— Людмила Петровна, вы бы это... на кухне посидели, а? — Карина, жена сына, брезгливо поджала губы, оглядывая Людин наряд.
— Чего это? — не поняла Люда, поправляя палантин. — Я вроде как мать. День рождения у Славика, у сына моего. Я поздравить хочу, тост сказать.
— Ой, ну какой тост! — закатила глаза Карина. — У нас люди приличные будут. Партнеры Славика, мои подруги из инстаграма. А вы... Ну посмотрите на себя! Платье это... с рынка, что ли? И руки.
Люда посмотрела на свои руки.
Руки как руки. Ну да, не белые, не холеные, как у Карины. Костяшки выпирают, вены узловатые, кожа грубая. Ногти коротко стрижены, без лака.
Не от хорошей жизни такие руки.
Карине-то откуда знать. Ей двадцать пять, она тяжелее смартфона в руках ничего не держала. Губки дует, да по салонам бегает.
А Люда помнит...
Девяносто третий год.
Муж, Витька, с завода уволился и запил. "Не ценят, — говорит, — специалиста". Лежал на диване, в потолок плевал.
А Славику три годика. Есть просит. В холодильнике — мышь повесилась, только банка огурцов соленых да полпачки маргарина "Рама".
Люда тогда на себя в зеркало глянула — тощая, глаза запали, одни скулы торчат — и решила: "Шалишь, косая. Не возьмешь".
Одолжила у соседки денег под бешеный процент (счетчик тикал каждый день!) и поехала.
В Польшу. Челноком.
Первый раз — как в тумане. Страшно до жути. Автобус старый, "Икарус" раздолбанный, воняет соляркой и перегаром. Мужики какие-то мутные, в кожанках, бабы крикливые, с баулами.
Приехали на рынок. Глаза разбегаются. Денег — в обрез. Купила джинсов "Мальвины", свитеров ангоровых (тех самых, что лезли страшно), лосины кислотные — розовые, салатовые.
Набила клетчатую сумку так, что поднять не могла. Волокком тащила по грязи. Спина трещала, думала — переломится.
На границе шмонали. Люда молилась всем богам, чтобы не отобрали, не придрались. Пронесло.
А потом — на местный рынок, в родном городе. В мороз, в минус тридцать.
Стояла на картонке, ноги в сапогах дубовые, пальцев не чувствуешь. Сопли текут, замерзают на лету.
— Джинсы! Кому джинсы! Налетай! Пуховики, качество супер!
Зубы стучат, нос красный. А надо улыбаться, надо хвалить товар.
Витька-муж дома сидел, "депрессию лечил" беленькой. А Люда таскала.
Грыжа вылезла — бандаж надела, обезболивающего выпила горсть — и дальше.
Рэкетиры приходили. Спортивные костюмы "Адидас", рожи кирпичом, цепи золотые.
— Плати, тетка, за место.
Отдавала. Плакала ночами в подушку, выла от бессилия, а утром снова вставала. Красила губы яркой помадой, чтобы не видно было синевы, и шла.
Потому что Славику ботинки нужны. Славику витамины нужны. Славику велосипед хотелось — "Школьник".
Славик вырос. Выучился. В институте платном, между прочим. На экономиста.
Люда к тому времени уже свой павильон открыла. Потом магазинчик. "Людмила" назвала. Не оригинально, зато своё. Выкупила помещение. Потом второе.
Сейчас у неё сеть магазинов одежды. Не бутиков пафосных, а нормальных, для людей.
Мужа схоронила (сгорел от водки, сердешный), сына подняла. Квартиру ему купила, трешку в центре. Машину подарила на свадьбу.
Всё для него, для кровиночки. Чтоб не нуждался, чтоб не унижался, как она.
И вот теперь стоит эта фифа, Карина, и нос воротит.
— Руки, — говорит, — не такие.
— Нормальные у меня руки, — тихо сказала Люда, сжимая сумочку. — Рабочие. Этими руками я твоему мужу, между прочим, на квартиру заработала. И на машину эту, на которой ты свою... кхм... красоту возишь.
— Ой, всё! — отмахнулась Карина, поморщившись. — Не начинайте эти ваши песни о главном. "Я страдала, я пахала". Скучно, Людмила Петровна. Сейчас другое время. Сейчас важен имидж. Визуал! А вы в наш визуал не вписываетесь. Вы уж не обижайтесь, но посидите на кухне. Я вам там салатиков наложу, тортика кусочек дам. А к гостям не выходите. Не позорьте Славика. Ему сейчас контракт важный подписать надо, инвесторы будут, а тут вы... с вашим "шоканьем" и манерами рыночными. Скажете еще чего доброго "почём брал?". Засмеют.
Люда глотнула воздух, как рыба на льду.
Обида обожгла горло. Не за себя — за сына. Что ж он, молчит?
Славик стоял у окна, делал вид, что проверяет телефон. Спиной к матери.
— Слав? — позвала Люда. Голос дрогнул.
Он обернулся. Глаза виноватые, бегают.
— Мам... ну ты правда... Карина же старалась, организовывала всё. Стиль там, дресс-код, "Black Tie". Ты бы хоть предупредила, что придешь. Мы бы тебе стилиста наняли, переодели бы...
— Стилиста? — Люда усмехнулась горько. — Сынок, я к тебе на день рождения пришла. Матери родной теперь стилист нужен, чтобы сына обнять? Чтобы за стол с тобой сесть?
— Ну не начинай, мам. Времена сейчас такие. Люди смотрят... оценивают. Мне перед партнерами неудобно будет.
— Понятно, — кивнула Люда. — Неудобно, значит. Оценивают.
Она посмотрела на накрытый стол в гостиной.
Омары красные лежат, усами шевелят (ну, образно). Икра черная (настоящая, не палтусовая, Люда разбиралась). Виски дорогой, этикетка золотом отливает.
Красиво. Богато.
— А банкет этот... кто оплачивал? — спросила Люда вдруг. Спокойно так спросила.
Карина фыркнула:
— Славик, разумеется! Он же мужчина! Он бизнесмен!
— Слав? — Люда посмотрела на сына в упор. — Откуда деньги? Ты же жаловался неделю назад, что у вас кассовый разрыв, поставщики душат, и сотрудникам платить нечем. И просил у меня "в долг" триста тысяч. На зарплаты.
Славик покраснел, пошел пятнами. Галстук ослабил.
— Ну мам... Я же отдам. Просто сейчас... надо пыль в глаза пустить. Инвесторы придут. Надо показать, что у нас всё круто. "Успешный успех", понимаешь? Если они увидят, что мы экономим, денег не дадут.
— То есть, — Люда говорила медленно, расставляя слова, как гири на весах, — ты взял у матери, у "рыночной торговки", последние деньги, которые я откладывала на ремонт дачи (крыша течет, Слава!), закатил на них пир горой, купил омаров этих проклятых, и теперь стыдишься мать за стол посадить?
— Не передергивайте! — влезла Карина, загораживая мужа. — Это инвестиция! В будущее! Вы ничего не понимаете в бизнесе! Вы привыкли своими трусами торговать на морозе, а тут — высокие материи! Вы эгоистка, Людмила Петровна! Только о себе думаете! Могли бы и потерпеть ради сына. Посидеть тихонько. Мы бы вам потом такси вызвали. Эконом.
Люда посмотрела на неё. На сына.
И вдруг вспомнила ту ночь на польской границе.
Тогда тоже страшно было. И холодно. И унизительно.
Но тогда она знала, ради кого терпит. Ради маленького Славика, который ждет дома "Киндер Сюрприз".
А сейчас? Ради кого? Ради этого взрослого мужика, который прячется за спину наглой девицы?
— Значит, инвестиция? — переспросила Люда.
— Да! — топнула ножкой Карина. Каблук цокнул по паркету. — И вообще, идите на кухню! Гости через пять минут будут! Не портите нам праздник!
Люда поправила сумочку на плече. Выпрямила спину. Ту самую, больную спину, которую сорвала в 93-м.
— Нет, деточка. На кухню я не пойду. Я, пожалуй, пойду домой.
— Вот и отлично! — обрадовалась Карина. — Самое мудрое решение! Славик, проводи маму до двери.
— Подожди, — Люда открыла сумочку. Достала конверт. — Я тут подарок приготовила. Славику.
Карина жадно вытянула шею, глазки заблестели.
— Что там? Деньги? Добавка?
Люда достала из конверта бумажку. Сложенную вчетверо.
— Это расписка, Славик. Помнишь, ты писал? Год назад. Когда брал у меня миллион "на раскрутку".
Славик побледнел как полотно.
— Мам, ты чего? Зачем?
— А затем. Срок возврата — вчера был. Я молчала, думала — сын, семья, трудно, подожду. Сама перебьюсь. А раз у вас тут "омары" и "визуал", значит, дела в гору пошли? Значит, деньги есть?
— Мам, ну ты что... при Карине... сейчас...
— А что Карина? Она же жена. Она должна знать о финансовом положении мужа. Верно, Карина? Так вот, сынок. Я требую вернуть долг. Сейчас. Или хотя бы те триста тысяч, на которые вы этот цирк устроили.
— У нас нет! — взвизгнула Карина. — Ты что, старая, совсем ополоумела? У сына деньги отбирать? Мы всё потратили!
— Не отбирать, а возвращать, — поправила Люда спокойно. Голос у неё стал твердый, стальной. Как тогда, когда она "браткам" отказывала. — Вы меня рыночной торговкой назвали? Так вот, милые мои. На рынке правило простое: взял товар — плати. Не заплатил — счетчик тикает.
— Славик, сделай что-нибудь! — закричала Карина, хватая мужа за рукав. — Она нам праздник испортит! Она ненормальная!
Славик стоял, опустив голову.
— Мам... ну прости. Ну перегнули. Ну оставайся. Садись за стол. Карин, поставь прибор маме. Во главу стола.
— Нет уж, — Люда усмехнулась. — "Не вписываюсь я в ваш визуал". Аппетит вам портить не буду.
Она сунула расписку обратно в сумку. Щелкнула замком.
— Деньги жду до понедельника, Слава. Не будет — подам в суд. И квартиру, которую я тебе подарила... кстати, она на мне записана, ты забыл? Дарственную я так и не оформила, всё недосуг было, работала. Вот и славно. Поживете на съеме, "поинвестируете". Глядишь, и научитесь руки материнские ценить. И труд чужой уважать.
Она развернулась и пошла к двери.
— Мама! — крикнул Славик, кинулся за ней. — Мам, постой! Не уходи!
Карина визжала сзади:
— Пусть катится! Истеричка! Славик, вернись! Гости идут! Звонок в дверь!
Люда вышла из подъезда.
Воздух был свежий, осенний. Пахло дождем и мокрыми листьями.
Сердце колотилось, как бешеное. Руки дрожали. Давление, наверное, скакнуло.
"Жестко я с ними? — подумала она. — Может, зря? Сын всё-таки..."
А потом посмотрела на свои руки.
Вспомнила, как тащила баулы, сдирая кожу в кровь. Как отказывала себе в лишнем куске, чтобы сын был сыт. Как унижалась.
Нет. Не зря.
Хватит.
Накормила, напоила, вырастила. Образование дала. Квартиру дала.
Теперь пора и о себе подумать.
Она достала телефон.
— Алло, Галочка? Привет, дорогая. Ты говорила, у тебя путевка в санаторий горит? В Кисловодск? Да, беру. Еду. Да, прямо завтра. Одна. Нет, не с внуками (которых нет пока, и слава богу, с такой-то матерью). Я, Галочка, хочу ванны принимать. Нарзанные. И массаж. И чтоб никакой кухни. И никаких "омаров". Хочу картошки вареной с селедочкой.
Она села в такси ("Комфорт плюс", между прочим, имеет право!), назвала адрес.
И впервые за много лет почувствовала себя не "ломовой лошадью", а женщиной.
Свободной.
А Славик... Ну что Славик. Пусть крутится. Жизнь — она лучший учитель. Получше мамы будет. На рынке жизни скидок не бывает.
Вот такая история, мои хорошие.
Цените своих матерей. И их руки.
Даже если они пахнут не французскими духами, а пирожками или, не дай бог, рынком.
Потому что именно эти руки держали вас, когда вы падали. И именно эти руки вытащили вас в люди.
Обнимаю вас. Ваша Ольга.
КОНЕЦ.
━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━