Ключи от собственной квартиры лежали на тумбочке — рядом с запиской, написанной чужим почерком: «Замок я сменила. Так надо».
Марина стояла перед дверью своего же дома, не понимая, как это вообще возможно. Она провела ладонью по холодному металлу, словно надеясь, что это дурной сон, что сейчас всё исчезнет. Но дверь была настоящей. Замок — новым. А записка — от свекрови.
Три месяца назад всё казалось простым. Галина Петровна позвонила в слезах: её затопили соседи сверху, квартира непригодна для жизни, ремонт займёт месяцы. Олег, её сын и муж Марины, сразу сказал: «Мама поживёт у нас, пока всё не починят. Ты же не против?»
Марина не была против. Она даже обрадовалась возможности наладить отношения со свекровью. Пять лет брака — и всё это время Галина Петровна держала дистанцию, приезжала только по праздникам, смотрела на невестку с вежливой прохладой. Может, совместное проживание растопит этот лёд?
Первую неделю всё шло неплохо. Свекровь готовила борщи, которые Олег обожал с детства. Убирала за собой. Даже хвалила шторы, которые Марина выбирала три месяца. А потом приехал кот.
Не просто кот. Мейн-кун по кличке Барон — зверь размером с небольшую рысь, с наглыми янтарными глазами и характером диктатора. Галина Петровна привезла его на такси, в огромной переноске, которую еле протащила в дверь.
— Как же я могла бросить Барончика одного в разрушенной квартире? — всплеснула она руками, когда Марина открыла рот для возражений. — Он у меня нервный, ему нужна стабильность.
Стабильность для Барона означала: спать на белом диване, есть только свежую варёную курицу, орать в три часа ночи и точить когти об дверные косяки. Шерсть его была везде — на одежде, в еде, в воздухе. Огромные клочья рыжего меха перекатывались по полу, как перекати-поле.
— Может, хотя бы в одной комнате его закрывать? — осторожно предложила Марина через неделю кошачьего террора.
Свекровь посмотрела на неё так, словно невестка предложила сварить Барона в супе.
— Закрывать? Живое существо? Мариночка, вы жестокий человек. Барон — член семьи. Он имеет право на всё пространство.
«Всё пространство» включало спальню Марины и Олега. Кот повадился залезать к ним в кровать, раздвигая супругов своим массивным телом. Олег лишь сонно бормотал: «Пусть лежит, он тёплый».
Марина работала дизайнером в крупной компании. Её день начинался в восемь утра с онлайн-совещаний. Но теперь каждое утро начиналось со скандала: Барон в пять утра запрыгивал ей на голову, требуя завтрак. А свекровь, появляясь в дверях в шёлковом халате, укоризненно качала головой: «Он просто хочет внимания. Вы его игнорируете, вот он и нервничает».
Постепенно Галина Петровна забрала себе всё больше пространства. Сначала — полку в холодильнике. Потом — шкаф в прихожей. Затем — право решать, что будет на ужин.
— Олежек не ест рыбу по вторникам, — говорила она безапелляционным тоном, вытаскивая из морозилки сёмгу, которую Марина купила для романтического ужина. — Ты что, не знаешь своего мужа? Я же его тридцать лет воспитывала.
Марина смотрела на Олега, ожидая поддержки. Но муж лишь пожимал плечами:
— Мам дело говорит, Марин. Я правда не люблю рыбу по вторникам. Странно, что ты не запомнила.
Это была ложь. Они ели рыбу по вторникам два года подряд. Но Олег врал так уверенно, что Марина начала сомневаться в собственной памяти.
К концу первого месяца свекровь полностью освоилась. Она переставила мебель в гостиной — «так энергетически правильнее». Заменила шторы, которые недавно хвалила, — «эти слишком мрачные». Выбросила любимую вазу Марины — «треснутая, привлекает негатив».
Ваза была памятью о бабушке. Марина плакала в ванной, закрыв лицо руками, а под дверью сидел Барон и орал, требуя впустить его и туда.
— Ты преувеличиваешь, — сказал Олег, когда она попыталась поговорить. — Мама просто помогает. Она наводит уют. А ты вечно всем недовольна.
— Она выбросила память о моей бабушке! — Марина не сдержала крика. — Это был единственный предмет, который остался от неё!
— Ну, значит, надо было сказать. Мама не телепат.
— Я говорила! Я говорила ей сто раз, что эта ваза мне дорога!
Олег поморщился:
— Не ори. Барон нервничает.
Кот действительно сидел на диване и смотрел на Марину тяжёлым, оценивающим взглядом. Как будто прикидывал, стоит ли она места в его доме.
Именно так Марина начала это воспринимать. Это больше не был её дом. Это была территория Галины Петровны и Барона, где невестка находилась на правах назойливого гостя.
Свекровь звонила Олегу по пять раз в день. Он отвечал всегда, даже если они были на свидании, даже если занимались чем-то личным. «Это мама, — говорил он, — я должен ответить». А потом слушал полчаса про давление, про соседку-склочницу, про то, как тяжело жить с невесткой, которая не ценит заботу.
