У совсем маленького ребёнка восприятие времени ещё не сформировано. У него нет способности вместить в себя понимание конечности того или иного процесса, нет возможности увидеть горизонт будущего. Мама уходит в душ всего на пять минуточек, но для младенца нет пяти минуточек, есть только бесконечное одиночество, есть захватывающий ужас от того, что мама ушла навсегда, есть всепоглощающая ярость в желании как-то повлиять на происходящее. У ребёнка нет понимания, что мама вернётся через час из магазина, что бабушка приедет через месяц, а папа — к вечеру. Есть только момент здесь и сейчас.
По мере накопления опыта, когда значимые взрослые возвращаются, может появляться способность надеяться (естественный механизм, помогающий ребёнку выдерживать разлуки, голод, боль, физический и эмоциональный дискомфорт, связывая настоящее с будущим), на то, что одиночество закончится, ужас и ярость отступят. Эта надежда становится опорой, помогающей выдерживать своё состояние здесь и сейчас. Это при хорошем раскладе.
Увы, бывает и так, что взрослые то приходят вовремя, то надолго исчезают, появляясь, когда ребёнок уже истощён своими эмоциями и ощущениями, или появляются, но вовсе не для того, чтобы взять на руки, позаботиться, утешить, а нападая, осуждая, а может, оставаясь рядом лишь формально. Тогда навык надеяться на то, что однажды станет лучше, не формируется, механизм, изначально предназначенный защищать от боли путём веры в возвращение хорошего и конечность плохого, остаётся в ловушке вечного «здесь сейчас» без перспективы прошлого или будущего. А ещё не формируется способность видеть линию времени, горизонт будущего, осознавать конечность и протяжённость тех или иных событий. Нет важной опоры, которая помогала бы проживать кризисы и просто неприятные моменты.
А ещё даже хорошо сформированный механизм может сломаться при внезапной встрече с шокирующим событием в отсутствии достаточного количества опор снаружи и внутри, когда мир рушится в один миг, а привычная вера вт то, что «и это пройдёт» тонет в волне разрывающей связи настоящего с прошлым и будущим, оставляя только замороженный внутри бесконечный ужас без возможности выхода.
Ребёнок, когда злится на маму, которая ушла от него в душ, ощущает себя злым, а маму плохой. Не в моменте он зол, а мама плохая. Тотально. Нет способности помнить в своей злости на плохую маму о том, что сам он бывает не только злым, а мать — не только плохой. И чем больше было запрета на проявления злости или на восприятие мамы плохой, тем сложнее помнить о том, что бывает и иначе. Аналогично с любыми состояниями. Чем больше было хаоса и непредсказуемости в отношениях с самыми близкими и чем меньше было поддержки в этом хаосе, тем сложнее впоследствии находить внутри себя точку опоры вне внезапно возникающего хаоса, который периодически происходит в жизни.
Когда взрослый человек без опор внутри себя попадает в трудновыносимое для него состояние, его мир схлопывается до момента здесь и сейчас, который отождествляется с вечностью. Нет никакой ситуативной неудачи, есть ощущение себя тотальным неудачником. Нет единственной ошибки, есть вечно ошибающийся ты. Нет страшной ситуации, есть состоящая из непрекращающегося страха... Это не когнитивные искажения, которые можно легко поставить под сомнение, это ощущения, которые захватывают полностью.
Но даже в этом схлопывании возможен шаг к перспективе, если учиться замечать сигналы тела, осваивая навыки саморегуляции, заботы о себе, замедления, если тренировать навык называть происходящее, подробно описывая, становясь при этом не заложником момента, а сторонним наблюдателем, если учиться замечать начало, конец и протяжённость жизни и отдельных событий, пусть пока из комфортного состояния. Из этого однажды появляется способность видеть линию времени, замечать себя в моменте, в котором плохо, даже невыносимо, ища опоры, надеяться. Так постепенно настоящее перестаёт становиться тюрьмой под названием «всегда».
