Я просыпалась каждую ночь в одно и то же время.
03:17.
Без будильника. Без снов. Просто открывала глаза, будто кто-то резко дернул за невидимую нить.
Комната тонула в темноте, но не полностью. Из-под двери кухни всегда пробивалась тонкая, болезненно-желтая полоска света. Хотя я точно помнила: выключала всё перед сном. До щелчка.
Первую неделю я списывала это на усталость. Работа, переезд, ипотека, нервы.
На вторую — начала прислушиваться.
Дом был старый, «сталинка» с историей. Кирпичные стены, высокие потолки и лестница, которая стонала даже от сквозняка. Соседи говорили, что раньше здесь была коммуналка. Потом долго никто не жил. Потом въехала я.
И каждую ночь в 03:17 на кухне начиналась жизнь.
Не шаги. Не шорох. Скорее — густое присутствие.
Я лежала, считая вдохи, и уговаривала себя не вставать. Укрывалась с головой, как в детстве.
На восьмую ночь я не выдержала. Встала.
Пол обжигал холодом пятки. Лампочка на кухне горела тускло, в полнакала, мигая, как от перепада напряжения. На столе стояла чашка.
Моя любимая.
С чаем.
Пар поднимался медленно, лениво закручиваясь в спирали.
— Я не ставила чайник, — сказала я вслух. Голос дрогнул и сорвался на хрип.
Тишина в ответ давила на уши.
Я схватила чашку и выплеснула содержимое в раковину. Жидкость была слишком темной для чая. Тягучей. Она уходила в слив медленно, оставляя на белом фаянсе грязные разводы, похожие на ил.
Я вымыла чашку до скрипа, вытерла стол и выключила свет.
03:17 больше не пришло.
Пришло 03:16.
Сначала на часах. Потом — в голове. Я просыпалась за минуту до, с колотящимся сердцем, зная: сейчас начнется.
Света на кухне больше не было.
Зато было четкое ощущение: там, в темноте, кто-то сидит. Спиной к двери. Спокойно. Терпеливо. Ждет.
—Если ты здесь, прошептала я в проем двери, сделай хоть что-нибудь.
Из кухни донёсся звук. Тихий, но в ночной тишине он прогремел как выстрел.
Дзынь.
Кто-то поставил ложечку в пустую чашку.
Я не пошла туда. Я знала: если переступлю порог сейчас, это станет слишком реальным.
Утром я нашла на столе записку. Без подписи. Клочок бумаги из моего блокнота.
«Ты тоже просыпалась в это время».
Почерк был аккуратный, старомодный, с завитушками. Такие буквы выводят люди, которые учились писать перьевыми ручками, а не стучать по клавиатуре.
Вечером я поймала соседа с первого этажа.
— Вы ничего странного не замечали в моей квартире? Раньше?
— В каком смысле?
— Ну… по ночам. Шорохи, свет?
Старик прищурился, оглядел меня с ног до головы.
— Ты в двенадцатой живешь? У той одинокой?
— Я купила её у агентства. Не знаю, кто там жил.
Он кивнул, будто подтверждая свои мысли.
— Она тоже вставала ночью. Всегда. Жаловалась мне на лавочке, что "гости" спать не дают.
— Какие гости?
— Не говорила. Умерла она там же, на кухне. Сердце. Родственников не нашли, квартиру вскрывали с участковым.
На следующую ночь я подготовилась. Оставила на кухонном столе чистый лист и свою ручку.
03:17.
Тишина была плотной, как вата. Я сидела на стуле, боясь пошевелиться.
Ручка на столе дрогнула.
Она покатилась, но не упала. Встала вертикально, зажатая невидимыми пальцами.
Медленно. С чудовищным усилием. Будто тому, кто её держал, воздух мешал, как вода.
На листе появилось слово:
«Услышь».
— Я слышу, — выдохнула я. — Говори.
Пауза. Ручка висела в воздухе минуту.
«Забыла».
— Что забыла?
«Имя».
Холод прошел по спине ледяной волной.
— Чьё имя?
Ответ появился быстро, буквы рвали бумагу:
«Моё».
Я закрыла глаза, собираясь с духом.
— Как тебя зовут?
Ручка замерла. Чернила потекли, образуя кляксу, похожую на черное солнце. Потом буквы всё же сложились.
М А Р И Я.
В ту ночь я не легла. Мы сидели на кухне до рассвета. Я задавала вопросы в пустоту. Ручка писала ответы. Короткие. Обрывочные. Путаные.
Она не помнила, сколько лет мертва. Не помнила своего лица. Не помнила, кто приходил за ней.
Помнила только 03:17. Время её смерти.
— Почему ты здесь? — спросила я, когда за окном посерело.
«Пока помнят».
— Кто помнит?
«Я».
С того дня я начала вести дневник о ней. В толстую тетрадь. Каждую ночь — по странице.
Как Мария любила крепкий чай с бергамотом. Как ненавидела шум трамваев. Как боялась умереть в темноте.
03:17 перестало быть страшным. Оно стало нашим временем.
Иногда мне казалось, что стул напротив теплый. Иногда — что в чашке с чаем отражается не мое лицо.
А сегодня утром я проснулась и поняла: я не знаю, какое сегодня число. И месяц. И год.
Я подошла к календарю, но цифры расплывались.
Я открыла тетрадь, чтобы записать это, и увидела свежую страницу. Написанную не моим почерком. Твердым. Старомодным.
«Ты тоже забудешь. Я подожду. Теперь нас двое».
Я посмотрела на часы.
Они показывали 03:17.
И они стояли.
Если вы читаете это ночью и вдруг почувствовали, что в комнате стало чуть тише, а по ногам потянуло холодом — не оборачивайтесь. Памяти всегда нужен свидетель.
Я продолжаю писать, пока еще помню буквы.
А вы... вы слышите этот шорох на кухне?