Марина слышала эти разговоры. Стены в квартире были тонкими.
— Она вечно хмурая, Олежек. Я стараюсь, готовлю, убираю, а она смотрит волком. Я чувствую себя нежеланной. Барончик тоже страдает — он такой чувствительный...
Олег соглашался. Он всегда соглашался с матерью. Это была его программа по умолчанию, прошитая с детства.
Марина попыталась поговорить со свекровью напрямую.
— Галина Петровна, — начала она мягко, выбрав момент, когда Олег был на работе. — Я хочу, чтобы мы жили мирно. Но мне нужно личное пространство. Можно ли договориться о каких-то правилах?
Свекровь отложила вязание и посмотрела на невестку поверх очков.
— Правила? — переспросила она с улыбкой, от которой Марину передёрнуло. — Дорогая моя, какие правила могут быть между родственниками? Мы же семья. А в семье всё общее.
— Но эта квартира...
— Эта квартира записана на моего сына, — перебила Галина Петровна, и её голос стал ледяным. — И я имею полное право жить с моим ребёнком. А вы, Мариночка... вы здесь на птичьих правах. Брачный договор есть? Нет? Вот и думайте, кто здесь гость.
Марина опешила. Она знала, что квартира куплена до брака, на деньги родителей Олега. Но она не думала, что это станет оружием.
С этого дня свекровь перестала притворяться. Маска доброй старушки слетела, обнажив характер манипулятора.
— Опять на работу уходишь? — спрашивала она каждое утро. — А кто за Барончиком присмотрит? Олежеку некогда, он устаёт.
— Я тоже работаю, — напоминала Марина.
— Ну да, картинки рисуешь на компьютере. Это разве работа?
Олег молчал. Он никогда не заступался за жену. «Не обращай внимания», — говорил он ночью, отворачиваясь к стене. — «Мама просто так общается. Она не со зла».
Но Марина видела: это было со зла. Очень даже со зла.
Свекровь начала контролировать финансы. Она каким-то образом узнала пароль от общего счёта (Олег сказал) и теперь комментировала каждую покупку.
— Сорок тысяч на платье? Мариночка, это расточительство. У вас кредит за машину не выплачен.
— Этих денег я заработала сама, — процедила Марина сквозь зубы.
— В семье нет «своих» денег, дорогая. Всё общее. Я Олежеку это с детства объясняла. Он понимает. А вы, видимо, росли в другой среде.
Марина чувствовала, как её жизнь утекает сквозь пальцы. Она перестала приглашать подруг — свекровь всегда находила повод влезть, рассказать «смешную» историю из прошлого невестки, выставить её в нелепом свете. Она перестала готовить — Галина Петровна всё равно переделывала, добавляла специи, варила свой суп вместо Марининого салата. Она даже перестала спать нормально — Барон храпел так, что стены дрожали, а свекровь требовала держать все двери открытыми, «чтобы котик не чувствовал себя запертым».
И всё это время ремонт в квартире Галины Петровны не двигался ни на сантиметр. Марина один раз спросила — и получила получасовую лекцию о том, как сложно найти хороших мастеров, как дорого всё стоит, как несправедливо требовать от пожилой женщины жить одной в такое трудное время.
— Может, нам помочь с ремонтом? — предложила Марина Олегу. — Оплатить часть работ, чтобы быстрее...
— Ты что, маму выгнать хочешь? — он посмотрел на неё с искренним изумлением. — Родную мать? Марин, я тебя не узнаю. Ты стала какой-то чёрствой.
Это продолжалось три месяца. Девяносто три дня ада.
А потом случилось это.
Марина уехала на два дня в командировку. Вернулась на день раньше — переговоры закончились быстрее. Она открыла дверь своим ключом... и ключ не подошёл.
Она стояла на лестничной площадке, тупо глядя на блестящую латунь нового замка. В почтовом ящике лежала записка: «Замок я сменила. Так надо».
Марина позвонила Олегу. Он не брал трубку. Написала — прочитал, но не ответил. Она звонила снова и снова, пока наконец не услышала его голос.
— Марин, я занят.
— Олег, меня не пускают в квартиру! Твоя мать сменила замки!
Пауза.
— Ну... мама сказала, что так будет лучше. Она беспокоится о безопасности. Ты же ключи теряла недавно.
— Я не теряла ключи! Она их забрала! Олег, ты вообще понимаешь, что происходит?!
— Не ори на меня. — В его голосе появилось раздражение. — Заедь к маме, возьми новый ключ. Делов-то.
— Заехать к маме?! Она в моей квартире! В нашей с тобой квартире!
— Марин, я сейчас реально занят. Перезвоню позже.
Он отключился.
Марина стояла в подъезде со своим чемоданом, с сумкой ноутбука через плечо, и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Это был какой-то бред. Сюрреалистический, невозможный бред.
Она позвонила в дверь.
Открыла свекровь. В Маринином халате. С Барончиком на руках.
— О, вернулась? — Галина Петровна даже не пыталась скрыть торжество. — Я думала, ты позже приедешь.
— Пустите меня в дом.
