– А салфетки ты льняные достала? Те, с вышивкой, что мама еще дарила? Они к новой скатерти идеально подходят, – женщина говорила сама с собой, поправляя хрустальный фужер, который поймал блик от гирлянды и рассыпал его радужными искрами по белоснежной ткани.
Наталья Дмитриевна отошла на шаг назад, критически оглядывая плоды своих трудов. Стол выглядел безупречно. В центре возвышалась ваза с мандаринами и еловыми ветками, источая тот самый аромат, который с детства ассоциировался с чудом. Вокруг нее водили хоровод салатники: оливье, мимоза, сельдь под шубой – все по классике, но с изыском. Холодец дрожал прозрачной слезой, ожидая хрена и горчицы. В духовке доходил гусь с антоновскими яблоками, наполняя трехкомнатную квартиру густым, сытным духом запеченного мяса.
Наталья вздохнула и улыбнулась. Этот Новый год она решила отметить с размахом. Обычно она праздновала скромно, иногда с подругами, иногда одна – после развода прошло уже десять лет, сын вырос и уехал по контракту на Север, так что быт ее был тихим и размеренным. Но в этом году позвонила младшая сестра, Люда. «Наташка, – щебетала она в трубку, – ну сколько можно по углам сидеть? Давай к тебе приедем! Семьей, по-людски посидим. Анька с женихом будет, мы с Витей. Сто лет не виделись нормально!».
Наталья сначала засомневалась. Отношения с сестрой были, мягко говоря, натянутыми. Люда всю жизнь считала, что Наталье просто «повезло»: и с работой, и с квартирой, и с мужем (хоть и бывшим, но алименты платил исправно). Сама же Люда жила в вечном надрыве, с мужем Витей, который любил выпить и поругать правительство, и дочерью Аней, которая в свои двадцать два года все еще искала себя, сидя на родительской шее. Но сердце Натальи дрогнуло. Родная кровь все-таки. Новый год – семейный праздник. И она согласилась.
Звонок в дверь разорвал тишину квартиры ровно в десять вечера.
Наталья поправила прическу, разгладила складки на бархатном платье и пошла открывать.
В прихожую с шумом, холодом и запахом дешевых сигарет ввалилась родня.
– Ох, ну и погодка! Мечет, как в феврале! – гаркнул Витя, стряхивая снег с шапки прямо на начищенный паркет. – Натусик, с наступающим! Принимай десант!
Он сунул ей в руки пакет, в котором звякнуло что-то стеклянное, и начал стягивать ботинки, не удосужившись расшнуровать их.
Люда, в лисьем воротнике, который знавал и лучшие времена, чмокнула сестру в щеку ледяными губами.
– Привет, привет, дорогая. Ой, как у тебя тепло! А у нас опять батареи еле дышат, ЖЭК этот проклятый, чтоб им пусто было. Анька, заходи, не стой в дверях! Игорек, ну ты чего застыл, проходи, знакомься, это тетя Наташа.
За спиной Люды топталась племянница Аня – полная копия матери, только моложе и с надутыми губами, и ее кавалер – щуплый паренек с бегающими глазами, который держал в руках торт «Медовик» из супермаркета.
– Здравствуйте, – буркнул Игорек.
– Проходите, гости дорогие, раздевайтесь, мойте руки и к столу, – Наталья старалась быть радушной, хотя взгляд невольно зацепился за грязную лужу, растекающуюся от Витиных ботинок. Ну ничего, потом подотрет. Праздник же.
Через пятнадцать минут все сидели за столом. Телевизор бормотал что-то веселое, пробки от шампанского уже хлопнули, и первый тост «за уходящий» был выпит.
– Ну, Наташка, ты, конечно, барыня! – Витя, уже опрокинувший рюмку водки и закусывающий грибочком, обвел взглядом гостиную. – Потолки-то, потолки! Три метра? Или три двадцать? Дышится тут у тебя вольно. Не то что в нашей хрущобе, где головой люстру цепляешь.
– Три десять, – вежливо поправила Наталья, накладывая сестре салат. – Сталинка, строили на века.
