Не претендую на лавры «срывателя покровов», потому что не велика заслуга обнаружить ранее не озвученную информацию в электронной версии книги, а не корпя в пыльных архивах. Тем более, что она давно известна и обсуждаема около 150 лет в западных научных кругах. Однако, для меня, не раз обращающегося к этой книге, эта находка была сродни самородку, лежащему на поверхности, который старатель пропустил при первом заборе грунта, и все потому, что никому в голову не могло прийти искать свидетельства присутствия первых русских людей в Северной Америке не где-нибудь на Аляске или Тихоокеанском побережье, а на Миссисипи в Луизиане.
Автор книги «История Луизианы» (изд. 1758 г.) Антуан-Симон ле Паж дю Прац провел в этой колонии шестнадцать лет в качестве чиновника и плантатора. Истинное дитя своей просвещенной эпохи, он не только гнался за деньгами и почестями, но и по мере сил старался исследовать новый, неизведанный мир вокруг. В частности дю Праца заинтересовало, откуда в Америке появились индейцы, и он приставал с этим вопросом к индейцам натчи (натчез), но все, что смог узнать, сводилось к древним легендам и сказаниям о приходе из страны между севером и западом. Наконец, ему повезло, кто-то указал на старого индейца по имени Монкаш-Апе из племени язу. Далее обратимся к первоисточнику, а рассказ этого необычного индейца заслуживает того, чтобы привести его целиком.
Странствия Монкаш-Апе
Этот человек отличался вдумчивым характером и не был чужд возвышенным чувствам. Я по праву могу сравнить его с одним из тех древних греков, что отправлялись далеко на чужбину, в основном на восток, чтобы познакомиться с нравами и обычаями разных народов мира и по возвращении передать эти знания своим согражданам. Замысел Монкаш-Апе, конечно же, не отличался такими благородными порывами, однако он сам пришел к нему своим умом и не пожалел ни труда и ни усилий для его воплощения в жизнь.
Французы называли его Переводчиком, потому что владел несколькими языками американских дикарей. Но его другое имя, которое я упомянул выше, было дано ему собственным народом и означало «убийца боли и усталости». Оно было ему тем более уместно, ибо, чтобы удовлетворить свое любопытство он стойко пренебрегал тяжестями долгих и опасных странствий, в которых провел несколько лет своей жизни. Он пробыл у меня в гостях два или три дня, и когда я попросил его рассказать о своих путешествиях, он с готовностью выполнил мою просьбу и сказал примерно следующее:
«К тому времени, как я отправился навстречу восходу солнца, моя жена и все дети, что она мне родила, умерли. Я вышел из своей деревни, вопреки желанию многочисленной родни, и сначала направился к чикасо, нашим друзьям и соседям. Я провел среди них несколько дней, чтобы выяснить, знают ли они, откуда мы все пришли, или хотя бы откуда пришли они сами, наши старшие братья, поскольку от их языка произошли все остальные в этом краю.
Так как они не смогли мне ответить, я продолжил свой путь. Я достиг страны шауни, а затем поднялся вверх по реке Уобаш или Огайо, почти до ее истока, который находится в стране ирокезов, или Пяти Наций. Однако я оставил их, и двинулся севернее, где провел зиму, которая в тех краях очень суровая и очень долгая, в деревне абенаки. Там я познакомился с человеком несколько старше по возрасту, который обещал проводить меня следующей весной к Великой Воде.
Итак, когда растаял снег и установилась теплая погода, мы двинулись на восток, и после нескольких дней пути я наконец увидел Великую Воду, вид которой наполнил меня такой радостью и восхищением, что я не мог говорить. С наступлением ночи мы расположились на высоком берегу над водой, которая бурно колыхалась от ветра и так сильно шумела, что я не мог уснуть. На следующий день приливы и отливы воды наполнили мою душу сильным беспокойством. Но мой спутник успокоил мои опасения, заверив меня, что вода соблюдает определенные границы как при подъеме, так и при отступлении.
Удовлетворив свое любопытство видом Великой Воды, мы вернулись в деревню абенаки, где я провел еще одну зиму, а после того, как снег растаял, мы с моим спутником отправились посмотреть на большой водопад реки Святого Лаврентия в Ниагаре, который находился в нескольких днях пути от их деревни. Вид этого великого водопада сначала заставил мои волосы встать дыбом, а сердце чуть не выскочило из груди. Но потом, прежде чем покинуть водопад, я набрался смелости прошел под его струями.
