— Леночка, — голос в трубке звучал густо, медово, как разогретый сироп. — Милая, у меня к тебе деловая просьба.
Елена прижала телефон к уху плечом, продолжая развешивать только что постиранное мужнино белье. Простыни пахли свежестью и чем-то чужим — дешевым кондиционером, который купила свекровь, заявив, что ее, Валентины Петровны, проверенный аромат для семьи надежнее.
— Я вас слушаю, Валентина Петровна.
— Видишь ли, речь о жилплощади. — На той стороне сделали паузу, давая словам просочиться, осесть. — Наша бабушка, моя мама, покинула нас, как ты знаешь. Квартира в Чертанове осталась. Две комнаты, но вид из окон — на детский сад, очень мило.
«Покинула нас» — это про смерть, но говорить о смерти напрямую Валентина Петровна считала дурным тоном, почти неприличием. Как и о деньгах. Хотя разговор всегда к ним сводился.
— Да, вы говорили, — осторожно отозвалась Елена, предчувствуя, куда ветер клонит.
— Так вот, мы с Иринушкой посовещались. Квартира должна перейти в семью. Но продавать ее сейчас — просто преступление, рынок, говорят, падает. Ирина предлагает сдать. На хороших жильцов. А чтобы они не крушили, не разводили антисанитарию, нужен глаз да глаз. Контроль.
Лена повесила последнюю майку, вытерла руки. В животе заныла знакомая, тупая тяжесть.
— И вы думаете, что этим глазом должен быть Дима?
— Димочка у нас мужчина занятой, на заводе проекты горят, — голос свекрови стал проникновеннее. — А ты, милая, бухгалтер. У тебя взгляд приученный, хозяйственный. И работа у тебя… как бы помягче… не такая ответственная. Всегда можно выкроить часок, съездить, проверить. Ключи мы тебе, конечно, доверим.
Елена прислонилась к косяку балконной двери. За окном тянулся серый двор-колодец их панельной девятиэтажки в Бутово, купленной в ипотеку два года назад. Их с Дмитрием общая крепость, в которую его мать и сестра упорно не признавали право на суверенитет.
— Валентина Петровна, у меня полный рабочий день. И отчетность сейчас…
— Леночка, родная, — перебила свекровь, и в голосе ее зазвенела сталь, припудренная сахарной пудрой. — Это же семейное дело. Наша общая наследственная квартира. Ты ведь в семью вошла, значит, и заботу несешь. Ирина с двумя детьми не вывезет, я — возраст, давление. А вы с Димой — молодые, сильные. Он мой сын, единственный наследник мужского пола, значит, и ответственность на нем. А на нем — значит, и на тебе.
«Ага, — мысленно проворчала Елена, — наследник мужского пола. Но когда три месяца назад прорвало трубу в той самой бабушкиной квартире и надо было ехать, сутками дежурить, встречать сантехников, наследником мужского пола внезапно оказался я».
— Я поговорю с Димой, — сказала она, оттягивая время.
— Обязательно поговори. Он уже в курсе, он только «за». Ждет тебя с работы, кстати. Мы у вас сегодня в гостях. Заедем с Ириной, детишек захватим. Максимка твой борщ обожает, ты же знаешь. Так что, милая, будь хозяйкой.
Щелчок в трубке. Диалог окончен. Приговор вынесен. Сегодняшний вечер, суббота, ее законные выходные, превращались в адский замес: беготня по магазинам, стояние у плиты, разборки детей, увлеченно расковыривающих обои в прихожей, и томная Ирина на диване, с презрением разглядывающая их скромную мебель из «Икеи».
Дмитрий вернулся с рыбалки поздно, принес карасей, пахнущих тиной и свободным временем, которого у нее не было.
— Мама звонила? — спросил он, снимая забрызганные грязью ботинки прямо на чистый пол. — Про квартиру?
— Звонила.
— Отлично! — он потрепал ее по волосам, прошел на кухню, грохнул улов в раковину. — Я же говорил, мама рационально мыслит. Сдадим — будет дополнительный доход. А ты присмотреть за жильцами — ерунда. Заедешь пару раз в месяц.