– Да уж, повезло тебе, – вздохнула Люда, с завистью разглядывая дубовый паркет и новые шелковые шторы. – От родителей квартирка досталась, да еще и район какой – центр! А нам вот пришлось в свое время размениваться, ютиться...
Наталья промолчала. Историю о том, как Люда свою долю родительского наследства прогуляла и вложила в какую-то пирамиду, в семье старались не вспоминать. Наталья свою часть берегла, выкупила доли у дальних родственников, делала ремонт годами, вкладывая каждую копейку. Но для Люды это было просто «повезло».
– Вкусно, теть Наташ, – подала голос Аня, налегая на буженину. – Прямо как в ресторане. А вы гуся сами делали или заказали?
– Сама, Анечка, сама. Трое суток мариновала.
– Вот видишь, Игорь, – Аня толкнула локтем своего парня. – У тети Наташи кухня огромная, тут готовить – одно удовольствие. А у нас что? Двоим не развернуться, задницами толкаемся.
Игорь согласно кивнул, жуя гусиную ножку.
– Да, квартирка шикарная. Сколько тут квадратов? Восемьдесят?
– Восемьдесят пять, – сухо ответила Наталья. Ей почему-то стало неприятно от этого подсчета метража. Словно они не в гостях сидели, а на просмотре с риелтором.
– Восемьдесят пять! – присвистнул Витя, наливая себе вторую. – Ты слышишь, Людк? Восемьдесят пять квадратов на одного человека! Это ж можно на велосипеде кататься! Наташ, тебе не страшно тут одной-то? Эхо, поди, гуляет?
– Мне комфортно, Витя. Я люблю простор.
– Комфортно ей... – протянула Люда, и в ее голосе зазвучали те самые нотки, которые Наталья ненавидела с детства – смесь жалости и претензии. – А мы вот вдвоем с Витей в проходной комнате, Анька в клетушке. А теперь еще и Игорек к нам переехал. Четверо в сорока метрах! Утром в туалет очередь, как в мавзолей.
– Мам, ну не начинай, – поморщилась Аня, но как-то вяло, словно для проформы.
– А что не начинай? – взвилась Люда. – Я правду говорю! Жизнь – она несправедливая штука. У кого-то хоромы царские пустуют, пылью зарастают, а кто-то молодые годы в тесноте губит. Вон, Анечка беременна у нас, третий месяц уже. Куда люльку ставить? На голову Вите?
Наталья замерла с вилкой в руке.
– Беременна? Ну, поздравляю. Дети – это счастье.
– Счастье-то счастье, – подхватил Витя, налегая на холодец. – Только этому счастью метры нужны. Санитарные нормы, так сказать. Ребенку воздух нужен, свет. А у нас окна во двор-колодец, солнце только по праздникам видим.
Наталья почувствовала, как внутри зарождается нехорошее предчувствие. Разговор сворачивал куда-то не туда, и этот поворот был ей знаком.
– Ну, ребята, давайте не будем о грустном, – попыталась она сменить тему. – Новый год все-таки! Давайте за здоровье молодых выпьем!
– Выпьем, конечно, – кивнула Люда, но бокал не подняла. Она смотрела на сестру внимательным, цепким взглядом. – Наташ, мы тут с Витей и ребятами посоветовались... Подумали... Ты же у нас женщина добрая, понимающая. Семья для тебя не пустой звук.
Наталья напряглась.
– О чем вы посоветовались?
Люда отложила вилку и сложила руки на груди, как на переговорах.
– Смотри. Ты живешь одна. Сын твой на Северах, ему эта квартира до лампочки, у него там казенное жилье и зарплата в долларах. Тебе три комнаты зачем? Только уборки больше. Спина-то у тебя больная, я знаю. Мыть полы на восьмидесяти метрах – это ж каторжный труд.
– Люда, к чему ты клонишь? – голос Натальи стал тверже.
– Да ни к чему, просто рассуждаю логически! – сестра подалась вперед. – У нас ситуация критическая. Ребенок скоро будет. Молодой семье нужно пространство. А у тебя – пустые залы. Мы предлагаем вариант. Рокировку.
– Какую еще рокировку?
