Иван Петрович оказался в больнице на следующий день после своего шестидесятилетия. Празднование выдалось особенно шумным и затянувшимся. Если говорить откровенно, выпить и хорошо закусить он всегда любил. А если уж совсем честно, то никогда не знал в этом меры.
Когда супруга начинала кричать и обзывать его алкоголиком, он парировал тем же. Разве эта глупая женщина что-то понимает? Жизнь и так тяжела, а радостей в ней практически нет. Что, на рожу жены смотреть, да радоваться? Или тому, что работы нормальной нет, а цены растут как на дрожжах? Или, может, дочь обрадовала родителей? Уехала в другую страну и не звонит, не пишет.
Ничего хорошего. Одна скука и серость. Все опостылело. А выпьешь немного — становится хоть немного легче дышать. Правда, утром, с похмелья, окружающий мир кажется еще мрачнее. Ну, как водится, добавляешь еще грамм сто, чтобы снова стало веселее.
Такой вот замкнутый круг. А кто сейчас живет по-другому? Иван Петрович таких людей не знал. В его окружении все именно так. И ничего.
Вчера его скрутило совсем. Привезли сюда еле живого. Теперь готовят к операции. Иван Петрович тяжело вздохнул и повернул голову налево. Посмотрел в окно. Небо свинцовое, низкое, давит на грудь. Тоска.
— Что, сосед, приуныл? — поинтересовался мужчина с соседней койки.
Его звали Николаем, и был он человеком дружелюбным, но слишком уж болтливым. Кроме них, в палате лежали еще двое — пожилой мужчина по фамилии Кукин, которого все так и звали, без имени-отчества, и он не обижался, а также молодой парень. Тот уткнулся в телефон, пальцами швыряется по экрану, в ушах наушники. Все четверо пациентов теперь лежали на койках в ожидании врачебного обхода.
— Страшновато, — признался Иван Петрович соседу. — Врачи нынче, сами знаете, порежут, а потом скажут, что так и было. Тем более, мне сказали, что оперировать будет какая-то женщина. Ласточкина.
Сосед аж приподнялся на кровати, замахал руками.
— Да что ты несешь-то? Ты хоть знаешь, садовая голова, кто такая Ласточкина?
Иван Петрович только пожал плечами. Он не имел ни малейшего понятия.
— Профессор! Руки золотые! Сколько народа с того света вытянула! Не счесть! К ней мечтают попасть, а тебе вот повезло! И никакого различия не делает. Будь ты последний нищий, будь ты миллиардер, ко всем отношение ровное, за каждого борется и спасает. Никаких денег с нашего брата не берет, ни копеечки. Ангел! Да на нее тут все молятся, честное слово!
— Надо же! Неужели в кои-то веки повезло? — мелькнуло у Ивана Петровича. — Может, еще поживу.
— И красавица, и умница, — тем временем распевал сосед. — Правда, нрав, надо сказать, суровый. Ни с кем не сюсюкается, говорит строго по делу. Но это даже лучше. Сразу понятно — надежный человек, слов на ветер не бросает.
Не успел он договорить, как дверь открылась, и начался медицинский обход. Первой в палату вошла она — та самая легендарная доктор Ласточкина.
Лет ей было примерно столько же, сколько Ивану Петровичу, но выглядела она, в отличие от него, настоящей королевой. Ровная осанка, стройная подтянутая фигура, гладкая кожа, седые пряди в густых каштановых волосах только придавали шарма, очки в изящной оправе, а за стеклами — васильковые глаза. Такие глаза Иван Петрович видел лишь у одного человека на свете — глубокие, как бездонные озера синевы.
— Родственница, что ли? — промелькнула мысль. — Глупость какая. Несуразная.
Потому что перед ним, распластавшимся на казенной больничной койке, стояла именно она. Лиза. Только полвека назад у нее была другая фамилия.
— Добрый день! — приветливо поздоровалась доктор Ласточкина.
А Иван Петрович онемел, заледенел, смог только молча кивнуть головой.
— Узнала? — стучало в висках. — Только бы нет!
Он видел себя со стороны — жалкий, немощный, с плохими зубами и глубокими морщинами, с красной сеточкой сосудов на щеках и носу, почти лысый. Не должна была узнать. Ведь она помнила его совсем другим.
