— Бабулечка, вы бы поаккуратнее с этими сумками. Они у вас будто камнями набиты... или грехами.
Галина Петровна вздрогнула и резко обернулась. Молодая проводница смотрела на неё не с улыбкой, а с какой-то странной, пугающей тоской. В полумраке вагона её глаза казались неестественно темными.
— Подарки там, — прошептала Галина Петровна, чувствуя, как по спине пробежал холодок. — К дочке еду. На Новый год. Внуков баловать.
— Баловать... — эхом повторила девушка и растворилась в коридоре, словно её и не было. Только запах сырости и талого снега остался висеть в воздухе.
Галина Петровна перекрестилась. «Чур меня, померещится же такое». Она с трудом запихнула три огромных баула на полку. В одной — пирожки (Лёнечка любит с капустой, Сашенька — с повидлом), во второй — игрушки, в третьей — постельное белье. Сатин, с оленями. Она когда увидела этот комплект в магазине, сердце сжалось: такой он был уютный, домашний. Сразу представила, как Катя, её дочка, застелет постель, и в доме воцарится мир.
В купе было душно, но Галину Петровну бил озноб. Интуиция, дремавшая годы, вдруг взвыла сиреной. Не надо ехать. Вернись.
Но разве можно вернуться, когда год не видела родную кровь?
Соседи попались странные. Рыжая Светка с мужем Толиком, которые ели без остановки, словно пытались заглушить какую-то внутреннюю пустоту. И Лариса — полная женщина с тяжелым, пронизывающим взглядом. Она не ела, не спала, а только смотрела в окно на бесконечные снега.
— Зря стараешься, Петровна, — вдруг сказала Лариса на второй день пути. Голос у неё был скрипучий, как старое дерево.
— Что зря? — Галина Петровна как раз достала пакет с пирожками.
— Любовь насильно не впихнешь. Ты им душу везешь в сумках, а им, может, просто денег надо было перевести?
— Типун вам на язык! — возмутилась Галина. — Катя меня ждет! У них ремонт, конечно, но...
— Ремонт, — усмехнулась Лариса, и в её глазах мелькнул недобрый огонек. Ремонт, это когда стены красят. А когда душу от матери закрывают — это другое слово. Смотри, Петровна, как бы твои олени обратно в лес не убежали.
Галина Петровна хотела ответить, нагрубить, но промолчала. В словах попутчицы была страшная правда, которую она боялась признать даже себе.
В ту ночь ей приснился сон. Будто она стоит перед дверью дочери, стучит, а дверь открывается, и за ней — кирпичная стена. И олени с постельного белья оживают, смотрят на неё стеклянными глазами и плачут кровавыми слезами.
Проснулась она от звонка.
— Мам, ты где? — голос Кати звучал так, будто она говорила сквозь вату. Или сквозь стену.
— Подъезжаю, доченька. Вечером буду.
— Слушай... тут такое дело. — Пауза затянулась, и в трубке послышался треск, похожий на звук ломающихся костей. — Рабочие подвели. В квартире ад. Пыль, грязь. Тебе нельзя сюда.
— Как нельзя? — Галина Петровна села, сжимая телефон так, что побелели костяшки. — Я же еду... Я пирожки везу.
— Я сняла тебе гостиницу. Недорогую, но чистую. Пару дней перекантуешься там.
— В гостиницу? — Мир качнулся. Вагон, стук колес, храп Толика — всё поплыло. — Катя, я мать. Я на полу могу лечь. Я три дня тряслась в этом поезде...
— Мам, не начинай! — В голосе дочери прорезались истеричные нотки. — Я о тебе забочусь! Куда я тебя в бетонную пыль положу? Всё, адрес скину смской. Не будь эгоисткой.
Гудки. Короткие, как удары молотка.
Лариса, сидевшая напротив, даже не повернула головы. Только тихо сказала отражению в окне:
— Я же говорила. Стены.
Когда поезд остановился, Галину Петровну никто не встретил на перроне. Только смс: «Мам, прости, застряла в пробке. Езжай сразу в гостиницу, вот адрес. Вечером созвонимся».
