Пять долгих лет я откладывала деньги, отказывая себе во всём, чтобы собрать один миллион двести тысяч рублей на квартиру. Муж за это время не вложил почти ничего. И едва я получила ключи от новенькой квартиры, как его мать слегла. Ноги якобы отказали. Денис тут же сорвался к ней, а на следующее утро заявил, что теперь будет за ней ухаживать.
По совету моего деда, я тайно установила камеры в её квартире. То, что я увидела, перевернуло мой мир. Муж со своей матерью спускались по лестнице с неподъёмными баулами.
В свои двадцать восемь я знала одну непреложную истину: рассчитывать можно только на себя. Эту мудрость вбил в меня дедушка, человек железной логики и скупых слов, который вместе с бабушкой заменил мне весь мир. Мать оставила меня у них на недельку, когда мне было три года.
И эта неделька растянулась на целую жизнь. Моя мать – женщина с бурной личной жизнью, где кавалеры мелькали, словно времена года. Сегодня – Толик-дальнобойщик, завтра – Серёжа с его вечными авансами, послезавтра – какой-нибудь Вадим, вообще непонятно кто. Звонила редко, поздравляла сухо, словно повинность отбывала.
Отец ушёл, когда мне исполнилось пять, завёл новую семью. Мы виделись раз в несколько месяцев. Неплохой человек, просто чужой, как сосед по лестничной клетке, с которым здороваешься из вежливости.
– Вероника, опять гречку с сердечками варишь? – Денис заглянул в кастрюлю и поморщился. – Может, хоть раз нормально поужинаем? – Нормально? Это как? – Я помешивала куриные сердечки, стараясь не сорваться. Он промолчал, хлопнув дверцей холодильника, где, кроме йогуртов по акции и замороженных овощей, ничего не водилось уже третий год.
Наша однушка, тридцать шесть квадратных метров хрущёвской планировки, принадлежала ему. Купил до свадьбы, гордился страшно. Я переехала сюда пять лет назад с двумя чемоданами и надеждой на счастливую семейную жизнь. Теперь от надежды остались только чемоданы, забитые старыми вещами с распродаж. Моя работа приносила тридцать восемь тысяч оклада плюс редкие премии.
В хорошие месяцы выходило до пятидесяти двух. По выходным я подрабатывала на уборке квартир – ещё четырнадцать тысяч сверху. Денис устроился диспетчером. Тридцать тысяч без премий, которых почти не случалось. Из этих денег он вкладывал в общий котёл десять тысяч. Да и то не всегда. То бензин подорожал, то подписку на игры продлить надо, то ещё какая-нибудь неотложная трата внезапно возникала.
– Слушай, а может, не надо нам новую квартиру? – Он сел напротив меня, пока я раскладывала еду по контейнерам на неделю вперёд. – Нам и здесь нормально. – Нормально? – Я остановилась с половником в руке. – Ты серьёзно? – Ну а что? Места хватает. Район обжитой. – Денис, мы пять лет откладываем! – «Я пять лет откладываю», – поправилась я. – У меня уже миллион сто накоплено. – И что? Ещё четыре миллиона в ипотеку брать будешь? Всю жизнь выплачивать?
Два года назад он без спроса взял кредит на подержанную Ладу Весту. Двенадцать тысяч в месяц – платёж, двести семьдесят тысяч долга. Я тогда чуть не сорвалась, но промолчала. Что толку кричать на человека, который живет одним днём? В тот момент во мне что-то окончательно надломилось, будто последняя струна лопнула. За неделю до получения ключей я сидела в кабинете кредитного специалиста банка, и она сообщила мне новость, которая не стала неожиданностью: – Вероника Павловна, кредит одобрен только на вас. У вашего супруга, к сожалению, плохая кредитная история. Несколько просрочек по кредитным картам.
Денис сидел рядом, уткнувшись в телефон, как будто его это не касалось. Ипотека. Ежемесячный платёж – сорок семь тысяч. Почти вся моя зарплата. – Молодец, справилась, – скривился муж.
Когда мы выходили из банка с подписанными документами, я ждала объятий, слов поддержки, хоть какой-то радости. Но нет. В день получения ключей я стояла одна в офисе застройщика. Денис отпросился. Срочный заказ на работе, не мог отказать. Девушка менеджер вручала мне заветную связку, улыбалась очень приветливо: – Поздравляем с новосельем! Счастья в новом доме!