— Потапов Иван Петрович! — произнесла доктор Ласточкина, прямо глядя ему в глаза.
Сердце кувыркнулось и камнем упало куда-то вниз. Разумеется, доктор Ласточкина узнала его, и не по фамилии, а в первый же миг, едва взглянув. Прошлые годы будто растворились, исчезли, и между ними встало то, что случилось тогда, давным-давно. Теперь уже было невозможно притворяться, будто прошлое поросло быльем.
Лиза Иванова и Ваня Потапов были из маленького городка, точнее, из поселка городского типа. С первого класса ходили в одну школу, учились в одном классе. Школа была самая обычная, и люди в поселке жили простые, и Ваня был как все. И только Лиза — одна на миллион. Бывают такие люди. Вроде бы все у них как у всех: руки, ноги, голова. Но Бог отметил их особой печатью, поцеловал в макушку. Как ни скажи, суть одна.
Вот и Лиза с детства была не такой, как все. Родители говорили — светлая душа. С младенчества она не умела злиться, скандалить, обижаться. Учителя в школе тоже не могли нарадоваться. Способная, доброжелательная, вежливая девочка училась на отлично, не грубила и не дерзила старшим. Ее ставили в пример и хвалили на собраниях.
Лиза мечтала стать врачом и трепетно относилась ко всему живому. Постоянно подкармливала и лечила бездомных кошек и собак, всегда готова была прийти на помощь. Только с ровесниками у нее никак не складывалось.
В младших классах еще туда-сюда, но чем старше она становилась, тем очевиднее становилась пропасть между ней и другими ребятами. Это было одновременно и непонятно, и естественно. Непонятно, потому что Лиза была добрая, отзывчивая и никому не делала зла. Наоборот, всегда готова была объяснить сложную тему, дать списать, подсказать, выручить.
А естественно потому, что подростковые коллективы подвержены стадным инстинктам, готовы клеймить и травить тех, кто отличается. Лиза и ее одноклассники взрослели, и конфликт обострялся. Иванову травили, дразнили, над ней смеялись, а если учителя заступались, становилось только хуже.
Лиза приносила из дома еду для собаки со щенками, жившими за школьной теплицей. Ее дразнили «собачницей». Девочки демонстративно морщили носы и заявляли, что от Лизы плохо пахнет, что с ней невозможно сидеть за одной партой. Так она, кстати, с шестого класса и сидела одна.
Если чьи-то хулиганские проделки становились известны учителям, винили всегда Лизу — мол, ябеда, это она настучала, даже если было очевидно, что она ни при чем. Девочки начинали краситься, завивать челки и курить. Лиза оставалась прежней. Заплетала косы, не трогала помаду, не пробовала курить. «Белая ворона», — кривились одноклассницы, — «никак из пеленок не вылезет».
С годами Лиза стала понимать, что похвалы учителей только ухудшают ее положение. Для всех она — «лиза-подлиза», которую хвалят не за успехи, а за умение поддакивать взрослым. При этом специально учиться хуже Лиза не могла. Золотая или серебряная медаль были пропуском в институт, увеличивали шансы поступить в медицинский.
Но больше всего, наверное, одноклассников злило то, что Лиза никогда не отвечала на оскорбления, не кричала и не обзывалась в ответ. Молчала, отходила в сторону, не реагировала. Это автоматически ставило ее на другую ступень. Она оказывалась выше обидчиков, и те смутно понимали, что, унижая Лизу, унижают себя. За непротивление злу насилием девочку прозвали Блаженной. С этой кличкой, прилипшей намертво, она и перешла в восьмой класс.
Стоит сказать, что травля, как это обычно и бывает, исходила от нескольких ребят, вожаков класса. Остальные либо поддакивали, либо молча соглашались, чтобы не испортить свое положение в иерархии. Пойти против толпы — сложно, почти невозможно. Мало кто рискнул бы проявить симпатию к непопулярной, гонимой девочке. Вступишься за нее — окажешься в такой же ситуации.