– Простую. Ты переезжаешь в нашу двушку. Она уютная, теплая, первый этаж – высоко подниматься не надо, для твоих ног самое то. Ремонт мы там косметический пять лет назад делали, обои чистые. А ребята с нами переезжают сюда. К тебе.
Наталья опешила. Она даже не сразу нашла, что ответить. Наглость была настолько откровенной, что казалась шуткой.
– Ты сейчас серьезно? – спросила она, глядя сестре в глаза. – Ты предлагаешь мне, хозяйке этой квартиры, уехать в твою хрущевку на окраине, а вы все вчетвером, с младенцем, заселитесь сюда?
– Ну не насовсем же! – вмешался Витя, размахивая куском хлеба. – Пока ребенок подрастет! Лет на пять-семь. А там видно будет. Может, Игорек на ипотеку заработает.
Игорек при этом сидел с таким видом, будто он уже заработал на три ипотеки, но великодушно решил осчастливить тетю своим присутствием.
– А я, значит, на пять-семь лет должна из своего дома уйти? – уточнила Наталья.
– Ой, ну что ты заладила «мой дом, мой дом», – поморщилась Аня. – Это бабушкина квартира была. Общая. Мама тоже на нее права имела.
– Твоя мама свою долю получила деньгами двадцать лет назад, – отчеканила Наталья. – И успешно их потратила. А я свою долю сохранила и приумножила. И ремонт этот, и мебель – это все на мои заработанные.
– Вот вечно ты, Наташка, деньгами тычешь! – обиженно воскликнула Люда. – Меркантильная ты стала, черствая. Родная племянница в положении, а тебе паркета жалко? Мы же не чужие люди! Мы бы тебе помогали. Продукты бы привозили. Витя бы тебе кран починил, если что.
– У меня краны не текут, Люда. У меня немецкая сантехника.
– Вот! – поднял палец Витя. – Немецкая! Буржуйская! А мы просим по-человечески. По-христиански. Потесниться ради новой жизни. Тебе одной тут скучно, небось, волком воешь. А в нашей двушке район тихий, пенсионеров много, подружек найдешь, на лавочке посидишь.
Наталья почувствовала, как к лицу приливает жар. Они не просто просили. Они уже все решили за нее. Они уже распределили роли: она – одинокая старуха на лавочке, они – хозяева жизни в центре.
– Так, – она сделала глубокий вдох. – Тему закрыли. Никаких переездов не будет. Квартира моя, и жить в ней буду я. Точка. Давайте есть гуся, пока не остыл.
Но гости не унимались. Отказ их только раззадорил. Вино и водка развязали языки, и маски приличия начали сползать.
– Нет, ты посмотри на нее! – возмутилась Люда, обращаясь к мужу, словно ища поддержки. – Собака на сене! Сама не живет толком, и другим не дает. У Аньки токсикоз, ей свежий воздух нужен, тут парк рядом. А она уперлась рогом!
– Тетя Наташ, ну правда, – заговорил вдруг Игорек, осмелев. – Мы вот смотрели планировку, пока в туалет ходили. Вот та комната дальняя, кабинет ваш, она идеально под детскую подходит. Там и света много, и от шума далеко. Мы бы там обои переклеили, веселенькие такие, с мишками. А в зале диван бы поставили большой, угловой. Этот ваш антиквариат, – он кивнул на изящное кресло, – он же пылесборник, его на помойку надо.
– На помойку? – переспросила Наталья тихо. Это кресло она реставрировала полгода, заказывала обивку из Италии.
– Ну да, старье же, – беспечно подтвердила Аня. – И сервант этот с посудой – прошлый век. Мы бы тут все осовременили. Сделали бы студию, стену бы снесли между кухней и залом. Мам, скажи, круто было бы?
Они начали делить ее квартиру. Прямо здесь, за ее столом, поедая ее гуся. Они уже сносили стены, выбрасывали ее любимую мебель, клеили обои с мишками в ее кабинете, где она любила читать по вечерам. Они обсуждали это так, словно Натальи уже не было. Словно она была досадной помехой, которую нужно просто устранить, отодвинуть в сторону, сослать в резервацию на окраину.
