Крупская Валентина Михайловна, статья 108, часть первая. Освобождается.
Железная дверь лязгнула за спиной с той особенной окончательностью, которую знают только те, кто семь лет слышал этот звук каждый день. Валентина остановилась на пороге, сжимая в руках потертый узелок.
Февральский воздух обжёг легкие свежестью свободы и сыростью — не та звенящая стужа, что бывала в детстве, а липкая, неуютная влага, словно небо не могло решить: плакать ему или злиться.
Мокрый снег падал косо, превращая дорогу к автобусной остановке в серую кашу. Валентина шагала медленно, привыкая к тому, что никто не торопит, не командует, не считает шаги.
В узелке лежали все её сокровища: Nokia 3310 — подарок Гриши ещё в 2010-м, тогда казавшийся чудом техники, а теперь археологическая находка; выцветшая фотография близнецов Павла и Михаила, сделанная в роддоме семь лет назад; справка об освобождении из ИК-143 и вся её наличность.
Автобус до Москвы пах мокрой одеждой, дешёвым табаком и чужими судьбами. Валентина села у окна, положила узелок на колени и позволила себе то, чего не делала семь лет, — просто смотреть на проплывающий мир, не готовясь ни к проверке, ни к работе, ни к отбою.
Подмосковные поля, припорошенные снегом, тянулись до горизонта. Где-то там, за этими перелесками, остался дом её детства — та же хрущевка, где она родилась в 67-м, где растила Гришу одна после того, как его отец предпочёл водку семье. Тогда во дворе стояла железная горка советского образца — уродливая, но крепкая, как всё в ту эпоху. Дети до синяков катались с нее зимой, а летом обжигались о раскаленный металл.
Тот вечер в 2011-м. Воспоминания нахлынули, как всегда, без предупреждения. Викентий Семенович Харламов, сосед из квартиры напротив. Бывший участковый, уволенный за пьянство ещё в 90-х. Каждые выходные устраивал дебоши, бил жену, пока та не сбежала к дочери в Тулу. Потом принялся за соседок. Валентина вызывала участкового трижды, но тот лишь разводил руками:
— Мужик же, ветеран, понимать надо.
В ту февральскую ночь Харламов ворвался к ней в квартиру, воняя перегаром и злобой. Замок он сломал ещё днём, а она не успела вызвать слесаря.
— Думаешь, от меня спрячешься, гордячка? Все бабы одинаковые, сначала строят из себя недотрог, а потом…
Дальше она помнила смутно. Удар. Его тяжелое тело, рухнувшее на железный косяк советской двери — такие делали на века, массивные, неподатливые. Кровь на полу. Тишина, которая была страшнее крика.
Адвокат семьи Харламова оказался пронырливым и алчным. Представил дело так, будто тихая библиотекарь из мести убила несчастного одинокого пенсионера. Судья, молодая, с маникюром за полторы тысячи рублей, смотрела на Валентину как на досадную помеху своей карьере. Семь лет строгого режима.
Автобус качнуло на повороте, и Валентина вернулась в настоящее. За окном замелькали знакомые пейзажи: сначала новостройки с цветными фасадами, потом старые кварталы, где время словно застыло в восьмидесятых. Её район встретил переменами. На месте старого продмага красовалась яркая вывеска «Пятерочка». У входа мигали терминалы оплаты — штуки, которых она не понимала. Но пятиэтажки стояли те же, покосившиеся, с облупившейся краской на подъездах.
Какая-то вечность была в этом: люди менялись, технологии мчались вперед, а хрущевки стояли как памятники советскому упрямству. У подъезда Валентина растерялась. Вместо знакомого домофона торчала непонятная панель с кнопками и экраном. Пока она изучала новшество, дверь открылась — выходила молодая мать с коляской.
— Спасибо, милая, — тихо сказала Валентина, проскальзывая в подъезд.
— Не за что, бабуль, — отозвалась девушка, даже не взглянув на неё.
Бабуль.
В пятьдесят пять лет Валентина впервые услышала это слово в свой адрес. Семь лет назад она была просто Валентиной Михайловной, библиотекарем с ровной спиной и аккуратной прической. Теперь — просто бабуль. Лестница пахла, как всегда, кошками.
