— Лена, ты опять крупу не в ту банку насыпала! — голос свекрови разнёсся по всей квартире. Сколько раз говорить: гречка, в зелёную, рис— в синюю!
Елена сжала кулаки, досчитала до десяти и медленно выдохнула. Это был её единственный способ не сорваться. Пять лет. Пять лет она жила с родителями мужа в их трёхкомнатной квартире, потому что ипотека съедала половину семейного бюджета, и откладывать на съём жилья не получалось.
— Галина Петровна, я запомню, — проговорила она спокойно.
— Запомнишь, как же, — фыркнула свекровь, входя на кухню. — В прошлый раз тоже обещала. А потом я полчаса искала манку, потому что ты её с пшеном перепутала.
Елена прикусила губу. Спорить было бесполезно — проверено годами.
— Мам, не придирайся, — вяло отозвался Максим из гостиной, не отрываясь от телефона. — Подумаешь, крупа.
— Вот именно, подумаешь! — Елена не выдержала. — Макс, твоя мама каждый день находит, к чему придраться. То я суп пересолила, то рубашки твои неправильно развесила, то с Машей занимаюсь не так!
— Лен, ну не начинай опять, — Максим оторвался от экрана. — Мама просто хочет помочь.
— Помочь? — голос Елены дрогнул. — Она вчера при внучке сказала, что я плохая мать, потому что не заставляю Машу доедать кашу!
— Я такого не говорила, — возмутилась Галина Петровна. — Я просто заметила, что ребёнка нельзя баловать. В моё время...
— В ваше время было по-другому, я знаю! — Елена схватила сумку. — Мне на работу пора.
Она выскочила из квартиры, хлопнув дверью. На лестничной площадке остановилась, прислонилась к холодной стене и закрыла глаза. Слёзы сами катились по щекам.
Когда-то, семь лет назад, она и представить не могла, что окажется в такой ситуации. Максим тогда казался принцем — внимательным, заботливым, готовым на всё ради их любви. Но принцы, как выяснилось, живут не в замках, а в трёшках с родителями.
— Лена, подожди! — за спиной раздался голос мужа.
Она вытерла слёзы и обернулась. Максим стоял на пороге квартиры в домашних тапочках, растерянно глядя на неё.
— Что случилось? Почему ты так нервничаешь?
— Макс, ты правда не понимаешь? — она устало покачала головой. — Я живу в чужом доме, где мне каждый день дают понять, что я делаю всё неправильно. Твоя мама всегда вмешивается в нашу жизнь, а ты просто закрываешь на это глаза!
— Она не вмешивается, — запротестовал он. — Просто привыкла всё контролировать. Это её дом.
— Именно! Её дом! — Елена почувствовала, как внутри снова закипает обида. — А я тут просто квартирантка, которая обязана подчиняться всем правилам.
— Не говори глупости, — Максим шагнул к ней. — Ты моя жена, мать моего ребёнка. Мама тебя уважает.
— Уважает? — горько усмехнулась Елена. — Она вчера при Маше сказала, что я балую её и не умею воспитывать. Сегодня критикует, как я раскладываю крупу. Завтра что будет?
— Лен, потерпи ещё немного, — в голосе Максима послышалась мольба. — Ипотеку выплатим, переедем в свою квартиру, и всё наладится.
— Ещё восемь лет, Макс. Восемь! — она закрыла лицо руками. — Я не выдержу.
Максим обнял её, прижал к себе. Елена уткнулась ему в плечо, чувствуя, как усталость смешивается с отчаянием.
— Прости меня, — тихо проговорил он. — Я правда постараюсь поговорить с мамой.
Они оба знали, что это ничего не изменит. Так было всегда: Максим обещал поговорить, возможно, даже говорил, но Галина Петровна продолжала жить по своим правилам.
Вечером, когда все разошлись по комнатам, Елена сидела на кухне с чашкой остывшего чая. Завтра суббота, и она мечтала только об одном — выспаться. Но сон не шёл. В голове роились мысли, каждая тяжелее предыдущей.