– А еще, – увлеченно продолжал Витя, – лоджию утеплить надо. Я там мастерскую себе сделаю. Буду курить, в окно смотреть... Красота! Наташ, ты ключи-то нам когда дашь? Нам бы вещи начать перевозить на праздниках, пока машина у зятя свободная.
– Какие ключи? – Наталья встала. Ноги у нее дрожали, но голос был спокойным и ледяным.
– Как какие? От квартиры! – удивился Витя, держа на вилке кусок соленого огурца. – Мы ж договорились. Рокировка. Ты к нам, мы к тебе. Мы тебе даже коммуналку там оплачивать будем первое время, по-родственному.
– Я не давала согласия, – произнесла Наталья, глядя на сестру. – Я сказала «нет». Вы что, глухие?
– Ой, да ладно тебе ломаться! – отмахнулась Люда, наливая себе вина. – «Нет, нет»... Цену себе набиваешь? Хочешь, чтобы мы тебя поупрашивали? Ну, просим, просим! Ради Анечки! Тебе жалко, что ли? У тебя все равно никого нет, кому это все оставлять? Сынок твой носа не кажет. А мы тут, рядом. Стакан воды подадим в старости.
– Стакан воды? – Наталья усмехнулась. – За этот стакан я должна вам квартиру отдать? Дороговата водичка выходит.
– Ты не утрируй! – Люда стукнула ладонью по столу. – Мы не просим отдать насовсем! Пожить пусти! Что тебе, места мало? Хочешь, оставайся тут, в маленькой комнате. Будешь с внуком нянчиться, помогать. А мы в двух других разместимся.
– То есть, теперь вариант поменялся? Я уже не на выселки, я уже в приживалки? В няньки?
– А чем тебе не занятие? – фыркнула Аня. – Все равно дома сидишь, скучаешь. А так польза будет. Готовить будешь, убирать. Молодым надо отдыхать, работать, а бабушкам – внуков растить.
Наталья обвела взглядом этот «семейный круг». Витя с красным лицом и сальным подбородком. Люда с поджатыми злыми губами. Аня с выражением капризной принцессы. Игорек, который уже мысленно сносил стены в ее доме.
Она вдруг увидела свое будущее, если даст слабину хоть на миллиметр. Шум, грязь, вечные претензии. «Не так сидишь, не то приготовила, ребенок плачет из-за тебя, дай денег, уйди в свою комнату, не мешай». Они сожрут ее жизнь, как сейчас жрут этого гуся. Они не оставят от ее уютного мира и камня на камне.
– Вон, – сказала Наталья тихо.
– Чего? – Витя перестал жевать.
– Вон отсюда. Все. Немедленно.
– Наташ, ты чего, перепила? – Люда вытаращила глаза. – Какой «вон»? Двенадцать без пяти! Новый год на носу! Президент сейчас выступать будет!
– Мне плевать. Собирайте свои манатки и уматывайте. Чтобы духу вашего здесь не было через пять минут.
– Ты не имеешь права! – взвизгнула Аня. – Мы гости! Мы родственники! Ты не можешь выгнать беременную женщину на мороз!
– Могу. И сделаю это с огромным удовольствием. Потому что вы не гости. Вы – захватчики. Вы пришли в мой дом, едите мою еду и при этом делите мое имущество у меня же перед носом. Совести у вас нет ни грамма.
Наталья подошла к окну и распахнула форточку. В комнату ворвался морозный воздух, смешиваясь с запахом еды.
– Выветрить бы эту грязь, – сказала она с отвращением.
Витя поднялся, тяжело опираясь на стол. Лицо его налилось дурной кровью.
– Ты, Наташка, не борзей. Мы никуда не пойдем. Мы есть будем. И пить. А ты, если нервная такая, иди валерьянки выпей. Ишь, барыня! Родню выгонять!
Он потянулся к бутылке водки.
Наталья не стала кричать. Она просто подошла к серванту, где лежал ее телефон, набрала номер.
– Алло, полиция? Дежурная часть? Я хочу заявить о незаконном проникновении в жилище и хулиганстве. Да, группа лиц. Находятся в состоянии алкогольного опьянения, ведут себя агрессивно, угрожают. Адрес...