Я вышла на улицу, сжимая ключи так крепко, что они впивались в ладонь. Просто стояла у стеклянных дверей и ревела от облегчения, усталости и какого-то пронзительного чувства одиночества посреди толпы. Пять лет отказов, гречки с макаронами, телефона с треснувшим экраном, одежды с уценки. И вот он, результат!
Мой, только мой. Ну что, посмотрим хоромы? Денис приехал через час, деловито осматривая квартиру. Окна на юг – хорошо. Но сантехнику точно менять надо. Эта китайская долго не протянет. Он ходил по пустым комнатам, стучал костяшками по стенам, проверял розетки, планировал вслух. Большую комнату – под спальню.
Маленькую – под его кабинет для стримов и фриланса. «Какого фриланса? – думала я. – А деньги на ремонт где брать будем? – спросила я, уже зная ответ. – Ну, у меня пока туго. Машину же выплачиваю, ты знаешь, там ещё двести семьдесят висит.
Вечером я позвонила бабушке с дедушкой, рассказала про квартиру. Галина Ивановна радовалась, причитала, что наконец-то внучка как люди заживет. А Фёдор Степанович, как всегда, задал неожиданный вопрос: – А однушка на кого оформлена? – На Дениса. Он же до свадьбы купил. – Понятно. Главное, чтобы эта квартира была твоя, внучка. Ты долго работала, кровь проливала. Помни это.
Слова деда застряли занозой, будто он что-то предчувствовал. На следующее утро, когда я собиралась ехать в новую квартиру с рулеткой и блокнотом для замеров, раздался звонок. Антонина Павловна, свекровь, голос дрожащий, жалобный: – Вероника, доченька, беда у меня! Я с кровати встать не могу. Ноги отказали. До туалета еле доползаю с палочкой.
– Может, скорую вызвать? – Я остановилась посреди коридора с курткой в руках. – Да что скорая? Приедут, в больницу упекут, там и помрёшь. Денисочка уже едет, не волнуйся.
Свекровь жила одна уже двенадцать лет после смерти мужа. Крепкая женщина, бывший завхоз в школе, потом уборщицей подрабатывала. И вот вдруг такое…. Слишком внезапно. Или слишком вовремя? Но я отогнала мысль: «Нельзя же быть такой циничной».
– Мама лежит пластом, – сообщил Денис вечером по телефону. – Вызвал частного невролога, тот сказал: защемление серьёзное, нужен постоянный уход. – И что теперь? – Я тут переночую, за ней присмотрю, а завтра подумаем.
Думали мы недолго. Через два дня Денис предложил то, чего я боялась: – Надо маму к нам перевезти. Временно, пока ей не полегчает. Неделю-две максимум. – Может, лучше в новую квартиру? – предложила я без особой надежды. – Там места больше. – Ты что? Там голые стены, ни мебели, ни ремонта. Как я больного человека по бетону таскать буду?
Отказать значило выглядеть последней эгоисткой. Согласиться означало впустить в нашу крошечную однушку ещё одного человека. Я понимала, стоит свекрови переехать, обратно она уже не уедет. Но что я могла сделать? Меня саму когда-то бросили. Я не могла бросить другого человека, пусть и подозревала неладное. В субботу Денис поставил меня перед фактом: – Всё, я раскладушку купил. Сейчас поеду за мамой, к вечеру будем.
К вечеру наша однушка превратилась в лазарет. Антонина Павловна въехала со вздохами и стонами, опираясь на Дениса с одной стороны и на палочку с другой, волоча ноги так, будто каждый шаг давался ей через адскую боль. Бледная, осунувшаяся, с потухшим взглядом. Совсем не та бойкая женщина, которая ещё месяц назад рассказывала мне, как выторговала скидку на помидоры на рынке.
– Вероника, доченька, прости, что так вышло, – стонала она, опускаясь на раскладушку у окна. – Я бы ни за что, да вот ноги-то совсем отказали. – Ничего страшного, Антонина Павловна, главное, поправляйтесь.