Зимний город встретил её колючим ветром. Такси пахло дешевым ароматизатором «Елочка», который почему-то напоминал запах похоронных венков.
Гостиница «Уют» оказалась серым зданием на отшибе. Номер был крошечным, с одной тусклой лампочкой и запахом чужих, давно ушедших людей. Галина Петровна поставила сумки на пол. Три огромных баула. Пирожки, наверное, уже зачерствели.
Она села на кровать и посмотрела на сумку с бельем. Олени. Нарядные, новогодние олени. Сейчас они казались ей насмешкой.
Телефон молчал. Час, два, три.
Галина Петровна подошла к зеркалу. Из него на неё смотрела уставшая старуха с потерянными глазами. «Зачем ты приехала? — спросила она сама себя. — Тебя здесь не ждали. Ты — прошлое, которое пытается влезть в их настоящее».
Вдруг в дверь постучали. Тихо, робко.
Сердце пропустило удар. Катя? Одумалась?
Галина Петровна распахнула дверь. На пороге стоял мужчина — Миша, её зять. Вид у него был виноватый, как у побитой собаки. А рядом, держась за его куртку, стояли двое детей.
— Бабушка? — тихо позвала девочка.
— Сашенька... Лёнечка... — Галина Петровна упала перед ними на колени, не обращая внимания на грязный гостиничный ковролин. — Нашли... Пришли...
— Мама кричала, — вдруг сказал Лёня, глядя исподлобья. — Она сказала папе, что ты всё испортишь своим приездом. Что нам стыдно показывать квартиру.
— Замолчи, — шикнул на него Миша, но без злости. Он посмотрел на тещу с такой болью, что ей стало страшно. — Галина Петровна, простите нас. Катя... она сама не своя из-за этого ремонта. Нервы.
— Нервы, — повторила Галина Петровна, поднимаясь. — Или совесть?
Она отошла к сумкам.
— Я хотела уехать, Миша. Прямо сейчас. Билет купить и назад.
— Не надо! — вскрикнула Саша и повисла на бабушке. — Мы пирожков хотим! Мама их не печет никогда!
В этот момент в комнате словно стало светлее. Тусклая лампочка мигнула и разгорелась ярче. Тени по углам, казавшиеся зловещими, отступили.
— Значит так, — голос Галины Петровны окреп. Она вдруг вспомнила слова той странной проводницы. Камни или грехи. Нет, в её сумках была любовь. И любовь эта была нужна тем, кто стоял сейчас перед ней. А дочь... дочь свой выбор сделала.
— Раздевайтесь. Будем праздновать. Здесь.
— Здесь? — удивился Миша. — Но Катя...
— А Катя, если захочет, найдет дорогу. А если нет... — Галина Петровна достала комплект с оленями и расстелила его прямо поверх казенного серого покрывала.
Яркие олени на ткани словно ожили, принеся в убогий номер дух настоящего праздника.
— Если нет, то это её стена, Миша. Не моя.
Они ели черствые, но самые вкусные в мире пирожки. Дети смеялись, размазывая повидло по щекам. Миша впервые за долгое время улыбался.
А телефон Галины Петровны звонил и звонил. На экране высвечивалось «Доченька». Но Галина Петровна не брала трубку. Она знала: иногда, чтобы дверь открылась, нужно перестать в неё стучаться.
За окном падал снег, скрывая следы, дороги и старые обиды. Где-то в поезде ехала Лариса, глядя в темноту, и знала, что этот урок усвоен.
...В тот вечер Галина Петровна поняла одну простую, но страшную истину: мы нужны только тем, кто готов принять нас даже в тесной гостинице, на краю света, с черствыми пирожками в руках.
А вы бы смогли простить дочь в такой ситуации? Или собрали бы вещи и уехали, сохранив гордость?
Жизнь часто подкидывает нам такие сюжеты, от которых мороз по коже. В моем блоге я собираю именно такие истории — честные, пронзительные, иногда пугающие своей реалистичностью. Если вы любите читать о настоящих судьбах и искать ответы на сложные вопросы, подпишись. Здесь мы говорим о том, о чем принято молчать.
👇 Напишите в комментариях: как бы вы поступили на месте Галины Петровны? Жду вашего мнения.