Найти в Дзене

Семейный суд в «Тихом Береге». Кто оказался виноват и почему Анна молчала • Усадьба «Тихий Берег»

Семейный совет, на который дядя Павел созвал всех обитателей «Тихого Берега», напоминал не собрание родственников, а заседание чрезвычайной комиссии по расследованию крупной аварии. Кабинет, обычно пахнущий кожей и сигарами, сегодня был наполнен запахом страха и неловкости. Дядя Павел восседал за своим массивным столом не как отец, а как судья и следователь в одном лице. Его пальцы медленно постукивали по стопке документов, составлявших «дело об оранжерее». Тётя Вера сидела напротив, похожая на приговорённую, её глаза были красны от слёз и бессонницы. Катя и Алина устроились поодаль, на диване, с видом светских дам, вынужденных присутствовать на скучном и неприятном заседании. Анна и Арсений стояли у книжных полок, словно обвиняемые, ожидающие своей очереди для дачи показаний. «Итак, Вера, — начал дядя Павел, опуская очки на переносицу, — ваша версия». Тётя Вера, запинаясь и путаясь, начала свой рассказ. Она говорила о внезапном визите брата, о его «творческих идеях», о том, как он уго

Семейный совет, на который дядя Павел созвал всех обитателей «Тихого Берега», напоминал не собрание родственников, а заседание чрезвычайной комиссии по расследованию крупной аварии. Кабинет, обычно пахнущий кожей и сигарами, сегодня был наполнен запахом страха и неловкости. Дядя Павел восседал за своим массивным столом не как отец, а как судья и следователь в одном лице. Его пальцы медленно постукивали по стопке документов, составлявших «дело об оранжерее». Тётя Вера сидела напротив, похожая на приговорённую, её глаза были красны от слёз и бессонницы. Катя и Алина устроились поодаль, на диване, с видом светских дам, вынужденных присутствовать на скучном и неприятном заседании. Анна и Арсений стояли у книжных полок, словно обвиняемые, ожидающие своей очереди для дачи показаний.

«Итак, Вера, — начал дядя Павел, опуская очки на переносицу, — ваша версия». Тётя Вера, запинаясь и путаясь, начала свой рассказ. Она говорила о внезапном визите брата, о его «творческих идеях», о том, как он уговорил её разрешить съёмки. Она описывала всё как череду мелких недоразумений, которые по трагической случайности вылились в пожар. Её речь была полна пассивных конструкций: «произошло», «случилось», «вышло так». Она представляла себя жертвой обстоятельств и настойчивости Виктора. И когда речь зашла о самой ночи пожара, она, стремясь как можно быстрее перескочить через эту часть, сказала: «Была страшная паника, все бегали, кричали… К счастью, слуги оказались расторопны, и пожарные приехали быстро».

Это было ключевой фразой. «Слуги оказались расторопны». Она невольно, в своём стремлении выглядеть не полностью утратившей контроль, преуменьшила, почти стёрла роль Анны. В её версии не было девушки, бьющей в набат подносом и организующей людей. Не было подростка, который, превозмогая одышку, звонил в службу спасения. Были просто абстрактные «слуги». Это было не злонамеренной ложью, а проявлением её собственной растерянности и подсознательного желания выглядеть хоть немного лучше в глазах мужа. Но для Анны, стоявшей и слушавшей, эти слова прозвучали как горькое подтверждение её вечной невидимости в этой семье. Даже её решительные действия в момент смертельной опасности могли быть приписаны кому угодно — лишь бы не ей.

Катя и Алина, которым отец дал слово, лишь подлили масла в огонь всеобщего разочарования. Они не понимали масштаба трагедии. Для них это был не удар по родовому гнезду, а досадный «деревенский скандал», испортивший впечатление от их блестящего возвращения. «Ну, это же просто оранжерея, папа, — сказала Катя с лёгкой брезгливостью. — Построят новую. Зачем весь этот сыр-бор? А этот дядя Виктор… он, конечно, эксцентричный». Алина лишь поддержала сестру, пробормотав что-то о «неловкой ситуации». Их слова выдавали полное непонимание ценности утраченного и полное отсутствие солидарности с семьёй в беде. Они осуждали не бесчинства, а сам факт того, что эта неприятная история имела место, мешая им наслаждаться своим статусом.

И Анна молчала. Дядя Павел, обратив к ней свой тяжёлый взгляд, ждал её версии. Но что она могла сказать? Опровергнуть тётю Веру? Обвинить её в лжи? Рассказать о том, как та впала в истерику, а они с Арсением взяли управление на себя? Это выглядело бы как донос, как попытка выслужиться. Она виде́ла, что дядя Павел уже составил своё мнение: его жена проявила слабость и глупость, дочери — легкомыслие, а гости — хамство и преступную халатность. Её собственная роль в этой схеме была неясной и неважной. Её молчание было не трусостью, а тактикой выживания и своеобразной честью. Она не стала оправдываться и не стала обвинять. Она просто стояла, опустив глаза, позволяя фактам, которые уже были в отчётах (номера вызовов, показания слуг), говорить за себя. Её тишина в этой комнате, полной взаимных обвинений и оправданий, была красноречивее любых слов. Это была тишина человека, который сделал всё, что должен был, и теперь не намерен унижаться, доказывая это тем, кто изначально не хотел видеть.

💗 Затронула ли эта история вас? Поставьте, пожалуйста, лайк и подпишитесь на «Различия с привкусом любви». Ваша поддержка вдохновляет нас на новые главы о самых сокровенных чувствах. Спасибо, что остаетесь с нами.

📖 Все главы произведения ищите здесь:
👉
https://dzen.ru/id/6730abcc537380720d26084e