— Дима, это ерунда, которая займет целый день. Искать жильцов, заключать договор, потом принимать претензии, что соседи шумят или слив засорился. Это работа. У меня есть своя.
— Не драматизируй, — он открыл холодильник, достал пиво. — Помочь семье — разве это работа? Это долг. Мама одна нас поднимала, Ирина после развода одна тянет двоих. Мы обязаны их поддержать.
— Поддержать — это отдать часть своей зарплаты? Или свою свободную жизнь? — голос у Елены дрогнул.
Дмитрий обернулся, лицо его помрачнело.
— Опять твои границы? Лен, хватит. Нет у нас с тобой отдельных границ от моей семьи. Это все одно. Общее.
— Общий только наш кредит за эту квартиру, который мы платим втрое больше, чем твоя мама и сестра тратят на нас за год! — вырвалось у нее. Она сразу пожалела, но было поздно.
— Вот как, — медленно произнес Дмитрий, отставив бутылку. — Теперь ты считаешь, кто сколько кому должен? Ты что, бухгалтерию завела на семью? Мама в прошлом месяце Анне куртку купила, ты забыла? Ирина Максиму репетитора оплатила!
— Куртку, которую я не выбирала, и которая Анечке мала! И репетитора, к которому Максим ходил два раза! А я каждый месяц отстегиваю по пятнадцать тысяч на эти воскресные пиршества! Половину моей зарплаты, Дмитрий!
Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мошкары.
— Цифры, всегда твои цифры. Душа у тебя не болит, а калькулятор щелкает. Ладно, мне эти карасей чистить. Гости скоро.
Гости приехали, как всегда, нагрянули, заполонили пространство. Валентина Петровна, солидная, в новом полушерстяном пальто («Иринка порадовала, нашла по скидке»), сразу направилась инспектировать холодильник.
— Ох, пустовато, девочка. Надо было сказать, мы бы по пути курочку захватили. Ладно, разделаемся тем, что есть.
Ирина, худая, с вечной сигаретной хрипотцой в голосе, устроилась в гостиной, включила телевизор на полную громкость.
— Лен, слышала про бабушкину хату? — крикнула она через весь коридор. — Мамка тебе доверяет, как кому-нибудь другому — ни за что. Ты у нас надежная.
— Как скала, — пробурчал Максим, восьмилетний детина, уже копошащийся в Димином компьютере.
Елена молча резала лук для супа. Слезы текли сами собой, но их можно было списать на овощную едкость.
За ужином говорили о квартире. Валентина Петровна размашисто рисовала в воздухе будущую прибыль.
— Сдадим за сорок, не меньше! По нынешним временам — очень даже. Деньги пойдут в общий котел. Часть — на ремонт здесь, у вас уже обои в прихожей ребятишки ободрали. Часть — на образование детей. А вам с Димой, — она многозначительно посмотрела на Елену, — опыт. Управление недвижимостью.
— Мама, Лена только «за», — бодро вставил Дмитрий, наливая матери вина. — Она у нас шустрая, все быстро организует.
Елена смотрела на его довольное лицо, на оживленные лица его родни, чувствуя себя не женой и не хозяйкой, а наемным управляющим, которому выдали аванс в виде порции борща и одобрительного кивка.
— А договор как будете оформлять? — спросила она тихо. — На кого?
Наступила секундная пауза. Ирина закашлялась.
— Ну… это технические детали, — сказала Валентина Петровна, отламывая кусок хлеба. — Конечно, на наследников. На меня и Ирину. Мы же прямые преемницы. А вы помогать будете, мы вам долю от аренды отщелкнем, на карманные расходы. Слово, Леночка, даю.
«Слово даю». Эта фраза висела в воздухе их семейной жизни уже три года, с самой свадьбы. «Слово даю, за продукты рассчитаюсь». «Слово даю, помогу с ремонтом». Слова превращались в пыль, а долги и обязанности — в бетонные плиты на ее плечах.
После ужина, когда гости, нагруженные остатками еды и обещаниями, уехали, а кухня напоминала поле брани, Дмитрий обнял ее сзади.
