— Мариночка, садись. Нет, правда, садись, а то упадёшь, — мать говорила так возбуждённо, будто выиграла миллион. — Мы с папой дом продаём.
Марина стояла у плиты, держала ложку над кастрюлей с гречкой. Не сразу въехала в смысл сказанного. Дом. Тот самый, двухэтажный, с участком в двадцать соток, куда отец вбухал все сбережения. Где она провела детство — таскала вёдра с водой, пока не сделали водопровод, спала в холодной комнате наверху, пока Алёне отдали тёплую на первом этаже.
— Как это продаёте?
— Ну вот так. Решили. Квартиру берём в центре, трёшку, хорошую такую. На Алёнку оформим, у нее же скоро свадьба, жених нашёлся приличный. Ей статус нужен, понимаешь? А мы с папой к ней переедем, в комнатке устроимся. Она обещала за нами присматривать.
— Мам, погоди. А я-то где в этих планах?
— Да ты чего? — мать даже не поняла вопроса. — Ты у нас всё сама. Квартира есть, муж работает, ты тоже. На ногах крепко стоишь. А Алёночка нежная, ей опора нужна. Она же как стеклянная, сломать её легко.
Марина выключила газ. Гречка разбухла и прилипла ко дну. Хотела сказать, что Алёне двадцать восемь и она не стеклянная, а просто умеет красиво прикидываться беспомощной. Хотела напомнить, как сама в двадцать два снимала угол в коммуналке, потому что родители считали её достаточно взрослой, а младшей снимали однушку до самого замужества. Но сказала только:
— Понятно. Ну что ж. Удачи вам.
— Вот и умница, — обрадовалась мать. — Я знала, что ты поймёшь.
Виктор вышел из комнаты, когда Марина уже стояла над раковиной и отскребала пригоревшую гречку.
— Снова твои? — спросил он, глядя на её спину.
— Дом продают. Алёне квартиру купят. Сами туда переедут.
Он ничего не сказал. Подошёл, взял губку из её рук, сам начал мыть кастрюлю. Они пятнадцать лет прожили вместе, и за все эти годы родители заезжали к ним три раза. Три раза за пятнадцать лет, и то мимоходом, на полчаса. А к Алёне ездили по выходным, сидели неделями, деньги передавали, с детьми возились.
Шесть месяцев Марина получала от матери отчёты о новой жизни. Галина Васильевна звонила раз в две недели, всегда на ходу, на бегу, и выпаливала новости, не спрашивая, как дела у старшей дочери. Какую плитку выбрали в ванную. Какие обои заказала Алёна — из Европы, представляешь, из самой Европы. Какую мебель поставили в гостиную. Ни разу — ни разу! — не спросила, как внук учится, как у Марины на работе, не болеет ли кто.
Свадьба у Алёны вышла скромная. Жених — Денис, охранник из торгового центра, с амбициями предпринимателя и привычкой говорить громко. Марину не позвали. "Мы только самых близких зовём, ты же понимаешь, скромно всё", — сказала мать по телефону, и в голосе не было даже неловкости.
Денис освоился в квартире быстро. Сначала перевёз свои вещи, потом начал приводить друзей, пить по вечерам пенное, орать под телевизор. Пётр Ильич пару раз попытался заговорить о тишине, но зять посмотрел на него так, что разговор больше не повторялся.
Через три месяца начались скандалы. Галина Васильевна переставила кастрюли на кухне.
Алёна устроила истерику на весь подъезд, наговорила матери таких слов, что та три дня не выходила из комнаты. Денис добавил своё: старики мешаются, занимают место, портят воздух. Пора бы им куда-то съехать.
— Куда? — тихо спросил Пётр Ильич у дочери. — Куда нам идти?
— Не знаю, пап. Это не моя проблема. Вы сами решили сюда переехать.
— Как не твоя? — Галина Васильевна впервые за много лет повысила голос на младшую. — Мы дом продали ради тебя! Всё, что у нас было!
— Я вас не просила, — отрезала Алёна и ушла в спальню, хлопнув дверью.
Родители прожили в коридоре ещё неделю. На раскладушке, которую доставали вечером и убирали утром, чтобы Денис не спотыкался. Галина Васильевна начала звонить Марине каждый день. Плакала в трубку, просила приехать, поговорить с сестрой, убедить её.
— Она нас как собак выгоняет. Скажи ей что-нибудь, Маринка. Ты же старшая.
— Я старшая только когда надо что-то сделать, — ответила Марина и положила трубку.
Конфликт случился из-за ерунды. Пётр Ильич не вовремя вышел из ванной, когда Денис собирался на работу. Зять наорал, толкнул тестя в плечо, тот не удержался, задел вешалку. Алёна прибежала на шум, посмотрела на отца, потом на мужа и сказала:
— Всё. Уезжайте. Сегодня же.
— Куда? — прошептала Галина Васильевна. — Алёночка, родная, куда нам?