Вот и Ваня Потапов не решался. То, что Лиза ему нравится, он понял еще в седьмом классе. Ваня занимался спортом, лучше всех играл в футбол, считался одним из самых симпатичных мальчиков в классе и нравился девочкам, в том числе и Кате, первой красавице, дочери городского главы. Катя щеголяла в модных нарядах и вела себя нарочито дерзко, что, как ей казалось, добавляло ей крутости.
Катя строила Ване глазки, а он внутренне сжимался, потому что это казалось ему вульгарным. А Лиза напоминала принцессу. Только вот из той башни, куда ее заточили от того дракона, который ее мучил, спасти избранницу Ваня не мог.
Когда они перешли в восьмой класс, Ваня стал догадываться, что тоже нравится Лизе. Ее синие глаза вспыхивали и светились еще ярче, когда она смотрела на него. Судя по всему, Лиза догадывалась о его чувствах и не сердилась, что он робеет и не подходит близко. Может, Лиза и не презирала его за слабость, но сам Ваня презирал себя.
Месяц за месяцем он мучился из-за собственной трусости, чувствуя, что упускает что-то очень важное. Было больно смотреть, как одноклассники издеваются над Лизой, и не вмешиваться, не помогать, а значит, молчаливо участвовать.
В апреле Потапов решил, что после восьмого класса уйдет из школы в техникум, и плевать, что подумают и скажут остальные, в том числе и Катя, которая все сильнее злилась, что Ваня не обращает внимания на ее попытки произвести впечатление.
Поэтому однажды он набрался храбрости и подошел к Лизе. Сел с ней за парту, спросив, не против ли она. Лиза согласилась. Она была удивлена перемене в его поведении и рада случившемуся. Ваня расправил плечи и почувствовал в себе силы бороться за свое счастье. Косые взгляды, перешептывания, усмешки, ярость в глазах Кати, — все это перестало его пугать.
Ваня провожал Лизу после школы, встречал утром, в школе они тоже были неразлучны. Сколько тем для разговоров было у них, сколько радости приносило общение! И даже сгущавшаяся вокруг плотная атмосфера недовольства не пугала Ваню. Плевать, думал он. Но продолжалось это недолго. Уже в середине мая Потапову дали понять, что идти против коллектива — опрометчиво. Что героем быть не так уж и весело.
Сергей, с которым теперь встречалась Катя, туповатый, но накачанный парень, демонстративно не подал ему руку, и после уже никто не решался здороваться с Ваней. Потом он обнаружил плевок на своей куртке. В другой раз пропала тетрадь с домашним заданием. На следующий день кто-то разрезал его новую сумку. А затем футбольная команда отказалась выходить с Ваней на поле, и ему пришлось бросить любимый футбол.
Лиза давно привыкла к подобному и научилась не обращать внимания. Но Ваня, всегда бывший в центре внимания, не мог справиться с внезапно образовавшимся вокруг него вакуумом. Он бился лбом о стену недоброжелательности и понимал, насколько это больно.
Радость от общения с Лизой таяла. На смену ей приходили раздражение и понимание собственной ошибки. Вдобавок до Потапова дошло, что уйти после восьмого класса — плохая идея, ведь Лиза-то останется. Ей нужно поступать в институт после десятого, а он получается, оставит ее одну? Нет, придется и Ване продолжать учебу. Но провести целых два года изгоем?
Короче говоря, ближе к концу мая Ваня сказал себе, что совершил глупость, настроив всех против себя. Видимо, он не был из тех борцов, сильных и независимых людей. Стоило это признать. Как выкрутиться из ситуации, Ваня не знал, а Лиза помочь не могла. Только твердила, что не стоит обращать внимания. Она продолжала верить в людей и надеяться, что все как-то наладится.
— И правда, блаженная, — думал со злостью Ваня, соображая, что предпринять.
К счастью, ему подсказали. Катя и ее приспешники вместе с Сергеем как-то вечером пришли к нему домой поговорить. Суть была проста, как топор: Ваня помогает проучить блаженную Лизу за зазнайство раз и навсегда, и его принимают обратно. Все будет как раньше: и футбол, и посиделки после уроков, и смех на переменах, и все прочее. Привычное болото смердело, но манило своей предсказуемостью.
— Я же вижу. Она тебя с толку сбила, — с притворным сочувствием сказала Катя. — Пора ее наказать.
— Да, а то, что она? — поддакнул Сергей, а остальные тут же поддержали.
— Как наказать? — спросил Ваня, у которого было плохое предчувствие.
— Узнаешь, — сказали ему. — Ты же согласен?
И Ваня согласился.
С того дня план, придуманный Катей, вступил в действие. Лиза ни о чем не подозревала. Она искренне радовалась тому, как резко изменилось поведение одноклассников. Все теперь были с ней приветливы, никто не обзывал и не дразнил, девочки улыбались и болтали, а Катя подошла и сказала, что была не права, и даже предложила дружить. Все это выглядело очень фальшиво, но Лиза, не видевшая в людях зла, принимала все за чистую монету.
— Видишь, я же знала, они со временем поймут, — говорила Лиза, а Ваня натянуто улыбался в ответ.
В конце учебного года был большой концерт. Провели конкурс красоты и талантов среди восьмиклассников. Победили Лиза и отличник Крылов. Лиза была на седьмом небе от счастья. Ведь за нее голосовали не только почти все учителя, что было понятно, но и ребята. Она купалась во внимании, искренне полагая, что ее наконец-то приняли, оценили. А, возможно, таким образом кто-то просил прощения за былую несправедливость.
Через три дня должен был состояться выпускной вечер. Часть ребят уйдет из школы, кто-то останется, в том числе и Лиза с Ваней. Он понимал, что близится момент, когда финальная часть плана Кати будет реализована. Так и вышло.
На перемене Ване дали понять, что пора. После уроков — сбор у него дома. Потапов, как всегда, проводил Лизу. Внутри все тряслось и дрожало. Странно, что Лиза не заметила и не спросила, что с ним. Она осталась дома, а Ваня пошел к себе, шел, как на Голгофу, понимая, что ничего хорошего его не ждет. В эти минуты он предавал и Лизу, и себя, и свои чувства к ней, но понимал, что иначе никак.
Потапов не мог плыть против течения, это было еще страшнее, чем подставить доверившуюся ему Лизу. «Сама виновата», — убеждал он себя, — ведет себя как дура».
— После выпускного пойдем на природу, — сказала Катя. — Отметить, типа. Блаженную возьмешь с собой. Смотри, чтобы она точно пошла. Твоя задача — напоить ее. Она же небось и не пробовала ничего, крепче кефира.
Все заржали. Ваня тоже улыбнулся, ненавидя себя.
— Ну вот, легко будет. Чтобы она пьяная была, понял?
— Зачем? — спросил он. — Вы хотите ее…
— Ты что, тупой? — фыркнула Катя. — Кому криминал сдался?
— Сидеть, что ли, из-за этой? — хохотнул Сергей.
— А что тогда? — настаивал Ваня.
— Ой, да ничего, — закатила глаза Катя, и ее подружки захихикали. — Разденем ее, рядом с парнями сфоткаем, а потом фоточки на всеобщее обозрение выставим. На школьной доске объявлений, на стендах, на всех столбах. Пускай весь город посмотрит, какая она у нас умница и красавица. Напилась и на парней вешается, себя предлагает. Тихоня.
Они говорили и говорили, смеялись, потешались, представляя, что скажут учителя, родители, соседи. А Ваня был в ужасе. Разве он мог пойти на это? Отвратительный, мерзкий заговор! Жестокий удар по юной девушке, которая ничем не заслужила такого!
Потапов сидел и думал, что же делать, кивая и соглашаясь, как он сам себе говорил, для вида. Все-таки ему хотелось верить в свою порядочность, в то, что он не сумеет так поступить, предотвратит, откажется. «Придумаю что-нибудь потом, еще есть время», — вертелось в голове. Но ему не пришлось ничего предпринимать. Лиза все сделала сама.
Позже она не могла понять, зачем пошла за Ваней. Увидела, как он скрылся за поворотом. Сбежала с крыльца и пошла следом. Вечерело. Погода портилась. Небо налилось свинцом. Стало темно, начался дождь. Люди разбежались по домам, прячась от непогоды, и Ваня тоже спешил под крышу, не оглядываясь.
