Найти в Дзене
Бумажный Слон

Цена сплетни

В учительской пахло жасминовым чаем и чернилами для картриджа. Анна Георгиевна держала в руках бумажную папку; в таких хранились личные дела учеников. Инночка – так все называли Инну Сергеевну, новенькую учительницу начальных классов, – заглянула и, увидав Анну Георгиевну, улыбнулась: – Анечка Георгиевна, я тут чаю, как договаривались… ой, – осеклась Инночка, заметив, как две крупных слезы упали на картон, растекаясь тёмно-серыми кляксами. Она спешно поставила чашки с блюдцами на стол, включила чайник и, приобняв Анну Георгиевну, спросила: – Чьё это? Вместо ответа Анна Георгиевна всхлипнула ещё два раза и наконец заплакала, едва успевая вытирать глаза. Инночка подсуетилась, достала бумажный платочек и, усаживая Анну Георгиевну на стул, стала поглаживать её по спине и утешать, словно больную: – Ну, ну, ничего, ничего… Инночка взяла вскипевший чайник, разлила чай по чашкам, бросила взгляд на папку: «Вера Николаевна Куприна». – Это ваша ученица? – спросила Инночка, когда Анна Георгиевна п

В учительской пахло жасминовым чаем и чернилами для картриджа. Анна Георгиевна держала в руках бумажную папку; в таких хранились личные дела учеников. Инночка – так все называли Инну Сергеевну, новенькую учительницу начальных классов, – заглянула и, увидав Анну Георгиевну, улыбнулась:

– Анечка Георгиевна, я тут чаю, как договаривались… ой, – осеклась Инночка, заметив, как две крупных слезы упали на картон, растекаясь тёмно-серыми кляксами. Она спешно поставила чашки с блюдцами на стол, включила чайник и, приобняв Анну Георгиевну, спросила:

– Чьё это?

Вместо ответа Анна Георгиевна всхлипнула ещё два раза и наконец заплакала, едва успевая вытирать глаза. Инночка подсуетилась, достала бумажный платочек и, усаживая Анну Георгиевну на стул, стала поглаживать её по спине и утешать, словно больную:

– Ну, ну, ничего, ничего…

Инночка взяла вскипевший чайник, разлила чай по чашкам, бросила взгляд на папку: «Вера Николаевна Куприна».

– Это ваша ученица? – спросила Инночка, когда Анна Георгиевна перестала всхлипывать и отхлебнула чаю. Пальцы, державшие фарфоровую ручку, задрожали. Чашка звякнула о блюдце. Анна Георгиевна откашлялась и посмотрела на собеседницу покрасневшими глазами. В остатках слёз плавала грусть и ещё какое-то чувство, сложно было определить. Инночка вся обратилась в слух, готовая услышать историю о судьбе неизвестной девочки.

Жанна Ивановна, великанша с громовым голосом, вела литературу в старших классах и держала железную дисциплину. Перед грозной литераторшей робела вся школа, включая директора. Классы, в которых она вела, Жанна Ивановна приучила, по её же собственным словам, ходить по струнке и сидеть – тише воды, ниже травы. Что касается содержания уроков, то тут было два мнения: её и неправильное.

– На прошлом уроке мы говорили о главном конфликте повести «Гранатовый браслет», – «гр-бр» в исполнении учительницы звучали, как приближение грозы. – Я просила вас прочитать один из рассказов Куприна, чтобы вы отметили общий мотив. Думаю, вы назовёте мне этот мотив… Да, Варя, что ты хочешь сказать? – Жанна Ивановна посмотрела поверх очков на тянущую руку ученицу.

– Жанна Ивановна, а я прочитала рассказ «Путаница». Там основной мотив…

– Варя, ты меня плохо слышала? – грубо оборвала учительница. – Причём здесь «Путаница»? Путаница – у тебя в голове! Сегодня мы работаем с мотивом, который присутствует в повести «Гранатовый браслет» и рассказе «Сильнее смерти». Ты что-то можешь сказать по этому поводу?