— Хоть к Марине. Хоть на вокзал. Мне всё равно. Денис говорит — либо вы, либо он. Я выбираю его.
Дождь лупил по козырьку так, что Марина услышала не сразу. Звонок — настойчивый, длинный, почти без пауз. Она посмотрела в глазок.
Родители. Два чемодана. Насквозь мокрые плащи. Мать с красными глазами, отец — с опущенной головой.
— Кто там? — окликнул Виктор из комнаты.
Марина не ответила сразу. Смотрела в глазок на этих двух старых людей, которые когда-то были её родителями. До того момента, как решили, что одна дочь важнее другой.
Открыла дверь.
Галина Васильевна шагнула было вперёд, но Марина не посторонилась.
— Маринка, доченька, пусти. Нас Алёна выгнала. Совсем выгнала, на улицу. У нас больше никого нет.
— А я есть? — спокойно спросила Марина.
— Как это? Ты же наша дочь!
— Дочь. Та самая, которую не позвали на свадьбу сестры. Которой шесть месяцев рассказывали про обои и плитку, но ни разу не спросили, как у неё дела. Которую в двадцать два выставили снимать жильё, потому что она взрослая, а младшей до тридцати оплачивали квартиру.
— Мы думали, ты справишься! Ты всегда была сильная!
— Справилась, — Марина кивнула. — Без вас справилась. И дальше справлюсь.
Пётр Ильич поднял голову. Лицо серое, глаза потухшие.
— Не выгоняй нас, Маринка. Мы старые. Больные. Некуда нам идти.
— Вы продали дом. Тот самый, где моё детство. Даже не спросили, может, он мне нужен. Может, я хотела туда с сыном приезжать, в огороде копаться, как когда-то. Вы просто взяли и отдали всё ей. Потому что я — крепкая.
— Что теперь вспоминать! — голос Галины Васильевны сорвался на крик. — Что сделано, то сделано! Но мы же родные!
Виктор вышел из комнаты, встал рядом с женой. Молча положил руку ей на плечо.
— Родные, — Марина улыбнулась, но улыбка вышла холодной. — Вы шесть месяцев вкладывались в ремонт чужой квартиры. Покупали обои, плитку, мебель. На мои именины ни разу не приехали за пятнадцать лет. Но это я должна быть родной?
— Марина, опомнись! Куда мы пойдём в такой дождь?!
— К Алёне. Вы ради неё дом продали. Пусть теперь разбирается. Или пусть квартиру продаёт, вам что-то покупает. Вы же там все собственники, делите по закону.
— Она не пустит! Денис с ней разведётся, если мы вернёмся!
— Тогда это её проблема. И ваша. Вы выбрали, кому отдать свою старость. Теперь живите с этим.
— Ты не можешь так! — завизжала мать. — Ты не имеешь права!
— Имею, — Марина сделала шаг назад, в прихожую. — Вы научили меня быть сильной. Вот я и стала. Идите.
Галина Васильевна попыталась схватить её за руку, но Марина отстранилась. Пётр Ильич взял жену за локоть, подхватил чемоданы. Они стояли на площадке ещё минуту, потом развернулись и пошли к лестнице. Медленно, ссутулившись, словно постарели на десять лет за эти несколько минут.
Марина закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Дышала глубоко, ровно. Руки не дрожали. Внутри не было ни жалости, ни боли. Была только тишина.
— Правильно, — сказал Виктор тихо.
— Знаю.
Она прошла на кухню, налила себе воды. Выпила, глядя в окно. За стеклом темнело, дождь всё лил. Где-то там внизу брели два старых человека с чемоданами. Но это было уже не её дело.
Через десять дней позвонила Алёна. Голос срывался, слова летели одно за другим, сбивчиво, истерично.
— Они у меня под дверью сидят! Каждый день приходят! Денис психует, говорит, что съедет, если я их пущу! Ты должна их забрать!
Марина сидела на диване, смотрела на телефон. Включила громкую связь, чтобы Виктор тоже слышал.
— Я никому ничего не должна.
— Ты старшая! Ты обязана помогать!
— Обязана? — Марина усмехнулась. — Где ты была, когда мы кредит на эту квартиру брали? Когда Витя на двух работах вкалывал? Когда я в декрете сидела и на лапше жила, чтобы ипотеку платить? Ты приезжала, помогала, деньгами поддерживала?
— При чём тут это?!
— При том, что ты получила квартиру в центре за просто так. А я каждый метр своей площади заработала. И знаешь что? Родители для тебя дом продали. Значит, ты теперь за них и отвечаешь.
— У меня нет денег! Мне самой помощь нужна!
— Продавай квартиру. Раздели деньги. Себе на что-то хватит, им тоже купишь жильё. По закону должна — они же там прописаны.
— Ты офигела?! Это моя квартира! Денис меня убьёт, если я её продам!
— Тогда пусти их обратно. Устрой им комнату. Или съезжай сама — им-то куда? Ты же обещала за ними ухаживать, когда они деньги на ремонт отдавали.