Лиза увидела, что у калитки его ждут одноклассники, человек десять. Никогда она не таилась, не пряталась, не выслеживала никого. Но что-то изнутри словно шептало, подсказывало — спрячься, посмотри, что будет дальше. Все-таки, несмотря на доверчивость и наивность, Лизу часто мучил вопрос, почему все так резко стали к ней добры. Грыз маленький червячок сомнения — неспроста это, ох, неспроста.
Думать о людях плохо Лиза не умела и учиться этому не хотела, поэтому гнала тяжелые мысли прочь. Но в тот день она решила развеять все сомнения. Ругая себя, она прокралась во двор, никем не замеченная, и встала под окнами. Услышала все. И гадкий план, и то, как ее дорогой, чудесный Ваня с ним соглашается.
Спроси кто Лизу, что она почувствовала в тот момент, — не смогла бы ответить. Небо упало на землю. Земля под ногами превратилась в зыбучий песок. Белое стало черным. Сама не понимая, зачем, Лиза подошла к входной двери. Там на крыльце лежала обувь ребят: туфли, кроссовки, тапочки, ботинки. Рядом стояло большое пустое ведро.
Хотела ли Лиза распахнуть дверь, войти, сказать, что все слышала, все знает, что у них ничего не выйдет? Собиралась ли она пристыдить Ваню, бросить ему в лицо горькие слова? Потом Лиза не могла вспомнить, хотела ли она этого, а если да, то почему передумала. Во всяком случае, входить в дом она не стала. Двигаясь методично и быстро, как автомат, она собрала всю обувь и затолкала в ведро, а потом направилась к деревянному туалету в углу двора и вывалила все в яму. Обувь утонула в зловонной жиже, а Лиза, бросив ведро, пошла прочь.
Дальнейшие события выпали из ее памяти. Она не знала, заметили ли ее заговорщики, когда они обнаружили пропажу, как добирались по домам босиком под дождем. Придя домой, Лиза потеряла сознание. Перепуганные родители вызвали скорую. Девушку увезли в больницу. Пробыла она там больше месяца.
Слухи в городе ходили разные. Одни говорили, что у нее паралич лицевого нерва. Другие утверждали, что экзема или что-то вроде того. В одном все сходились: несчастная не могла говорить три недели. А когда заговорила, то сказала родителям, что в школу больше не пойдет. И в городке жить не будет тоже. Поэтому, когда Лиза выписалась из больницы, семья переехала.
Позже Ваня узнал, что Лиза не вернулась за школьную парту, а поступила в медицинское училище. Больше он о ней ничего не знал. Как они расстались в тот черный день у ее дома, так он и не видел Лизу до сегодняшнего дня. Выходит, она потом и в институт поступила, как хотела, и даже профессором стала, и замуж, судя по всему, вышла. И, наверное, этот Ласточкин — достойный, хороший человек, раз Лиза после всего, что пережила, смогла ему довериться.
---
Глядя на Лизу, постаревший Иван Петрович мучительно гадал, простила ли она его? Можно ли такое простить? Он сам бы точно не смог. Видя перед собой ее — гордую, прекрасную, добившуюся всего, о чем мечтала, вопреки удару судьбы, вопреки жестокости людей, Потапов думал, что сам себя он так и не простил. Оттого и жизнь вышла такая неудачная — началась-то с подлости, с предательства.
Проживая год за годом, Иван Петрович не забывал Лизу. Она всегда жила в потайном уголке его души, даже когда он пытался вытравить ее, выскрести, стереть, вырвать с корнем. Не забывал и, наверное, все еще любил. Как умел, так и любил — коряво, нелепо, трусливо, женившись на другой, обманывая ее и себя.
— Вы не волнуйтесь, Иван Петрович, — спокойно сказала Лиза, отходя от его койки и переключаясь на другого пациента. — Вылечим мы вас. Сделаю все, что смогу.
---
Никто, кроме них двоих, не понял скрытого смысла этих слов. Доктор Ласточкина успокаивала его, негодяя. Мол, не переживай, мстить я не собираюсь. Спасу, как и всех остальных спасаю.
А потом Лиза отвернулась и отошла. А Иван Петрович понял, что ни капельки не боится за свою жизнь. Не стоит она того, чтобы за нее держаться. Только вряд ли ему позволят уйти. Так и будет скрипеть, мучиться остаток дней. Все то время, которое выкроет для него у смерти доктор Ласточкина...