– Да… Там мотив… Самоубийство, – совсем тихо ответила Варя, опустив взгляд на парту.

Самоубийство… Жанна Ивановна нервно коснулась волос, замолчала и посмотрела в окно.

Как и сегодня, в тот день тучи нависали так низко, что, казалось, верхушки деревьев вот-вот проткнут их, и копившаяся последние дни влага выплеснется на город. Тогда она не взяла зонтик, просто забыла; в её голове была лишь одна мысль: «Он там, с ней». И она мчалась, перебегая дорогу в неположенных местах, чуть не потеряла туфлю, чуть не упала в открытый люк… Она не заметила, как пошёл дождь, стояла, смотрела, не отрываясь. За стеклом, в кафе, они сидели, обнявшись. Белая водолазка подчёркивала высокую грудь, и он ласково сжимал её мягкие плечи. Ливень стал завесой, и предательская парочка скрылась от разоблачающего взгляда обманутой жены. Растворилась. Никчёмные слёзы смешались с дождём.

Она умирала там по капле, возле кафе. Хотела умереть. Стоил ли он таких страданий? Ни одной слезинки не стоил! Изменил, а она была такой дурой, наглоталась таблеток! Будто это его остановило. Не остановило! Всё равно ушёл к своей белой водолазке. И всё, что ей оставалось, – уроки литературы, на которых она заставляла страдать других.

Жанна Ивановна отвела взгляд от окна, отгораживаясь от собственной памяти. Поправила причёску. Класс молчал, не сводя глаз с суровой учительницы. Она тряхнула головой от так некстати пришедших воспоминаний и принялась ходить перед классом, гремя словами:

– Итак, в «Гранатовом браслете» влюблённый Желтков погибает. Мы обсуждали это на прошлом уроке. Сегодня поговорим о рассказе Куприна «Сильнее смерти». Поднимите руки, кто прочитал.

Три… четыре… пять робких рук.

Жанна Ивановна нахмурилась и взяла журнал, готовясь лепить двойки, как вдруг дверь открылась, и в класс зашла завуч, толкая перед собой девочку. Длинные светлые волосы, убранные в хвост, чёрное худи, джинсы-трубы и кукольное личико с большими серыми глазами.

– Вот, привела вам новенькую, – быстро произнесла завуч. – Прошу любить и жаловать. Вера Куприна.

– Куприна? – класс загудел, кто-то хихикал, кто-то громко засмеялся: надо же, такое совпадение!

Жанна Ивановна ударила ладонью по столу:

– Молчать! – негромко, но строго. Все звуки тотчас стихли. – Первая парта среднего ряда, – скомандовала литераторша. Девочка села рядом с дочерью учительницы – Олей, очень похожей на мать квадратностью форм. Жанна Ивановна стеснялась дочери и покупала ей одежду на размер-два меньше, чтобы та выглядела стройнее. Но получалось ещё хуже.

Жанна Ивановна продолжала урок, но взгляд её то и дело упирался в новенькую, и она каждый раз хмурилась. Чем-то новенькая выводила её из себя. Эти спокойствие, независимость во взгляде, ангельский видок... Наконец, Жанна Ивановна не выдержала:

– Сними этот балахон, ты же в школе, – она ткнула в худи новенькой. Та послушно стянула кофту, оказавшись в белой водолазке.

Белая водолазка обтягивала мягкие плечи и так подчёркивала грудь. Пока небольшую, но в будущем… Жанна Ивановна перевела взгляд на свою дочь и ужаснулась параллели, которую сознание протянуло между девочками и её собственной сломанной жизнью. В тот момент она всеми силами души невзлюбила новенькую.

После урока Веру облепили одноклассники:

– А ты однофамилица или родственница?

– Откуда приехала?

– Вообще, у нас в юбках надо ходить…

– Трубы давно не в моде, ты из деревни что ли?