— Это не твой дом, Мариночка. Я уже объясняла. Это квартира моего сына.
— Где Олег?
— Олежек уехал к друзьям. Сказал, что ему нужно подумать. Вы, знаете ли, очень давите на него своими истериками. Он устал.
Марина шагнула вперёд, но свекровь отступила и попыталась закрыть дверь. Барон зашипел, выгнув спину.
— Вы не имеете права! — голос Марины сорвался. — Это мой дом! Я здесь прописана!
— Прописка — бумажка, — отмахнулась Галина Петровна. — А реальность такова, что вы не вписываетесь в нашу семью. Олежек это понял. Наконец-то.
И дверь захлопнулась.
Марина простояла в подъезде полчаса. Она не плакала. Она думала.
Потом спустилась вниз, села в такси и поехала к адвокату. Тому самому, который когда-то вёл дела её отца. Старый, опытный, не боящийся скандалов.
Через два часа она знала всё, что нужно.
Через три — стояла у двери с участковым и судебным приставом.
Галина Петровна открыла дверь с лицом победительницы. Увидела людей в форме — и побледнела.
— Что... что это значит?
— Это значит, гражданка Соловьёва, — спокойно сказал пристав, сверяясь с документами, — что вы незаконно удерживаете жилое помещение и препятствуете доступу зарегистрированного лица. Это статья Административного кодекса. А если продолжите — то и Уголовного.
— Но я мать владельца!
— Владелец здесь не живёт. А законную супругу выгнать вы не имеете права. Прошу освободить проход.
Марина вошла в свой дом. Свекровь стояла в коридоре, прижимая к себе орущего Барона, и впервые за три месяца выглядела испуганной.
— Олежек не допустит... — начала она.
— Олег уже допустил, — сказала Марина. — Он отключил телефон и сбежал. Потому что он трус. И вы это знаете лучше меня.
Она прошла в комнату, огляделась. Всё было перевёрнуто, переставлено, чужое. Но это была её квартира. И она собиралась её вернуть.
— У вас сорок восемь часов, — сказала Марина, поворачиваясь к свекрови. — Я подаю на развод и на раздел имущества. Квартира куплена до брака, но ремонт делали мы вместе. Мои чеки, мои деньги. Адвокат уже всё посчитал.
— Ты не посмеешь...
— Я уже посмела. — Марина улыбнулась, и эта улыбка была страшнее любого крика. — Сорок восемь часов, Галина Петровна. После этого — выселение через суд. И вашему Барончику придётся искать новый диван.
Свекровь попятилась, споткнулась о миску с кормом и едва не упала. Барон вырвался из рук и с воплем скрылся под диваном.
— Олежек никогда тебе этого не простит, — прошипела она.
— А мне не нужно его прощение. — Марина открыла шкаф, начала доставать вещи свекрови. — Мне нужна моя жизнь. Без вас обоих.
Олег появился через два дня. Бледный, помятый, виноватый. Он стоял в дверях, не решаясь войти.
— Марин... давай поговорим.
— Говори.
— Мама... она погорячилась. Она пожилой человек. Ты должна понять...
— Я понимаю, — кивнула Марина. — Я понимаю, что ты выбрал её. Всегда выбирал. И когда она выбросила вазу моей бабушки. И когда она контролировала наши деньги. И когда она сменила замки в моём доме.
— Это и мой дом тоже!
— Тогда почему ты сбежал, вместо того чтобы защитить свою жену?
Олег не ответил. Он смотрел в пол, как ребёнок, которого отчитывает строгая учительница.
— Документы на развод у твоего адвоката, — сказала Марина. — Подписывай, не подписывай — дело твоё. Суд всё равно разведёт. А квартиру я отсужу себе. Потому что ремонт делала я, мебель покупала я, и платила за всё — я. У меня все чеки.
— Ты не можешь так со мной поступить!
— Могу. — Она шагнула к нему, и он невольно отступил. — И поступаю. Потому что три месяца терпела. Потому что верила, что ты очнёшься. Но ты не очнулся. Ты спрятался за маминой юбкой, как делал всю жизнь.
Олег открыл рот, закрыл. Его лицо исказилось — то ли от злости, то ли от стыда.
— Мама была права, — прошипел он. — Ты чудовище. Холодное, расчётливое...
— Может быть, — согласилась Марина. — Но это чудовище теперь свободно. А ты — иди к маме. Она тебя накормит борщом и погладит по головке. Как в детстве.
Она закрыла дверь.
Щелчок замка. Того самого, нового, который она сменила два дня назад.
Марина прошла на кухню. Налила себе чаю. Села у окна, глядя на вечерний город.
На столе лежала фотография их свадьбы. Она взяла её, посмотрела на счастливое лицо девушки, которой была пять лет назад.
— Прости, — сказала она этой девушке. — Надо было раньше.
Потом она разорвала фотографию пополам и выбросила в мусорное ведро.
За окном зажигались огни. Где-то внизу смеялись дети. Жизнь продолжалась — теперь уже без свекрови, без кота и без мужа, который так и не стал взрослым.
Марина улыбнулась.
Впервые за три месяца — по-настоящему.