На следующий день мы пошли кратчайшим путем к Огайо, где мой спутник помог мне срубить дерево и сделать из него пирогу, на которой я спустился вниз по Огайо и Миссисипи, после чего с большим трудом поднялся вверх по нашей родной речке (реке Язу - прим.Ф.Д.З.) и наконец благополучно добрался до дома, где меня ждала встреча с родней, которая была очень рада, что я вернулся живой и здоровый.
Это путешествие не только не утолило мою тягу к знаниям о предках, но еще больше возбудило любопытство. Наши старики несколько лет [вспоминали] рассказывали мне древние предания о том, что краснокожие люди с севера изначально пришли из краев, что лежат гораздо выше и дальше истоков реки Миссури.
Поскольку я был полон решимости увидеть своими глазами землю, откуда пришли наши праотцы, я принял некоторые меры предосторожности, перед тем как отправиться на запад. Запасшись мешочком с кукурузной мукой, я двинулся вдоль восточного берега реки Миссисипи, пока не добрался до Огайо. Я прошел вдоль берега этой последней реки около четверти дневного пути, чтобы меня не вынесло течением в Миссисипи, и сделал каё, или плот из тростника. Переправившись на нем на другой берег. я на следующий день встретил на лугах большое стадо бизонов. Я убил одного бизона и вырезал из туши язык и лучшие куски мяса.
Вскоре после этого я прибыл в деревню томароа, индейцев племени иллинуа, где отдохнул несколько дней и двинулся на север к устью Миссури, которая, впадая в великую реку, очень долго не смешивает свой мутный поток с прозрачными водами Миссисипи. Переправившись через эту великую реку, я поднялся вверх по Миссури вдоль ее северного берега и после нескольких дней пути прибыл в деревню племени миссури, где долгое время оставался, чтобы выучить язык, на котором говорят за их пределами. Путешествуя вдоль Миссури, я прошел через луга длиной в целый день пути, которые кишели бизонами.
Когда холода прошли и снег растаял, я продолжил свой путь вдоль Миссури, пока не добрался до племени Запада, или канза. Затем, следуя их указаниям, я двигался тем же путем около тридцати дней и, наконец, встретил нескольких людей из племени Выдр, которые охотились в тех местах и были очень удивлены, увидев меня одного. Я присоединился к охотникам и шел с ними еще два или три дня, а затем сопроводил одного из них вместе с его женой, которая была на сносях, в их деревню, расположенную далеко на северо-западе.
Мы шли вдоль Миссури девять дней, а затем прямо на север еще пять дней, пока не добрались до Хорошей реки (Bien rivière. очевидно, приток современной реки Колумбия – прим.Ф.Д.З.), которая течет на запад в направлении, противоположном течению Миссури. Мы шли вниз по этой реке целый день, а затем прибыли в деревню Выдр, которые приняли меня с такой же добротой, как если бы я происходил из их собственного племени.
Через несколько дней я присоединился к отряду Выдр, которые собирались доставить мирный подарок народу, живущему далеко за их пределами. Мы восемнадцать дней спускались на пироге вниз по реке, время от времени высаживаясь на берег, чтобы пополнить запасы провизии. Когда я прибыл к народу, с которым Выдр был мир, то остался с ними до окончания зимних холодов, чтобы выучить их язык, который является общеупотребительным за пределами их края (очевидно, прообраз жаргона чинук 19-го века - прим. Ф.Д.З.)
Едва прошли холода, как я снова отправился вниз по Хорошей реке, и по пути встретил несколько деревень, где обычно останавливался всего на одну ночь, пока не достиг народа, живущего всего в одном дне пути от Великой Воды Запада. Этот народ живет в лесах примерно в лиге от реки, опасаясь бородатых мужчин, которые приплывают к здешним берегам в плавучих деревнях и похищают их детей, чтобы сделать рабами.
Этих мужчин описывали как белых, с длинными черными бородами, доходившими до груди. Они были коренастыми и невысокими с большими головами, покрытыми тканью. Они всегда ходили в одежде, даже в самую сильную жару. Эта одежда доходила до середины ног, которые вместе со ступнями были обернуты красной или желтой тканью. Их оружие выпускало большой огонь и издавало сильный шум. Когда эти люди видели, что их меньше, чем краснокожих, то удалялись на борт своих больших пирог, число которых иногда достигало тридцати или больше.