Вера всматривалась в лица, пытаясь найти хоть кого-то, с кем можно было бы подружиться, но натыкалась на одинаковые ухмылки, недовольные гримасы, хитрые глаза и оценивающие взгляды. Когда интерес к новенькой утих, к ней подошла девочка с двумя косичками и протянула руку:

– Варя.

– Вера, – улыбнулась Вера и вздохнула с облегчением: хоть один приветливый человек.

***

***

Остальные учителя, кроме Жанны Ивановны, отнеслись к Вере благосклонно, так что она забыла о неприятном впечатлении от первого урока. Правда, ненадолго. Вере пришлось идти в учительскую, чтобы найти классного руководителя. Невольно она услышала обрывок разговора:

– …а та Куприна, похоже, родом из «Ямы», – громовой голос сочился сарказмом.

– Кто? Новенькая? Какая ещё яма? Поясните, Жанна Ивановна, для тех, кому не по зубам ваши литературные шуточки, – быстро проговорил второй женский голосок и замер в ожидании новой сплетни.

– Да не девчонка, а её мать. Вы что, не слышали? Она же торговала собой…

Вера, услышав последние слова, закрыла рот руками, чтобы не закричать. Что они такое говорят? Она попятилась по коридору, едва не столкнулась с кем-то и просто сбежала из школы – не видеть, не слышать…

На следующий день шушукался весь класс. К обеду отголоски грязной новости слышались в коридорах, в столовой... повсюду.

– Это что, та самая? – шептались за спиной Веры.

– Её сбил грузовик на трассе…

– Говорят, неспроста она там ошивалась…

– Где, на трассе?

– Будто вы не знаете, кто ходит вдоль трасс! – голоса становились тише, девочки передавали друг другу грязное слово: проститутка.

Услышанное слово хлыстом прошлось по спине Веры, которая вытянулась, как струна.

– Да, её мать была проститутка, все уже знают.

– Это неправда! – Вера повернулась к сплетницам. Кулаки сжаты, еле-еле удаётся не расплакаться перед этим сборищем, посмевшем оскорбить память её матери. Горящие глаза Веры столкнулись со взглядом Жанны Ивановны. Девочка ужаснулась: учительница стояла, сложив руки на груди, и смотрела на неё с ненавистью. Ни словом, ни взглядом не прекратила Жанна Ивановна трусливые, липкие шепотки, не остановила всю эту грязь.

Прозвенел звонок. Как ни в чём ни бывало, класс рассаживался по местам. Вера так и осталась стоять, не в силах пошевелиться. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, над ней нависала скалой Жанна Ивановна:

– Села, – тихо прошипела она. Веру трясло, она повторяла одними губами: «это неправда, неправда».

– Села, – повторила учительница и, схватив Веру за плечо, надавила на него, усаживая девочку за парту. Вера вывернулась, взмахнув рукой. Телефон соседки Оли отлетел к стене. Та вскрикнула и подбежала к телефону:

– Ты разбила его, дура! – выкрикнула она Вере.

После урока, который прошёл мимо неё, Вера пошла в туалет умыться. Она стояла, опершись руками о раковину, исподлобья смотрела на своё отражение. Она старалась придать себе боевой вид, но губы предательски задрожали:

– Мама, мамочка, как же так… – дыхание перехватило от вырвавшихся рыданий.

Дверь распахнулась, в туалет ввалилась толпа её новых одноклассниц. Щёлкнул шпингалет. Вера тут же вытерла слёзы, повернулась, сжала кулаки. Попятилась к окну, соображая на ходу, сможет ли она вылезти на улицу. Нет, это же второй этаж! Что же делать? Кричать? Сдаваться Вера точно не собиралась. Вперёд выступила Оля. Горловина лонгслива – точно на два размера меньше! – впивалась в шею, рукава плотно обтягивали руки, сжимая запястья и оставляя красные следы, будто наручники. Край одежды задирался кверху, оголяя вываливающийся из юбки живот. Почему-то Вера подмечала все эти нелепые детали, невзирая на чувство опасности.

