужно время...
— Твоя мама говорит, говорит, говорит... — Марина устало опустилась на табуретку. — А ты слушаешь. Как послушный мальчик. Тебе сорок лет, Андрей. Сорок. А ты до сих пор бегаешь к мамочке за советом, как жить.
Свекровь появилась в их жизни сразу после свадьбы. Сначала это были невинные визиты — раз в неделю, потом через день, потом каждый день. Раиса Павловна учила невестку готовить борщ, убирать квартиру, гладить рубашки. И всегда находила к чему придраться.
«Мариночка, ты разве не знаешь, что картошку нужно резать кубиками, а не соломкой?»
«Мариночка, зачем ты покупаешь это дешёвое мыло? У Андрюши чувствительная кожа».
«Мариночка, ты опять задержалась на работе? А кто будет кормить моего сына?»
Марина терпела. Она думала, что это пройдёт. Что свекровь привыкнет и отступит. Но Раиса Павловна не отступала. Она вгрызалась в их семью, как термит в деревянную балку — медленно, незаметно, но неотвратимо.
И вот теперь — квартира. Последний удар.
— Где она сейчас? — спросила Марина.
— Кто?
— Не придуривайся. Твоя мать. Где она?
— Дома, наверное. А что?
Марина встала. Она подошла к шкафу, достала свою сумку, проверила, на месте ли документы.
— Ты куда? — забеспокоился Андрей. — Маринка, давай поговорим! Ты же понимаешь, это можно исправить!
— Можно, — кивнула она. — Я сейчас поеду к твоей матери и поговорю с ней. По-женски.
— Не надо! — он схватил её за руку. — Мама расстроится! У неё сердце слабое!
Марина посмотрела на его пальцы, вцепившиеся в её запястье. Потом подняла взгляд на его лицо. На этом лице не было ни капли раскаяния. Только страх. Страх, что мамочке будет неприятно.
— Отпусти, — сказала она ледяным тоном. — Или я вызову полицию и скажу, что ты меня удерживаешь.
Он отдёрнул руку, как от огня.
Марина вышла из квартиры, не оглядываясь.
Раиса Павловна жила в двадцати минутах езды, в старой трёшке на первом этаже. Марина много раз бывала здесь на семейных ужинах, где свекровь царила за столом, раздавая указания и поучения.
Дверь открылась сразу, будто её ждали.
— Мариночка? — Раиса Павловна изобразила удивление. Но глаза её оставались холодными и настороженными. — Ты же в командировке...
— Была. Вернулась.
Марина прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Свекровь засеменила следом, поправляя халат.
— Чаю? Я как раз собиралась завтракать...
— Не нужно чаю. — Марина остановилась посреди гостиной. На стене висели фотографии: маленький Андрюша с бантиком, Андрюша-школьник, Андрюша на выпускном. И ни одной фотографии с их свадьбы. Ни одной фотографии Марины.
— Раиса Павловна, я хочу, чтобы вы вернули квартиру.
Свекровь замерла. Потом медленно опустилась в своё любимое кресло и скрестила руки на груди.
— Не понимаю, о чём ты, — сказала она с деланным недоумением.
— Понимаете. Я видела документы. Андрей переписал квартиру на вас. Нашу квартиру. Ту, в которую я вложила всё своё наследство.
— Андрюша просто защитил семейное имущество, — голос свекрови стал жёстким. — Ты молодая, красивая. Сегодня ты с ним, а завтра найдёшь кого побогаче и упорхнёшь. А квартира останется мне и моему сыну.
— Вашему сыну? — Марина усмехнулась. — Вашему сорокалетнему сыну, который не способен заработать себе на носки? Это он — семья? А я — временное явление?
— Ты невестка, — Раиса Павловна произнесла это слово так, будто выплюнула что-то горькое. — Невестки приходят и уходят. А сын — это навсегда.
— Я прожила с ним пять лет. Я его содержала. Я оплачивала ваши лекарства, когда вы болели. Я...
— Ты думаешь, что можешь меня купить? — свекровь подалась вперёд, и Марина увидела в её глазах настоящую ненависть. — Думаешь, твои деньги делают тебя хозяйкой? Ты никто, девочка. Ты просто женщина, которая временно живёт с моим сыном. А я — его мать. Первая женщина в его жизни. Единственная женщина, которая будет с ним всегда.