Я старалась не думать о том, что теперь спать придётся на матрасе на полу. Диван оккупировал Денис, чтобы быть рядом с матерью. Свекровь охнула, попросила воды, потом поправить подушку, потом принести судно. Встать до туалета сил не было. Ночь превратилась в кошмар. Каждые полчаса – стоны, просьбы. Денис вскакивал, суетился.
Я лежала на полу, уставившись в потолок, и считала трещины на побелке. Утром на работе я едва держалась на ногах. У меня перед глазами всё плыло от недосыпа. Вернулась домой – картина маслом. Раковина забита грязной посудой, мусорное ведро переполнено, на плите – засохшие макароны в кастрюле. Денис сидел рядом с матерью, смотрел что-то в телефоне.
– Ты бы хоть посуду помыл, – не выдержала я. – Я от мамы отойти не могу. Видишь, как ей плохо?
Антонина Павловна тут же застонала, схватилась за поясницу. Я молча принялась за уборку. Спорить не было сил. На четвёртый день Денис встретил меня в прихожей с серьёзным лицом. – Я увольняюсь с работы. – Что? – Мама одна целый день. Я не могу её бросить. Ты работаешь, ипотеку платить надо. А я буду за ней ухаживать. Заявление уже написал. Завтра последний день.
Меня как током прошибло от этих слов. Увольняется просто так. Без обсуждения, без вариантов. – Денис, ты серьёзно? А жить на что? – На твою зарплату. Временно же, пока мама не поправится.
Через три дня случилось. Мигрень скрутила меня так, что я отпросилась с работы. Я тихо открыла дверь квартиры, стараясь не шуметь. Из комнаты доносился звук телевизора. Заглянула внутрь и застыла. Антонина Павловна сидела на раскладушке. Ноги свободно свисали с кровати, колени согнуты. В руке - пачка чипсов, которые она с аппетитом уплетала.
Увидев меня, свекровь преобразилась молниеносно, словно актриса погорелого театра. Пачка чипсов рассыпалась по полу, руки судорожно вцепились в поясницу. Тело обмякло и рухнуло на подушку с протяжным воплем: "Ой, батюшки, Вероника, это ты! Мне так дурно сделалось. Думала, сон дивный снится, будто я снова хожу…"
Я молча собрала чипсы, принесла ей чаю, ушла на кухню. Там, сидя за столом, гадала: "А вдруг и правда полегчало на миг? Бывает же…" Но червь сомнения уже точил изнутри. Вечером подозрения усилились. Денис сидел на диване, уставившись в телефон. Я подошла сзади позвать ужинать и краем глаза успела перехватить сообщение от контакта: "Мама, она ещё не догадалась".
Муж вздрогнул, поспешно спрятал телефон. "Мама спрашивает про лекарство. Помнишь, давала ей таблетку после обеда или нет?" "Давала", – кивнула я и ушла на кухню. "Она ещё не догадалась…" – сверлило в голове. И это точно не про таблетки. Ночь прошла без сна. Лежала на своём матрасе и складывала мозаику. Внезапная болезнь сразу после получения ключей. Чипсы. Странная переписка. Картина вырисовывалась кошмарная, но я отчаянно не хотела в неё верить.
Неужели люди способны на такое? Утром позвонила бабушке с дедушкой, выложила всё как на духу: про болезнь, про увольнение Дениса, про чипсы и загадочные сообщения. Дедушка слушал молча, потом проговорил тяжёлым голосом: "Внучка, совпадений слишком много. Захворала аккурат после твоих ключей. Сын работу бросил – удобно им вышло. Вот что сделай. Купи скрытые камеры, установи дома. Если всё чисто, извинишься и забудешь. А если нет – проверяй факты, потом делай выводы".
"Дедушка, это же слежка какая-то…" "А терпеть обман – лучше?" – голос Фёдора Степановича был спокойным и железным, как всегда. – "Ты пять лет на эту квартиру пахала. Имеешь право знать, что творится в твоём доме". Бабушка добавила мягко: "Внученька, правда всегда лучше, даже самая горькая". Я заказала в интернет-магазине три мини-камеры, замаскированные под зарядные устройства. 7500.