На четвертом этаже Валентина остановилась перед дверью с номером 47. Её дверью. Гришиной дверью теперь. Валентина подняла руку, чтобы нажать на звонок, но замерла.
А что она скажет?
«Здравствуй, сын, я вернулась? Прости, что разрушила твою жизнь? Можно мне просто посмотреть на внуков?»
Звонок прозвенел сам собой — палец нажал кнопку помимо воли. За дверью послышались шаги, потом голос.
- Кто там?
- Гриша. Это я. Мама.
Тишина. Потом скрежет замков не одного, а трех. Дверь приоткрылась на цепочку, и Валентина увидела глаза сына.
Те же серые глаза, что были у неё, но теперь в них читалось нечто новое, усталость, отчуждение и что-то ещё, чего она боялась назвать.
- Гриша!
- Что тебе нужно?
Голос был ровным, официальным, как у чиновника, принимающего жалобу.
Он изменился. Располнел, очки стали другими, модными, в тонкой оправе. Рубашка дорогая, на шее, цепочка, которой раньше не было.
За его спиной виднелась прихожая, новый паркет, картины на стенах, зеркало в резной раме. И запах, женские духи, дорогие, навязчивые.
- Я освободилась. Сегодня. Думала.
- Думала что?
Григорий не убирал цепочку.
- Думала, что я тебя жду. Что мы будем играть в счастливую семью.
- Гриша, я понимаю, что ты злишься, но.
- Я не злюсь.
Он покачал головой и в этом движении была какая-то окончательность.
- Я просто живу нормальной жизнью. У меня жена, работа, дети. У меня всё хорошо, понимаешь? Всё хорошо без тебя.
Из глубины квартиры донесся детский смех, потом женский голос.
- Гриша, кто там?
- Никто, — ответил он, не отводя взгляда от матери.
- Ошиблись адресом.
- Внуки.
Валентина сделала шаг вперед, но цепочка не позволила Григорию отступить.
- Можно я хотя бы посмотрю на них?
- У тебя нет внуков.
Каждое слово он произносил отчётливо, как будто объяснял что-то очень важное.
- Моя мать умерла семь лет назад. В ту ночь, когда убила человека.
Дверь захлопнулась.
Валентина осталась стоять на лестничной площадке, глядя на табличку «Семья Крупских». Из-за двери доносились звуки, работал телевизор, кто-то читал программу «Время». Мужской голос рассказывал о событиях дня, о политике, о погоде на завтра. Обычная жизнь, из которой её исключили. Валентина спустилась во двор, села на скамейку под окнами и подняла голову.
На четвертом этаже горел свет, её свет, Гришин свет. В окне мелькнула тень, высокая женщина с длинными волосами. Новая жена. Новая мать его детей. Снег продолжал падать, липкий и тяжёлый. Валентина сидела, пока не промерзла до костей, потом встала и пошла к метро. В кармане звякнули монеты, 143 рубля и билет до центра.
Ярославский вокзал ночью, особый мир. Здесь время течет по-другому, здесь каждый, транзитный пассажир в собственной судьбе. В зале ожидания Валентина устроилась между узбекским гастарбайтером, дремавшим на узле с инструментами, и студенткой, что-то строчившей в ноутбуке. Охранник прошёл мимо, равнодушно глянул на новую обитательницу зала, но ничего не сказал.
В 2018-м к бездомным относились терпимее, были программы, инициативы, волонтеры. Валентина достала из узелка фотографию внуков. Два улыбающихся младенца в роддомовских шапочках. Павел и Михаил. Семь лет. Они уже ходят в школу, читают, смеются над мультиками, задают вопросы. А она для них никто. Бабушка, которой нет.
Над головой динамик объявил отправление поезда на Костромскую область. Туда, откуда она приехала утром. Валентина подумала, что могла бы купить билет обратно, вернуться в единственное место, где её ждали, в тюрьму. Там хотя бы знали её имя. Но вместо этого она сложила фотографию, убрала в узелок и закрыла глаза. Завтра начнётся новая жизнь.