— Ну что ты насупилась? Все же хорошо. Семья дело затеяла, сплоченность. Ты не одна.
Она выскользнула из его объятий.
— Я и не одна. Я — бесплатная рабочая сила при твоей семье.
— Лена, ну вот опять! — он раздраженно вздохнул. — Какая сила? Тебя просят помочь, тебя в круг допускают! Мама могла бы нанять агента, заплатить ему десять процентов. А она тебе доверяет. Как невестке.
— Она доверяет мне ответственность, а не деньги. И не квартиру. Я — доверенное лицо без доверенности. И без прав.
— Да какая разница? Все равно же общее! — взорвался он. — Ты что, на квартиру бабушки Димы претендуешь? У тебя своих амбиций нет?
Вот оно. Главное, коренное. «Своих амбиций». Ее амбиции — это тихо оплачивать их общую жизнь, тихо обслуживать его родню и тихо же исчезнуть, когда речь зайдет о чем-то реальном, материальном, о наследстве. Она — приложение к сыну, временное, оборотное. Квартира — вечное, кровное.
— Нет, — сказала она вдруг тихо и четко. — Претензий у меня нет. И помогать с этой квартирой я не буду. Наймите агента.
Дмитрий остолбенел. Он привык к ее ворчанию, к глухому недовольству, которое всегда гасилось очередным ее же уступком. Открытого бунта не было.
— Ты это серьезно?
— Абсолютно.
— И как я это маме объясню?
— Скажи, что у меня работа. Свои амбиции. И своего агента у нее, видимо, не нашлось.
На следующее утро воскресенья раздался звонок. Не от Валентины Петровны. От Ирины.
— Ленка, — голос был сухой, колкий, без предисловий. — Объясни мне, пожалуйста, свою позицию. Мы на тебя расчитывали. Мама расстроена до слез, давление скачет. Из-за какой-то ерунды!
— Ира, это не ерунда. Это мое время и мой труд. Они чего-то стоят.
— Ой, да ладно тебе, про стоимость! — фыркнула Ирина. — Ты в семье что, по прайсу живешь? Мы все друг другу помогаем просто так. Дима, кстати, полностью на моей стороне. Он говорит, ты стала какой-то чужой, меркантильной.
Елена смотрела в окно. Дима дремал в зале, перед вчерашним футболом. Он уже все обсудил с сестрой. Без нее.
— Если я отказываюсь работать на вас бесплатно — я чужая. Понятно. Тогда, наверное, и жить с чужой не стоит.
— Вот вот! — подхватила Ирина, не поняв сарказма. — Одумайся, Лен. Не порть отношения. Потом пожалеешь.
После звонка Елена не стала ждать. Она пошла в комнату и начала собирать чемодан. Не срываясь, не плача, методично, как бухгалтер, подводящий черту под убыточным кварталом. Свои вещи, свои книги, свой ноутбук. Свидетельство о браке она оставила на тумбочке.
Дмитрий проснулся, когда она защелкивала замок.
— Ты куда?
— Отсюда.
— Что? Из-за вчерашнего? Лена, да перестань!
— Я устала быть твоим семейным подразделением, Дмитрий. Бесплатным и безправным. Мне нужна своя жизнь. Не общая. Своя.
Он вскочил, лицо перекосило от непонятной, неожиданной обиды.
— То есть ты нас бросаешь? Маму, Иру? Меня?
— Вас — нет. Я выхожу из вашей организационной структуры. С заявлением об уходом.
Она выкатила чемодан в коридор. На прощание оглядела их гостиную, эту крепость, которая так и не стала ее домом. Чужие шторы, чужая техника, выбранная свекровью, чужая жизнь.
— И что, квартирой бабушкиной теперь сама займешься? — с горькой усмешкой бросил он ей вдогонку.
Елена обернулась на пороге.
— Нет, Дима. Я займусь, наконец, квартирой Елены. Однокомнатной. В ипотеку. Но своей.
Дверь закрылась с мягким щелчком. В лифте она впервые за долгое время глубоко вдохнула. Пахло железом и свободой.
Конец.