Эти чужеземцы приходили с заката в поисках желтых вонючих деревьев, чья древесина окрашена в прекрасный желтый цвет (кипарис нутканский – прим.Ф.Д.З.). Здешние жители, дабы отбить у чужаков охоту посещать их края, уничтожили все такие деревья. Однако, два соседних народа, не имея другой древесины, не могли так поступить, и чужеземцы все еще их посещали. Будучи очень недовольными таким положением дел, они пригласили своих соседей-союзников помочь им расправиться с нежелательными пришельцами, когда те вернутся.
Следующим летом я присоединился к этому походу, и после пяти долгих дней пути мы прибыли в место, где обычно высаживались бородатые люди, и прождали там семнадцать дней. Краснокожие, по моему совету, устроили засаду, чтобы застать чужеземцев врасплох, и, соответственно, когда они высадились, чтобы рубить древесину, нам удалось убить одиннадцать из них, а остальные немедленно сбежали на двух больших пирогах и помчались на запад по Великой Воде.
Осмотрев убитых, мы обнаружили, что они были намного меньше нас и очень бледные, у них были большие головы, и волосы на макушке были очень длинными. Их головы были обернуты множеством слоев ткани, а их одежды, казалось, были сделана не из шерсти и не из коры (шелка – прим. Ф.Д.З.), они были очень мягкими и разных цветов. Только у двоих из одиннадцати убитых было огнестрельное оружие с порохом и пулями. Я проверил их ружья и обнаружил, что они были намного тяжелее ваших (т.е. французских – прим. Ф.Д.З.) и не такие дальнобойные.
По завершении похода я думал только о том, чтобы продолжить свой путь, и с этой целью оставил краснокожи с реки, которые вернулись домой, и присоединился к краснокожим, живущим западнее на побережье, и предпринял с ними путешествие вдоль берега Великой Воды, который здесь изгибается от севера к закату.
Когда я прибыл в деревню моих новых попутчиков, где дни были очень длинными, а ночи очень короткими, старики посоветовали мне отказаться от мысли о продолжении пути. Они сказали мне, что земля простирается еще очень далеко в направлении между севером и закатом, после чего она тянется прямо на запад и, наконец, разрезается с севера на юг Великой Водой. В дни своей молодости они знали одного древнего старика, который видел ту далекую землю до того, как ее поглотила Великая Вода, и что во время отлива в тех местах все еще видно много скал.
Понимая, что из-за суровой, холодной погоды и нехватки идти дальше бессмысленно, я вернулся обратно тем же путем. Вычтя все ненужные дни, я подсчитал, что все путешествие заняло у меня 36 лун, но из-за частых задержек оно затянулось на 5 лет, прежде чем я вернулся к родственникам на Язу». Конец отрывка.
В более подробной версии из позднего издания «Истории Луизианы» говориться, что Монкаш-Апе не опознал в бородатых чужаках ни французов, ни испанцев, ни англичан, с которыми имел контакты на родине. Материал их одежды напоминал «что-то похожее на ваши старые рубашки, очень мягкие и разных цветов», т.е. ткань из хлопка, льна или конопли, а «то, что покрывало их ноги и ступни, было из одного куска. Я хотел примерить одну из этих вещей, но мои ноги не хотели в нее влезать».
В итоге мы имеем: бородатых, коренастых, бледнолицых мужчин с черной копной длинных волос на голове, обмотанной чем то вроде чалмы или платка; в разноцветных кафтанах из мягкой ткани и бахилах на ногах, возможно, из крашенной юфти; вооруженных мушкетами с конструкцией, примитивней французских фузей рубежа XVII-XVIII веков; ходящих на относительно крупных морских судах в Америку за ценной породой древесины.
Внешний вид чужаков одновременно напоминает и не напоминает русских людей, среди которых полно светловолосых, а вот с телосложением вопросов не возникает. Небольшим ростом по сравнению с индейцами, выросшими на рыбно-мясной диете, отличались вообще все европейцы, а не только азиаты, например с японских островов. Для сравнения, путешественники XVIII века оценивали средний рост индейцев хайда с тихоокеанского побережья в 6 футов (183 см), когда в то же самое время средний рост европейцев равнялся 165 см.
Верхняя часть костюма пришельцев имеет явно восточное происхождение , и если бы не платки-чалмы на головах, вполне мог сойти за русский. Однако по рисункам и гравюрам тех лет мы знаем, что наши предки носили на головах тканевые шапки, отороченные мехом, или войлочные колпаки. Бахилы на ногах – это стандартный элемент моряцко-рыбацкой одежды. Огнестрельное оружие также было никому в новинку, а его низкие характеристики легко объясняются удаленность от центра распространения передовых огнестрельных систем, каким являлась французская фузея с кремневым замком батарейного типа.