– Ты заплатишь мне за телефон, – выплюнула Оля в лицо новенькой.

– Нет, – твёрдо произнесла Вера. Вины за разбитый телефон она за собой не чувствовала.

– А что, мамаша плохо зарабатывала? Наследство не оставила? – Оля подмигнула одноклассницам, и те дружно заржали. – Надо было лучше удовлетворять…

Оля не договорила. Лицо её обожгла пощёчина.

– Больше ни одного лживого слова о моей матери, – сказала Вера, невольно потряхивая рукой: больно.

– Ах ты, крыса! – сигнал был дан, и вся орава навалилась на Веру...

Дверь дёргалась: снаружи кто-то пытался открыть.

– Эй, скоро звонок, откройте туалет! – Вера узнала голос Вари.

– Мы с тобой ещё не закончили, – Оля наклонилась над лежащей на спине Верой. Губа кровоточила, лицо было расцарапано, одежда порвана. Одноклассницы уже открыли дверь, в туалет ворвалась Варя, и в этот момент Вера, оттолкнувшись от пола, ударила Олю ногами в живот. Та отлетела и, падая, ударилась головой о раковину.

– Так чем всё закончилось? – нетерпеливо спрашивала Инночка внезапно замолчавшую Анну Георгиевну.

– Ну, как… Девочки, которые напали на Веру, оформили побои в травме, всё, как надо. Олю увезли в больницу с сотрясением. Жанна Ивановна подала заявление в полицию о побоях и порче имущества – телефон-то Вера разбила…

– Так ведь случайно! – несправедливость случившегося не давала Инночке покоя.

– Вера этого не могла доказать. За неё и заступиться было некому. После смерти матери она осталась жить у бабушки по отцу. Та не любила девочку, распускала сплетни о бывшей невестке.

– А дальше?

– А дальше… – Анна Георгиевна тяжко вздохнула. – Детская колония. Год дали Вере Куприной.

Инночка вскрикнула и закрыла рот ладошкой. Какое-то время молчали, наконец, Инночка спросила севшим голосом:

– Так что, на самом деле, мать Веры – не того? Не… – Инночка покраснела.

Анна Георгиевна покачала головой.

– Верина мать выращивала пионы и торговала на рынке. Рынок тот – как раз возле трассы. Там её и сбил грузовик. Похоронили бедную – полный гроб пионов…

– Давно это было? – спохватилась вдруг Инночка.

– Больше года назад.

– Значит… значит, Вера уже вышла, да? – Инночка вскочила и стала ходить по учительской, обхватив себя за предплечья.

– Вышла, – едва слышно произнесла Анна Георгиевна.

– Я хочу ей помочь. Правда! Вы не знаете, где она сейчас? – глаза Инночки загорелись надеждой.

Анна Георгиевна странно смотрела на Инночку.

– Поехали, Инна Сергеевна, покажу тебе кое-что, – сухо произнесла Анна Георгиевна.

Ехали довольно долго. Наконец, посёлок остался позади, машина Анны Георгиевны выехала на шоссе, которое связывало посёлок с райцентром. Возле придорожного кафе машина остановилась.

– Смотри, – Анна Георгиевна махнула рукой в сторону стайки женщин, стоящих на обочине шоссе.

Среди броско одетых дамочек на высоких каблуках выделялась одна совсем молодая девушка: длинные светлые волосы, густо подведённые глаза в пол лица, короткая кожаная юбка. Белая водолазка подчёркивала высокую грудь и обтягивала мягкие плечи.

Автор: kosmiani

Источник: https://litclubbs.ru/articles/71392-cena-spletni.html

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.

Благодарность за вашу подписку
Бумажный Слон
13 января
Подарки для премиум-подписчиков
Бумажный Слон
18 января

Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Читайте также: