Это не просто статья о локальном поэте, которого, к сожалению, знают немногие. Я расскажу о поэте мне дорогом, хоть его имя и не попало в первый ряд русских поэтов второй полоины XX века. Но мне кажется, что русская литература может обогатиться ещё одним именем.
Начну с личной истории: когда-то давно, когда я был ещё школьником мне в руки попала небольшая книга (правда, потом оказалось, что это самый большой сборник Льва Щеглова). Вот она:
Мне показался симпатичным этот портрет, я взял сборник и его прочитал. Может, не весь сразу. Но прочитал. Потом спустя какое-то время, я решил вернуться к этому поэту и уже не очень помню по какому поводу сделал о нём доклад. Лет через 10 после того, как нашёл сборник. Наверное, это был доклад в Пскове. Потом было ещё несколько. Долгое время я думал, что кроме меня о Щеглове никто не знает. Я предложил почитать его стихи на университетском дне поэзии. Потом мой студент сделал диплом по творчеству поэта. Мы попытались найти сведения о нём. Но их было очень мало.
А этой осенью мне написали родственники Льва Щеглова, которые нашли мои статьи, и рассказали, что издали небольшую книжку со стихами и воспомнинаниями. В самом конце ноября была презентация в ЦДЛ, на которой собрались родственники и друзья поэта.
Вряд ли кто-то возьмётся покупать книжку неизвестного поэта, стихи можно почитать и без этого(но, если вдруг, то вот ссылка):
По этой причине я решил здесь немного написать, почему я полюбил Льва Щеглова, может, это заставит вас взять его стихи (их много в интернете).
Нам долго не удавалось найти сведения о поэте, потому что его отец был репрессирован, сведения о нём были доступны только родственникам, и Алексей Юрьевич Никитский, муж дочери поэта, собрал сведения по закрытым архивам. Приведу здесь основные даты, чтобы хранились в интернете, тем более в паре наших статей есть грубые ошибки:
Родился в Ярославле в семье художника 9 февраля 1932 г. Отец его был первым председателем Союза советских художников в Ярославле (тогда это еще была Ивановская область), депутатом Первого созыва от Ярославской области. Его расстреляли в 1938 году за то, что пытался защитить от взрыва церковь Ильи Пророка в Ярославле.
Во время войны в Ярославле и Рыбинске работал в составе МПВО.
В 1944 г. был пионервожатым в школе № 57 Ярославля.
С 1950 по 1953 г. учился в военном училище г. Калинковичи (Белоруссия), но не закончил, не успел вернуться из увольнения, во время которого ездил в Ярославль, попал на «губу», был судим, отправился в армию.
4 октября 1953 г. в газете «Сталинская смена» опубликовано первое произведение «Встреч впереди много!».
Работал в Ярославле – в управлении культуры, ОТК.
В 1956 г. поступил в Литературный институт. Учился на семинаре В.А. Захарченко. В 1957 г. вышел коллективный сборник «Запев», первая книга со стихами Льва Щеглова. С 1957 г. – сценарист Алма-атинской киностудии. После этого живет на три города – Алма-Ата, Москва, Ярославль. Публикуется в газетах, работает на радио.
В 1974 г. принят в члены Союза писателей СССР. Рекомендации Евгения Евтушенко, Бориса Слуцкого, Кирилла Ковальджи, Вадима Кожинова и др.
Умер в 1996 г. Похоронен на Хованском кладбище в Москве.
Но главное, конечно, - это стихи поэта. Здесь, конечно, я не буду приводить много, хотя хороших стихов у Щеглова немало. Но про основные темы расскажу чуть-чуть.
Конечно, важная для любого поэта тема поэзии. Вообще образ поэта у Щеглова, с одной строны, образ особенный, что не является чем-то специфическим. Поэт выделен на фоне других:
Живут поэты и пророки
Среди обыденных людей.
У них ужаснее пороки
И добродетели святей.
Где человек едва споткнется
О незначительный порог,
Там упадет и разобьется,
И ляжет там костьми пророк.
Поэт - существо особенно, недаром Щеглов вспоминает классический образ для русской поэзии поэта-пророка. В его стихах совмещаются разные трактовки этого образа - Гласа Божьего Пушкина, отверженного - Лермонтова, безумца - Тютчева. Так поэт превращается в "контрразведчика":
Памяти Н. С. Гумилева
Поэты уходили в контрразведчики.
Потом у стенок падали, тихи.
И оставались вместо них ответчики -
В изменах неповинные стихи.
Их запирали на запоры прочные,
Не выпускали их из-под замка,
Хотя они-то ни единой строчкою
Не предали родного языка.
Конечно, здесь контрразведчик - это почти прямая номинация поэта Гумилёва - контрреволюционера, каковым его признала советская власть. Но в этом есть и иной смысл: контрразведчик - тот, кто выявляет что-то скрывающих, он пытается раскрыть тайну. Политическое и поэтическое здесь парадоксально сочетаются: поэт - причастный к таинствам бытия, но он и играющий несколько сомнительную и не всегда поощряемую роль. В другом месте Щеглов назовёт его ещё более радикально - доносчиком:
Историки снова и снова соврут
В угоду текущим царям,
И кем по их ведомству числится Брут,
Следите по календарям.
...
А кто бы без их сообщений до нас
О времени правду донес?
И каждая строчка поэта - донос,
И каждая фреска - донос.
Сурово, но, наверное, это один из немногих, есил не единственный, контекстов, где словом "доносчик" называют положительного персонажа, не того, кто предаёт, а того - кто "доносит правду". Вообще Лев Щеглов - поэт парадокса. И именно так он смотрит на историю, сын репрессированного художника, перекати поле.
История для него - живое свидтельство, которое он оставляет другим:
Я ощущаю ход истории,
Как ощущают ход трамвая…
Часто вспоминает Щеглов свою роль в истории, малую, но важную лично:
Эшелон разбомбили под Рыбинском.
Налетели, как саранча.
Медным всадником поезд вздыбился,
Зазмеившийся рельс топча.
А потом раздавали беженцев,
По домам несли, как щенят.
Ленинградец Валера Керженцев,
Как-нибудь разыщи меня!
Как тебе я тогда завидовал,
Как простить тебя не умел –
Вам, блокадным, повидло выдали,
Я его всю войну не ел.
Вас одели тогда с иголочки,
Вас обули по ордерам…
Здесь поэт фиксирует не очень приятные, но очень понятные мысли и чувства, свойственные ребёнку даже в экстремальных условиях. А, может, и взрослому. Но эта установка на несокрытие даже постыдного Щеглову свойственна. Если он порой и критичен к другим, то не меньше он критичен и к себе.
Но не всегда его история - это пережиое. Поэт может разыгрывать историю. Но это игра всеръёз, он не был в лагере, хотя мог там оказаться, как ЧСИР - забытая аббревиатура: член семьи изменника родины:
И снова мое государство
Вины на себя не берет.
Н. Коржавин.
Старушкам положены льготы
За мужа, за сына, за дочь…
А ты, старушенция, кто ты?
Иди-ка отсюдова прочь!
Твой муж не дошел до Берлина,
Свернул на пути в Магадан.
Пожизненно бабка повинна –
Не с тем закрутила роман.
Или АЛЖИР - Акмолинский лагерь жён изменников родины:
Из биографии друга 1939 г. рождения.
Я родился в АЛЖИРе,
В глинобитном сарае,
Где как будто бы жили,
Кое-как умирая.
Дети здесь не кричали,
Слез не выдали бабам,
И над всеми начальник
Вырастал баобабом.
Деловитый и сытый,
Он ходил по сараю,
Мне мамашу открыто
Среди нар выбирая.
Населенье планеты
Баобаб увеличил,
Оставаясь бездетным
Сам по паспорту лично.
У меня же в анкете
Нету отчества напрочь –
Баобабовы дети,
Или раб Баобабыч.
История для Щеглова - это не событие, а особая нравственная категория, и её поэт готов отстаивать, даже оставаясь на стороне изгоев:
АНДРЕЙ КУРБСКИЙ
(Исторический этюд).
Мой древний предок
предал Русь.
И полно –
Русь ли предок предал?
Что им содеяно –
он ведал,
Я от него не отрекусь...
Да и сам поэт осознаёт свою маргинальность: желавший официального признания (несколько раз подавал документы в Союз Писателей), он бравировал тем, что в союз не в ходил (сделал себе визитку, в которой так и было написано "Лев Щеглов. Поэт. Не член"). И в этом тоже Щеглов - человек неудобный, яркий, с прекрасным чувством юмора:
Это часто слышится –
Видно, правда в этом:
Пишется, как дышится
На Руси поэтам.