Какая, она не знала. Но семь лет в колонии научили её главному, день за днём, шаг за шагом, дыхание за дыханием. Жить можно везде. Даже здесь, среди чужих людей и чужих судеб. Даже когда тебя называют никем. Утро пришло вместе с голосом диктора, объявляющего посадку на Казанский экспресс. Валентина разлепила глаза, шея болела от неудобной позы, а рот пересох от вокзального воздуха.
Рядом дремали все те же попутчики ночного царства. Студентка сползла со стула и теперь лежала, прижав ноутбук к груди как подушку, узбек что-то бормотал во сне на родном языке. В туалете вокзала Валентина умылась холодной водой, поправила волосы и посмотрела в треснутое зеркало. Отражение показало женщину, которая за ночь не стала моложе, но как-то собралась, нашла в себе тот внутренний стержень, что помогал выживать семь лет.
Надо искать работу. 70 рублей за ночлег в хостеле, роскошь непозволительная. Ближайший "Ашан" встретил музыкой и яркими вывесками. На входе стояла стойка с надписью «Карьера в Ашан. Твой первый шаг к успеху». За стойкой скучала девушка лет 25, листающая журнал.
- Девушка, можно узнать про работу?
Валентина подошла с осторожностью человека, привыкшего к отказам.
- А вы приложение скачали?
Не поднимая глаз, спросила рекрутер.
- Какое приложение?
- Ну как же.
Девушка наконец взглянула на Валентину и слегка опешила.
- Работа в "Ашан" без него никак. Там анкета, тестирование, видеорезюме.
- А можно по-старому? На бумаге?
- Бабушка, мы же в двадцать первом веке живём.
Рекрутер пожала плечами.
- Смартфон есть?
Валентина достала свою Нокио. Девушка посмотрела на телефон так, словно увидела каменный топор.
- Это что, музейный экспонат? Слушайте, идите лучше в "Пятерочку," там попроще с технологиями.
В "Пятерочке" потребовали справку о несудимости через госуслуги.
В банке — ту же справку плюс кредитную историю через какой-то сайт. Всюду — QR-коды, приложения, личные кабинеты, электронные подписи. Мир за семь лет превратился в набор цифр и паролей, а Валентина осталась в эпохе живого общения. К обеду она дошла до станции метро «Алексеевская» и рухнула на скамейку в небольшом сквере.
Ноги гудели от непривычной ходьбы в дешёвых туфлях, а в желудке урчала, последний раз она ела вчера утром в автобусе.
— Тетенька, вы чего такая грустная? Рядом с ней остановилась девушка лет 26, рыжая, с ярко-красной помадой и добрыми глазами. Джинсы, кроссовки, рюкзак с какими-то нашивками, типичная москвичка, но что-то в её говоре выдавало провинцию.
- Да так, жизнь сложная штука, — Валентина попыталась улыбнуться. — А я Жанна.
Девушка села рядом, не спрашивая разрешения.
- Вижу, что человек намучился. Работу ищете?
- А как вы догадались?
- По себе знаю. Сама два года назад по Москве мыкалась.
Жанна достала из рюкзака термос и налила чай в крышку.
- Угощайтесь, домашний, с мятой.
Чай был крепкий, горячий, с привкусом детства и заботы. Валентина отпила глоток и почувствовала, как внутри что-то отогревается.
- Я из Тамбова,- продолжила Жанна. - В 16-м приехала, думала, блогером стану. Тогда ведь все этим бредили, лайки, подписчики, миллионы просмотров. Наткнулась на объявление, раскрутим ваш аккаунт, сделаем звездой инстаграм.
- И…
- А то и… 50 тысяч сняли с карты, обещали за месяц 100 тысяч подписчиков накрутить. Показали какую-то девочку из Воронежа, которая, мол, теперь с рекламы живёт.
Жанна горько усмехнулась.
- А в итоге аккаунт заблокировали за накрутку, деньги не вернули, а я осталась без копейки в чужом городе.
- Как же вы выкрутились?
- Повезло, познакомилась с Михаилом Степановичем. Он начальник клининговой службы в бизнес-центре. Мужик простой, понимающий. Говорит, главное, что руки из того места растут, и совесть на месте.
Валентина посмотрела в сторону, где над крышами хрущёвок возвышался стеклянный гигант, северная башня, 25 этажей современного бизнеса.
- И он взял бы ещё одного человека.
продолжение