Последние деньги из заначки "на чёрный день". Перед установкой решила прибраться в шкафу и наткнулась на сюрприз. За стопкой книг обнаружился настоящий тайник свекрови. Фантики от конфет, обёртки от шоколадок. Пустая банка из-под сгущенки. "Больная, которую от всего тошнит, питалась как хомяк запасливый". Молча сфотографировала находку и аккуратно вернула всё на место.
Внутри крепла стальная уверенность. Камеры установила быстро. Одну на кухне, вторую в комнате, третью в коридоре. Настроила запись по движению. На следующий день на работе, едва дождавшись перерыва, открыла приложение, перемотала на 6 утра и чуть не выронила телефон. На экране моя свекровь в сером спортивном костюме стояла посреди кухни.
Из динамика телефона доносилась зажигательная мелодия, и Антонина Павловна отжигала так, что инструктор позавидовал бы: руки вверх-вниз, повороты, притопы, прыжки! Семь минут энергичных танцев. Ноги работали идеально. Никакой боли в спине. Меня разобрал хохот. Покупатели оборачивались. Коллега Катя встревоженно спросила: "Вероника Павловна, всё в порядке?" "Да, просто видео смешное попалось", – вытерла я слёзы, а внутри было ледяное спокойствие.
Всё ясно. Перемотала дальше. Свекровь бодро завтракала колбасой с сыром. Делала приседания – двадцать штук, глубоко и ровно. Потом шла в комнату и укладывалась на раскладушку. Спектакль века. Вечером телефон пискнул, сообщая о новой записи. Я ушла в подсобку, открыла видео. Услышанное заставило меня прислониться к стене. Кухня. Полдень. Антонина Павловна и Денис сидели за столом, пили чай с бутербродами.
Голос свекрови звучал бодро и деловито: "Ещё недельку-другую потерплю, и она привыкнет, что я тут живу. Потом уже не выгонит. Слишком правильная. Совесть замучает. А ты пока документы на продажу готовь". "Мам, может, не надо? Как-то нечестно…" "Нечестно?! – взорвалась Антонина Павловна. – А то, что ты пять лет при ней как прислуга жил, это честно? Она на себя копила, на себя квартиру оформила. Думаешь, любит тебя? Да ей просто страшно одной остаться. Мамаша-то её бросила, вот и вцепилась в тебя. Однушка на тебя записана. Можешь продать, три миллиона минимум получишь. Половину – мне, остальное – себе. Пусть ипотеку платит, раз хотела большую квартиру".
Денис молчал, потом неуверенно пробормотал: "Ладно, только аккуратно надо, чтобы не заподозрила". "Не заподозрит. Она слишком правильная. На жалость её возьмём. Не бросит же больную свекровь сиротка наша…" Я стояла в подсобке, прижав телефон к груди. Дышать было трудно, тело била мелкая дрожь. Пять лет. Пять лет! Я думала, мы семья навсегда, а он просто ждал момента.
И эта фраза про "сиротку" полоснула ножом по сердцу. Сохранила запись в трёх местах: на телефон, на почту, в облако. Набрала номер дедушки, пересказала дрожащим голосом. "Сегодня вечером приедем", – ответил дедушка коротко. – "Жди, внучка". Остаток дня я проработала на автомате. Дома меня встретила привычная картина. Антонина Павловна на раскладушке изображала последние минуты жизни, простонав что-то невнятное про воду.
А Денис сидел рядом на табуретке с озабоченным видом. "Вер, маме совсем плохо стало. Ноги вообще отнялись. До туалета дойти не может". Я молча поставила сумку, налила воды в стакан, подала свекрови. Та приняла его дрожащей рукой, отпила глоток и откинулась на подушку с протяжным стоном. Через десять минут раздался звонок в дверь – три коротких, один длинный. Дедушкин звонок.
"Кто это в такое время?" – встревожился Денис. "Мои", – коротко ответила я и пошла открывать. Фёдор Степанович вошел первым, не отвечая на вопросы Дениса, который засуетился в коридоре. Восемьдесят лет, но спина прямая, взгляд острый. За ним бабушка Галина Ивановна обняла меня, встала рядом. "Что происходит, Вероника? Объясни". Денис переводил взгляд с меня на деда.