Множество услышится
Истин в этой фразе.
Пишется, как дышится,
Но в противогазе.
Щеглов часто признаётся в любви к коллегам, но может и уколоть. В этом стихотворении, конечно, сразу узнаётся известная строчка из Окуджавы, но Щеглов её комически обыгрывает. Иногда он очень саркастичен:
А. Вознесенскому.
Какой классический пример
Для слуховых галлюцинаций:
Когда на вас кричит Премьер,
Нам до него не докричаться.
Когда ж мы возвышали глас,
Нам отвечали не премьеры,
Нам просто молча били в глаз
Простые милиционеры.
Об Андрее Вознесенском и поп-арте можно тоже прочитать на нашем канале.
Сарказм Щеглова может быть очень колким и не всегда очевидным, например, ещё одно полемическое стихотсоврение:
А в Ярославле храмы рушили,
Чтобы разжиться кирпичами.
Вокруг ворчали по-старушечьи
И по-старушечьи молчали.
А храмы падали у Власия
И на углу на Духовской,
Со стен угодники безгласные
Шли, как бараны, на убой.
...
И храм, поверженный во хлам,
Куда-то увозили лошади…
К чему пророки лошадям.
Угодники - бараны, лошади и пророки - смешивая высокое и низкое, Щеглов выносит безапелляционный приговор не только современнику. Здесь не очень очевидна, но есть полемика с классиком Толстым, для Щеглова нет никакого непротивления злу насилием, он готов говорить о своих современников с презрением за то, что они оказались молчунами. Впрочем, может быть, оттепельному поэту легко было бросать такое обвинение. Также в этом стихотворении, конечно, звучит и тема семейная - отец отстоял один из важных храмов Ярославля, за что в итоге и был расстрелян...
Но поэт и к себе склонен относиться с иронией, а то и сарказмом:
Если хочешь оставаться астрою,
Постарайся вовремя опасть.
Если кто-то слишком долго здравствует,
Не удача это, а напасть.
Мается в часах бездомный маятник,
Покорясь пружинам и судьбе.
В старости мы все ходячий памятник
Молодому самому себе.
Здесь, конечно, памятник - это ещё и памятник поэтический, опять возвращающий нас к классике, Державину, Пушкину с их поэтическими Памятниками. Но у Щеглова он - несбывшаяся мечта малоизвестного поэта. Его памятником становятся не стихи и не репутация в литературе. А сам он - старик. Который к тому же чувствует свою неуместность в новом времени:
Я боюсь двадцать первого века,
Даже если не будет войны,
Я двадцатого века калека,
А калеки там не нужны.
Там хотят здоровых и трезвых,
Не набивших себе синяков.
Там потребуют мальчиков резвых,
А не наших больных стариков.
Там сумеют забыть Освенцим,
Не припомнят про Колыму,
Все, что вынесли мы под сердцем,
Веку новому ни к чему.
С нашим гневом и нашей болью
Не окажется он знаком.
Даже противоалкогольный
До него не дойдет закон.
Новый век у дверей стучится,
Чтобы счеты с листа стереть.
… Опоздал я на свет родиться,
Хорошо бы успеть умереть.
К сожалению, поэт во многом оказался неправ в своих пророчествах. Но прав оказался в том, что его счёты почти стёрлись. Но, к счастью, вы читаете этот материал, и я очень надеюсь, что вы откроете стихи поэта, это будет означать, что ему будет место в новом веке:
Мы живы только в памяти людей,
Лишь чья-то память век наш продлевает,
И только настоящий чародей
Забвенье сам прео-одолевает.
Остаться должен некий знак и звук,
Чтоб жить потом от автора отдельно,
Чтоб стать основой слов или наук
И впредь распространяться самоцельно.
Но потерялся автор колеса,
Но позабыт изобретатель спички,
И все их мировые чудеса –
Не более, чем старые привычки,
Всеобщая история изводит!
… Мы живы только в памяти людской.
А память, как всегда, людей подводит.
А если вам нужна помощь в изучении литературы, вы знаете, куда написать.
Если вам понравились стихи, напишите об этом в комментариях, мне будет это очень приятно. И, надеюсь, поэту тоже.