Обобщая вышесказанное, можно сказать, что чужаки по виду напоминают какую-нибудь банду айну с Курил или острова Хоккайдо, но, насколько я понял из описания материальной культуры айну, они не практиковали постройку крупных судов с парусами. Хотя, если предположить, что они каким-то образом захватили пару таких кораблей и научились ими управлять, то в морском путешествии из Японии или Китая к берегам американского континента не было ничего необычного.
Еще в начале XVII века французский священник-францисканец Габриэль Сагар-Теода, совершивший путешествие к гуронам в 1623 году, писал, что встретил индейцев «эпицеринов» (нипписингов), которые поделились подробностями своих торговых вояжей к Тихому океану:
Они несколько раз рассказывали нам об одном народе, к которому ездят раз в год торговать мехами, и до которого всего полтора месяца пути, что составляет шесть недель путешествия как по суше, так и по воде и реке. Туда же прибывают торговать некие люди на больших деревянных лодках или кораблях, нагруженных различными товарами, такими как, топоры, сделанные в форме хвостов куропаток, чулки с прикрепленными к ним туфлями, гибкими, как перчатки, и многими другими вещами, которые они обменивают на меха. Они также рассказали нам, что у этих людей не было волос ни на подбородке, ни на голове (и по этой причине мы прозвали их «лопатоголовыми»), и заверили нас, что эти люди сказали им, что нас (т.е. французов или европейцев – прим.Ф.Д.З.) будет очень легко распознать, судя по тому, как они нас описали на месте. Это заставил онас предположить, что эти люди принадлежат народу цивилизованному и привыкшие ходить по Южно-Китайскому морю, которое граничит с этой страной на западе, как и с Морем-океаном, примерно на 40 градусов восточнее. Габриэль Сагар-Теода «Le Grand voyage du pays des Hurons» (Париж, 1632)».
В «лопатоголовых» людях Сагара-Теода очень легко узнаются японцы с их характерными прическами, когда выбривается середина головы. Очевидно, эти купцы были одними из последних, потому что с 1636 года Япония находилась в режиме строгой самоизоляции, когда запрещалось покидать страну без разрешения и строить большие суда, пригодные для дальних плаваний.
Ко времени прибытия Монкаш-Апе на берег «Великой Воды Запада», а это где то между 1705 и 1710 гг., местные уже забыли о японцах и их место заняли бородатые чужаки. Учитывая, что русские уже более полувека бороздили воды северной части Тихого океана, это вполне могли быть какие-то лихие ватаги, для пополнения численности смешанные с туземцами Дальнего Востока, теми же айнами. Нетипичные головные уборы можно объяснить отрывом от рынка, где можно было приобрести привычные русским шапки и колпаки и, так сказать, «неофициальным» характером действий, а по сути пиратством и работорговлей, да и сбыт нутканского кипариса, большой спрос на которую позднее обнаружился в Китае, вряд ли осуществлялся без контрабанды.
В дальнейшем слухи бородатых людях в шапках, которые приходят на больших кораблях собирать золотой песок в устьях рек на Тихоокеанском побережье, фиксировали несколько английских и французских исследователей, контактировавших с индейцами Гудзонова залива. Но, когда в 1770-х годах состоялось официальное открытие «Страны Орегон», местные индейцы, казалось, никогда не видели больших судов и не могли объяснить откуда у них взялись различные железные инструменты.
В любом случае, тайна «бородатых людей Монкаш-Апе» до сих пор остается неразгаданной и ждет своих новых исследователей.
P.S. Постоянным читателям и подписчикам. В последние месяцы материал на канале стал выходить не слишком регулярно, потому что много свободного от работы и домашних забот времени трачу на подготовку своей книги, которая посвящена небольшому эпизоду из жизни простого колониста из французской Луизианы. Дневник этого человека занимает всего 13-14 страниц, но введение и дополнительные материалы современников и примечания к ним, чтобы читатель мог самостоятельно окунуться в эпоху колониальной Луизианы образца начала 1740-х голов, плюс иллюстрации и карты, все это отнимает мое внимание от ведения канала на Дзен. Надеюсь на Ваше понимание и верность подписке на канал. Спасибо!