Бывают фильмы, которые кажутся частью нашей памяти. Они были всегда. Как будто не их снимали, а они просто явились, чтобы стать общим достоянием, эдаким «тёплым одеялом» для души. «Любовь и голуби» - именно такой случай. И сложно представить, что этой лёгкой, пронзительной комедии могло не быть. Что её почти похоронили в недрах киноконторы, едва она родилась. Но это было именно так.
Апрель 1984 года. Владимир Меньшов, режиссёр, ещё не остывший от триумфа своей картины «Москвы слезам не верит» и «Оскара» за неё, спешит в Госкино с новым готовым фильмом. Он уверен в успехе. Картина далась кровью и потом: тут и Гурченко в ледяной воде, и Михайлов на грани утопления, гримы, перелёты и бессонные ночи. Он заходит в кабинет начальства, предвкушая скорый праздник, а выходит… другим человеком. Поседевшим и сжатым в тиски чужого решения. Картина объявлена «аморальной». От этого слова даже сейчас веет чем-то казённым и беспощадным. В общем, прокатное удостоверение не выдадут. Фильм запрещён.
Официальная причина, озвученная чиновниками, сегодня звучит почти как анекдот: неуместное употребление алкоголя. Как раз в те годы шла очередная мощная кампания по борьбе с пьянством. И любое упоминание спиртного на экране попадало под подозрение. Но любой, кто смотрел фильм, понимает: выпивка там - не цель, а скорее грустная, бытовая деталь, штрих к портрету жизни. Причина запрета была лишь удобной ширмой, за которой скрывалась настоящая, человеческая драма. И даже не одна.
Первая драма - драма прототипов. История Василия Кузякина, который поехал на юга «орган движения лечить», а вернулся с курорта влюблённым в городскую разлучницу, была списана драматургом Владимиром Гуркиным с натуры. С семьи из сибирского посёлка Черемхово. И даже фамилию он менять не стал - Кузякины так Кузякины. И когда спектакль в «Современнике» стал хитом, а слухи о будущем фильме поползли по стране, реальные родственники того самого Василия пришли в ужас. Их семейная драма, их боль и стыд вот-вот станут всеобщим достоянием, поводом для смеха. Особенно возмущалась мать, та самая «баба Валя». «Да как же так, - говорила она, - над нами же теперь вся страна смеяться будет!». И семья написала жалобу. Куда? Прямо в Госкино. Представьте этот документ: не злой донос, а крик души, написанный от бессилия и обиды.
Вторая причина - характер самого Меньшова. Его упрямство, его неуступчивость в том, что он считал главным. Ему напрямую советовали: «Владимир, Дорошина не подходит. Ей пятьдесят, а Михайлову - сорок. На экране она будет смотреться ему не женой, а матерью. Возьми кого-нибудь помоложе и поизвестнее». Но Меньшов был непреклонен. «Она играла эту роль в театре и играла блестяще. Поэтому брать кого-то другого… Мне понравилось, я решил, и всё». Он боролся за правду чувств, а не за цифры в паспорте. Эта принципиальность, это нежелание прогибаться под мнение начальства кому-то в высоких кабинетах очень не понравилось. Непослушный режиссёр – для власти это проблема во все времена.
И вот Меньшов оказывается в ситуации, когда дело всей его жизни, выстраданный и уже отснятый фильм, превращается в бесполезную груду плёнки. Причина – абсолютно формальная и лицемерная. И тогда он сказал своей съёмочной группе фразу, которая стала легендарной: «Сдаваться рано. Ещё повоюем».
Война эта была негромкой, дипломатичной, изнурительной. Чиновники прислали список правок: вырезать все сцены с алкоголем. Меньшов, взглянув на список, понял - выполнить его дословно значит убить фильм. Сделать лживую, выхолощенную картинку. Невозможно было рассказать правду о той жизни, полностью вымарав эту её горькую составляющую.
Тогда он пошёл на рискованный компромисс. Он согласился вырезать не всё подряд, а лишь те эпизоды, где алкоголь был не ключевой драматической, а скорее бытовой или комической деталью. Самый показательный пример - сцена в ресторане. Та самая, где Раиса Захаровна с томным видом потягивает коктейль через трубочку, а вся семья Кузякиных - и Шура, и дядя Митя - сидят напротив и, не отрывая осуждающих взглядов, тоже посасывают свои трубочки. Сцена была гениально смешной, построенной на контрасте. Но именно её и велели вырезать. Чиновники узрели в ней не комедийный приём, а «пропаганду барной культуры». Абсурд? Безусловно. Но это была цена, которую пришлось заплатить.
Меньшов не сдался. Он пробился на самый верх, к председателю Госкино Филиппу Ермашу, и сумел до него достучаться. Он объяснил, что без этих деталей нет правды, нет кино, нет той самой жизни, которую он хотел показать. И его услышали. Фильм выпустили. Подрезанным, но живым.
И когда через месяц афиши с летящими голубями появились на всех заборах, а кинозалы накрывала волна такого искреннего, общенародного смеха и слёз, стало ясно - победа была не в том, чтобы сохранить каждый кадр. Победа была в том, чтобы не дать убить душу картины, чтобы своё детище, свою правду, своё чудо донести до людей. Сквозь цензуру, сквозь доносы, сквозь чьё-то мелкое самодурство донести фильм до зрителя. До того самого зрителя, для которого фраза «орган движения лечить» стала не просто цитатой, а символом всей непредсказуемости и иронии жизни.
Так что в следующий раз, улыбаясь знакомым сценам, можно вспомнить и об этой битве. О том, что любимые нами фильмы - это не просто подарок судьбы. Часто это ещё и чудо, отвоёванное у равнодушия и бюрократии упрямством тех, кто верил в них до конца. А значит, и надежда - штука упрямая. Она, как голубь, всегда находит путь к своему окошку.
Спасибо, что дочитали статью! Если понравилось - поддержите лайком, репостом и подпиской. Будет много интересного!
#Меньшов #ЛюбовьиГолуби #советскоекино #лучшийфильм #Кузякин