Витя замер с бутылкой в руке. Люда побледнела под слоем пудры.
– Ты что творишь, сумасшедшая? – прошипела сестра. – Ментов на родную сестру?
– У вас три минуты, пока наряд едет. А отделение тут рядом, в соседнем доме, – спокойно сообщила Наталья, хотя трубку она уже положила, так и не нажав кнопку вызова. Но они этого не знали.
Страх перед полицией оказался сильнее жадности и наглости.
– Собирайся, Витя, – скомандовала Люда, вскакивая. – Пошли отсюда! Она же больная! Психическая! Ей лечиться надо, а не в хоромах жить!
– Мы на тебя в опеку заявим! – крикнула Аня, хватая свою сумку. – Что ты старая и неадекватная!
– Иди, иди, деточка. Только не споткнись, – Наталья стояла в дверях гостиной, скрестив руки на груди.
Сборы были быстрыми и хаотичными. Они хватались за шубы, путали рукава, Витя матерился, пытаясь попасть ногой в ботинок. Игорек умудрился прихватить со стола недоеденную бутылку колы, но под взглядом Натальи поставил ее на тумбочку в прихожей.
– Прокляну! – крикнула Люда уже с порога, заматываясь в шарф. – Чтоб ты в одиночестве сгнила в своих стенах! Чтоб тебе стакан воды никто не подал! Змея!
– С Новым годом, Люда. Счастья вам, – Наталья захлопнула тяжелую металлическую дверь прямо перед носом сестры.
Щелкнул замок. Один оборот, второй, третий.
Наталья прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле, руки мелко дрожали. В подъезде еще слышался топот, ругань и шум вызываемого лифта. Потом створки лифта лязгнули, и наступила тишина.
Наталья прошла в комнату. Там все еще работал телевизор, показывая Спасскую башню. Стол был разорен, салаты подъедены, на скатерти расплывалось пятно от пролитого вина, которое опрокинул Витя, когда вскакивал. Но воздух в квартире, казалось, стал чище.
На часах было 23:58.
Наталья взяла чистую тарелку. Положила себе кусок гуся – самую вкусную часть, грудку. Налила в фужер шампанского. Села в свое любимое «антикварное» кресло, которое эти варвары хотели выкинуть на помойку.
Она была одна. В огромной, пустой, тихой квартире.
По телевизору начали бить куранты.
Бам!
«Как хорошо», – подумала Наталья.
Бам!
«Никто не храпит, не чавкает, не ноет».
Бам!
«Никто не клеит обои с мишками в моем кабинете».
Бам!
Она подняла бокал, чокаясь с экраном телевизора.
– За меня, – сказала она вслух. – За мой дом. И за мои границы.
Шампанское было холодным и колючим, оно приятно обожгло горло. Наталья откусила кусок гуся. Он был божественным – мягким, сочным, с ароматом яблок.
Она вдруг поняла, что абсолютно счастлива. Ей не было одиноко. Ей было свободно.
Через полчаса позвонил сын.
– Мам, с Новым годом! Как ты там? Тетя Люда звонила, орала в трубку, что ты их выгнала, что ты с ума сошла. Что случилось?
Наталья рассмеялась – легко и звонко.
– Ничего не случилось, сынок. Просто я проводила генеральную уборку. Вынесла мусор из своей жизни.
– Ну, ты даешь, мам! – в голосе сына слышалось восхищение. – Горжусь. Я тебе там подарок выслал, курьер завтра привезет. Робот-пылесос, самый навороченный. Чтобы тебе полы мыть легче было.
– Спасибо, родной. Это как раз то, что нужно. В моих-то хоромах.
Наталья положила трубку и посмотрела в окно. В небе расцветали фейерверки, город гулял. А она сидела в тепле, в уюте, среди своих любимых вещей, и знала, что больше никто и никогда не посмеет распоряжаться ее жизнью. И это было лучшее начало года, которое только можно было придумать.
Если вы согласны, что наглость – это не второе счастье, а повод указать на дверь, ставьте лайк и подписывайтесь. Буду рада вашим комментариям