Я подключила телефон к телевизору через кабель. Руки не дрожали. Внутри была странная пустота. На большом экране замелькали кадры. Вот Антонина Павловна в сером спортивном костюме отплясывает зумбу, машет руками, прыгает. Вот она же делает приседания: "Один, два, три… двадцать. Глубоко, ровно, без одышки". Вот ложится на раскладушку. В комнате повисла тишина. Денис побелел.
Антонина Павловна приподнялась на локтях, лицо перекосило. Следующее видео. Кухня, полдень, разговор за чаем. Голос свекрови, бодрый и деловой, заполнил комнату: "А ты пока документы на продажу готовь, три миллиона минимум получишь. Пусть ипотеку платит. Так хотела большую квартиру. Не бросит же больную свекровь сиротка наша…"
Дедушка сделал шаг вперёд, заговорил голосом, от которого кровь стыла в жилах: "Тридцать минут на сборы. Если через тридцать минут вы будете в этой квартире, видео уйдёт вашим родственникам, соседям, в школу, где вы работали, Антонина Павловна, и в полицию. Мошенничество, попытка завладения имуществом. Я консультировался с юристом".
Антонина Павловна заверещала: "Мы же семья! Я тебе как мать была, а ты камеры ставишь, следишь за мной!" Я достала из сумки небольшую прозрачную коробочку, купленную вчера на сайте объявлений за полторы тысячи рублей. Внутри – реалистичный тарантул в смоле, сувенир из Таиланда. Знала ведь, что свекровь панически боится пауков.
Однажды она полквартиры переполошила из-за крошечного паучка в ванной. "Антонина Павловна, это вам в коллекцию. Вы же носите брошь в виде паука. Говорят, сейчас это модно". Свекровь взглянула на коробку, глаза расширились. Она отшатнулась, забыв про "парализованные" ноги, и со свистом запрыгнула на диван, поджав колени. "О, смотрите, исцеление! Чудо медицины!" – прокомментировал дедушка с каменным лицом.
Бабушка тихонько хмыкнула. Я почувствовала, как губы сами собой растягиваются в улыбке. Первый раз за эти недели. "Это всё Денис придумал!" – завопила Антонина Павловна, спрыгивая с дивана. "Он сказал, что ты его используешь!" "Ты же сама придумала! – огрызнулся сын. – Ты сказала, прикинешься больной…" Они орали, перебивая друг друга, сваливая вину. Жалкие, мелкие, трусливые.
Денис вдруг повернулся ко мне: "Вероника, ну подожди, давай поговорим. Я не хотел. Это мама…" Я смотрела на него и не узнавала. Пять лет спала рядом, строила планы, думала – семья. А передо мной стоял чужой, противный, слабый человек. "Восемнадцать минут осталось", – сказала я тихо, но каждое слово било как молот. "Уходите!" – скомандовал дедушка.
Я посмотрела Денису в глаза: "Квартира твоя. Но я тут прописана как жена. Имею полное право находиться здесь. Никуда отсюда не ухожу. А вот жить под одной крышей с вами больше не собираюсь!" Денис дёрнулся: "Вероника, подожди…" – "Нечего ждать", – отрезал дедушка. – "Внучка остаётся, а вы как хотите, только учтите – через несколько минут запись будет у всех ваших знакомых и у участкового". Антонина Павловна переглянулась с сыном. В её глазах мелькнул животный страх.
Не передо мной – перед позором, перед тем, что соседки узнают, что подруги по одноклассникам увидят её танцующей зумбу после рассказов про отказавшие ноги. Дедушка сделал ещё шаг вперёд. Денис сглотнул, отвернулся, пошёл собираться. Они метались по квартире, как тараканы, когда включают свет. Антонина Павловна причитала, всхлипывала в платок.
Денис молча утрамбовывал вещи в сумку, словно комкая собственную вину. Ровно через восемнадцать тягостных минут они уже стояли у двери, обремененные своими баулами. Я проводила их до лестничной клетки, взглядом провожая их спуск. Антонина Павловна на каждой ступеньке издавала страдальческий стон, однако теперь я нутром чуяла – притворяется.