— Я не буду! Я не обязана! Пусть сами как-хотят!
— Вот и я так же. Не обязана. Пока.
Марина положила трубку. Алёна перезвонила три раза, но она не взяла. Потом пришло сообщение: "Ты пожалеешь. Я всем расскажу, какая ты."
Марина удалила его, не дочитав.
Родители две недели ночевали у дальней родственницы в коммуналке, на полу. Днём ходили по городу, сидели в торговых центрах, грелись. Галина Васильевна каждый день приходила к Алёне, звонила в домофон. Та не открывала. Один раз вызвала полицию.
Пётр Ильич пытался искать съёмное жильё, но на двоих с пенсии хватало максимум на угол в районе, где по ночам стреляли. Все накопления ушли на Алёнин ремонт — натяжные потолки, немецкая сантехника, кухня на заказ. Оставалось одно — требовать у младшей дочери либо продажи квартиры, либо выделения им доли.
Но Алёна сказала:
— Подавайте в суд, если хотите. Только учтите — я буду доказывать, что вы подарили мне эти деньги. Свидетели у меня есть. Денис всё подтвердит. А пока идите куда хотите.
Развод у Алёны случился через четыре месяца. Денис и правда ушёл — к коллеге из соседнего торгового центра, на десять лет моложе, без детей и родителей. Алёна металась, звонила ему, умоляла вернуться. Он отключил телефон.
Через суд делили квартиру. Адвокат Дениса оказался хорошим — нашёл, к чему прицепиться. В итоге Алёна получила чуть больше половины стоимости, но на адвокатов и суд ушла прилично. Денег хватило на двушку в спальном районе, в старом доме, без ремонта.
Она позвонила Марине поздно вечером. Голос уже не истеричный — пустой.
— Я квартиру продала. Переезжаю в другой район. Родителям ничего не дам. Пусть сами выкручиваются. Я устала.
— Ты же обещала за ними ухаживать.
— И что? Жизнь не по обещаниям идёт. Ты их не взяла, и я не возьму. Сами разберутся.
— То есть ты их просто бросаешь?
— А что мне делать?! У меня двое детей, съёмное жильё не на что снять, денег в обрез! Мне самой не выжить, не то что их тащить! Пусть в дом для престарелых идут или как там это называется. Я им ничего не должна.
Марина слушала и понимала — вот она, справедливость. Не громкая, не красивая. Просто голая правда: люди, которые всю жизнь делили детей на важных и неважных, остались ни с чем. И некому их пожалеть.
— Ну что ж, — сказала она спокойно. — Живи с этим.
Алёна ещё что-то говорила, но Марина уже не слушала. Положила трубку, выключила телефон.
Галина Васильевна и Пётр Ильич сняли комнату в коммуналке на самой окраине. Шесть квадратных метров, общая кухня, соседи пьющие. Жили на две пенсии, считали каждый рубль. Галина Васильевна за месяц осунулась, поседела, перестала красить волосы. Пётр Ильич почти не говорил, только смотрел в окно на грязный двор.
Они больше не звонили Марине. Поняли, что дверь закрыта навсегда.
Марина увидела мать через полгода, случайно, на остановке. Галина Васильевна стояла под козырьком, кутаясь в старое пальто. Сумка потёртая, платок на голове вместо шапки. Ждала автобус.
Марина стояла в десяти шагах. Могла подойти. Могла окликнуть. Дать денег, спросить, как дела, предложить помощь.
Не стала.
Развернулась и пошла в другую сторону. Шла быстро, не оборачиваясь. Дома её ждали Виктор и сын, их небольшая двушка на пятом этаже, их жизнь, которую они строили сами, без чьей-либо помощи. Там не было места для тех, кто когда-то решил, что она недостойна любви.
Вечером Виктор спросил:
— Видела их?
— Видела.
— И?
— Ничего. Прошла мимо.
Он обнял её, поцеловал в макушку.
— Правильно.
Марина прижалась к нему. Внутри было спокойно. Никакой вины, никакой жалости. Просто ровная, чистая уверенность: она сделала всё правильно. Не отомстила — просто не стала спасать тех, кто сам выбрал, кого любить.
Родители продали дом ради младшей дочери и получили именно то, что заслужили. Младшая дочь получила квартиру и лишилась всего остального. А Марина получила свободу — от чувства долга перед теми, кто никогда не считал её достойной этого долга.
Справедливость иногда приходит не с победой, а с тишиной. С правом сказать "нет" и не чувствовать за это вины. С пониманием, что ты никому ничего не должна просто потому, что родилась первой.
Марина легла спать в ту ночь спокойно. Без кошмаров, без тревоги. Утром проснулась, сварила кофе, собрала сына в школу, поцеловала мужа перед работой. Обычный день. Обычная жизнь. Её жизнь, в которой она наконец перестала быть удобной для всех.
И это было правильно.
Если понравилось, поставьте лайк, напишите коммент и подпишитесь!