Марину передёрнуло от этих слов. В них было что-то болезненное, нездоровое.
— Раиса Павловна, я дам вам неделю. Если через неделю квартира не будет переоформлена обратно, я подам в суд. У меня есть все документы: выписки со счетов, договоры, расписки. Я докажу, что первоначальный взнос был моим.
— Суд? — свекровь рассмеялась, и этот смех был похож на карканье старой вороны. — Девочка, ты не знаешь, с кем связалась. У меня есть связи. У меня есть знакомые. А ты — никто. Приезжая. Без семьи, без поддержки. Кто тебе поверит против меня?
Марина молча достала телефон и нажала на иконку диктофона. Запись шла уже пятнадцать минут.
— Повторите, пожалуйста, — сказала она с улыбкой. — Про то, как вы заставили сына обмануть жену и переписать совместно нажитое имущество. Мне нужны детали.
Лицо свекрови побелело.
— Ты... ты записывала?
— С того момента, как вошла. У меня есть запись и вашего утреннего разговора с Андреем. Он любезно оставил на кухне папку с документами и чашки с вашими отпечатками пальцев. Думаю, суд заинтересуется историей о том, как свекровь с сыном обокрали невестку.
Раиса Павловна вскочила с кресла.
— Выключи! Выключи эту дрянь!
— Неделя, — повторила Марина, убирая телефон в карман. — Через неделю я жду переоформление. Или эта запись пойдёт не только в суд, но и всем вашим подругам, соседям и бывшим коллегам. Посмотрим, как вы будете выглядеть в их глазах.
Она развернулась и направилась к выходу.
— Стой! — голос свекрови дрогнул. — Подожди! Давай обсудим...
— Нечего обсуждать. Вы хотели сыграть — вы проиграли. Теперь живите с этим.
Марина вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.
На улице было холодно. Ноябрьский ветер пробирал до костей. Марина села на скамейку у подъезда и закурила, хотя бросила три года назад. Руки дрожали.
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея: «Мама звонила. Плачет. Зачем ты так с ней? Она же хотела как лучше!»
Марина смотрела на эти слова и понимала, что всё кончено. Не из-за квартиры. Не из-за денег. А потому что её муж, взрослый мужчина, до сих пор не понял, что сделал. Для него мама всегда будет права. Всегда. Даже когда обманывает, манипулирует, ворует.
Она набрала ответ: «Собери свои вещи. Я подаю на развод».
Ответ пришёл мгновенно: «Ты не посмеешь! Мама этого не переживёт!»
Марина усмехнулась и заблокировала номер.
Через неделю документы были переоформлены. Раиса Павловна, испугавшись огласки, сдалась без боя. Андрей пытался звонить с чужих номеров, писать письма, подкарауливать у работы. Он умолял, угрожал, плакал. Но Марина была непреклонна.
Развод оформили за два месяца. Квартиру она продала и купила другую — маленькую однушку на окраине, зато свою. Без призраков чужих духов, без свекрови за спиной, без мужа-марионетки.
В последний раз она видела Андрея в коридоре суда. Он стоял рядом с матерью, и Раиса Павловна поддерживала его под локоть, как больного. Свекровь посмотрела на Марину с нескрываемой злостью.
— Ты разрушила мою семью, — прошипела она.
— Нет, — Марина покачала головой. — Я просто вышла из неё. А разрушили её вы. Своими руками.
Она развернулась и ушла, не оглядываясь.
Вечером того дня Марина сидела в своей новой квартире, на полу, среди картонных коробок. Ремонт ещё предстоял, мебели почти не было, но зато было главное — тишина. Настоящая тишина, без шёпота свекрови, без оправданий мужа, без вечного чувства, что она в своём доме — гостья.
Она достала телефон и открыла фотографии. Пять лет жизни: свадьба, отпуска, праздники. На каждом снимке рядом с Андреем маячила Раиса Павловна. Всегда в центре, всегда главная, всегда между ними.
Марина начала удалять снимки. Один за другим. Методично, не торопясь. Как хирург, вырезающий опухоль.
Когда последняя фотография исчезла, она откинулась на стену и впервые за долгие месяцы улыбнулась. По-настоящему.
За окном начинал падать первый снег. Новая жизнь. Чистый лист. И никакой свекрови.