Когда они вышли из подъезда и принялись перебирать свои пожитки у лавочки, я вернулась, заперла дверь на все замки, прислонилась спиной к холодной поверхности и разрыдалась. Тихо, беззвучно, словно из меня выходил весь яд, скопившийся за эти недели. Бабушка обняла, нежно гладила по спине, а дедушка положил свою тяжелую, натруженную ладонь на плечо. «Все правильно сделала. Всё правильно…» – шептали они, словно молитву.
На следующий день я взяла больничный на три дня. С яростью выбросила всё, что служило напоминанием о Денисе: его футболку, зубную щётку, даже запах его одеколона выветрила, распахнув окна настежь. По совету деда поехала к юристу, Олегу Викторовичу. Тот внимательно изучил видеозаписи, кивнул. «Материала более чем достаточно. Подаём на развод. Раздела имущества не будет. Квартира ипотечная, оформлена на вас. Однушка куплена до брака. И сразу заявление в Росреестр. Запретим продажу до окончания бракоразводного процесса». Пятьдесят пять тысяч за услуги… Последние сбережения, но оно того стоило.
Вечером раздался звонок от Дениса. Голос жалкий, словно выдавленный из-под пресса. «Вероника, прости меня, дурака. Давай всё вернем. Я на работу устроюсь, с ипотекой помогать буду. Это мама… всё она…» Ты взрослый человек, Денис. Ты сам принял решение меня обмануть, сам уволился, сам планировал продать квартиру. «Я больше не хочу тебя ни видеть, ни слышать». Сбросила вызов и заблокировала номер.
Через час зазвонил незнакомый номер. Антонина Павловна начала сладко, приторно: «Вероника, доченька, прости старую дуру…» Но тут же перешла на визгливый крик: «Я столько для тебя сделала! Дениса на тебе женила, неблагодарная!» Заблокировала и этот номер. А потом открыла «Одноклассники», нашла страницу свекрови и анонимно отправила видео с зумбой всем её подругам. Мелкая месть, но такая приятная…
Через три недели я въехала в отремонтированную двушку. Светлые стены, новый ламинат, белые потолки. Никаких ярких пятен. Хотелось тишины и покоя. Суд прошел быстро. Денис сидел на другом конце зала, съёжившийся, постаревший. Судья зачитывала решение монотонным голосом: «Брак расторгнуть, имущество не делить». Я вышла, не оглядываясь.
Через три месяца узнала от общих знакомых, что Денис пытался продать однушку. Нашел покупателей, но прорвало трубу, старые коммуникации не выдержали. Залил соседей. Суд, компенсации… В итоге продал квартиру за бесценок. Долги съели почти всё. А Антонина Павловна, выходя из подъезда в гололед, поскользнулась и упала. Перелом ноги со смещением. Операция, штифты…
Теперь и правда ходит на костылях. Денис ухаживает за ней по-настоящему, без вариантов. Ирония судьбы – притворялась больной, а стала ею.
В квартиру напротив въехал новый сосед. Познакомились, когда он помог занести комод из мебельного магазина. Курьеры бросили его у подъезда. Высокий, спокойный, с мозолями на руках от работы. «Соседям надо помогать», – улыбнулся он. Обменялись телефонами. Он не навязывался, просто иногда здоровался, иногда приносил домашнее печенье.
«Мама научила». Однажды вечером звонок. Игорь с тортом «Птичье молоко». «Новоселье же надо отметить. Три месяца живете, ни разу не праздновали». Я улыбнулась. Впервые за долгое время искренне. Пригласила войти.
Поздний вечер. Стою у окна с чашкой чая. За спиной Игорь моет посуду. Сам вызвался. Думаю о прошедших месяцах. О предательстве, о камерах, о танцующей свекрови, о пауке в коробочке.
Все чего-то боятся. Главное – не притворяться. Меня бросила мать. Я выстояла. Предал муж. Выстояла. Пытались использовать, но я не позволила. Теперь сижу в своей квартире с соседом. За окном город тонет в вечерних огнях. В моей квартире тепло и тихо. Рядом – человек, который не притворяется. Моя крепость, которую никто больше не разрушит. Этого достаточно для счастья.
____
Друзья, спасибо за лайки и подписку. Приглашаю в мой ТГ канал. (Моя соседка голодает. Как мы бабку вылечили и многие другие хорошие истории)