Может, снять квартиру? Даже однушку, лишь бы отдельно. Но тогда на ипотеку не останется денег, и выплачивать её придётся не восемь лет, а все двадцать. А Маше нужна нормальная детская, игрушки, одежда, кружки...
Елена встала, чтобы вылить остывший чай, и случайно задела стопку старых журналов на подоконнике. Они с глухим стуком упали на пол. Ругнув себя за неловкость, она стала собирать их — и заметила под журналами потёртую тетрадь в коричневом переплёте.
Подняв её, Елена невольно раскрыла первую страницу. Аккуратный, старомодный почерк: "Дневник. 1985 год. Галина Соколова".
Соколова — девичья фамилия свекрови. Этот дневник был написан до замужества или в самом начале семейной жизни.
Елена знала, что читать чужие дневники нехорошо. Но что-то заставило её перелистнуть ещё одну страницу. И ещё одну.
"15 марта. Опять скандал с Лидией Васильевной. Она сказала, что я неправильно готовлю борщ. Что Юра привык к другому вкусу. Что мне ещё учиться и учиться, как вести хозяйство. Я старалась! Целый день стояла у плиты! А она — раз, и перемыла всю посуду после меня, потому что якобы недостаточно чисто..."
Елена замерла. Лидия Васильевна — это мать свёкра, её бабушка по мужу. Неужели...
"22 марта. Сегодня Лидия Васильевна сделала мне замечание при соседках. Сказала, что я неправильно одела Колю на прогулку, что он простудится. При всех! Мне так стыдно было... Юра только отмахнулся: мол, мама переживает. А мне хочется просто уехать отсюда куда угодно. Но денег нет, квартиру не дают..."
Сердце Елены забилось чаще. Она продолжала читать, не в силах оторваться.
"10 апреля. Я больше не могу. Каждый день — придирки. То постель не так застелена, то ужин пересолен, то ребёнка неправильно укладываю спать. Я чувствую себя чужой в этом доме. Юра не понимает, говорит: потерпи, скоро квартиру дадут. Но когда это будет? Год? Два? Десять?"
Елена с шумом вдохнула. Это было точь-в-точь как сейчас с ней. Те же слова, те же чувства, та же беспомощность.
"25 апреля. Сегодня поссорилась с Юрой. Накричала на него, что он меня не защищает. Он обиделся, сказал, что я неблагодарная, что его мать нас приютила, кормит, помогает с ребёнком. А я думаю: нужна ли мне такая помощь, если от неё только хуже?"
Елена перелистывала страницу за страницей. Галина Петровна писала о своих страхах, обидах, мечтах о собственном жилье, где она сможет жить так, как хочет. Где никто не будет критиковать каждый её шаг.
Последняя запись датирована 1987 годом:
"Нам дали квартиру! Двушку на окраине, но свою! Я так счастлива, что могла бы плакать. Больше никаких придирок, никакого чужого дома. Теперь я буду делать всё по-своему. И никто мне слова не скажет!"
Елена захлопнула дневник и прижала его к груди. Галина Петровна прошла через то же самое. Терпела придирки, чувствовала себя чужой, мечтала о свободе. Но почему же теперь она делает то же самое со своей невесткой?
Елена просидела на кухне до глубокой ночи, размышляя над прочитанным. К утру она знала, что должна сделать.
В субботу, когда Максим ушёл с Машей на детскую площадку, а свёкор отправился в гараж, Елена решилась.
— Галина Петровна, можно с вами поговорить?
Свекровь подняла голову от кроссворда, удивлённо посмотрела на невестку.
— О чём?
Елена села около нее, положила на стол дневник.
— Я случайно нашла это вчера. Простите, что прочитала. Но мне кажется, нам нужно поговорить.
Галина Петровна побледнела, узнав дневник. Схватила его, прижала к себе.
— Ты... ты читала?
— Да, — честно призналась Елена. — И знаете что? Я увидела себя. То, что вы описывали тридцать пять лет назад, — именно то, что чувствую я сейчас.
Свекровь молчала, глядя в сторону. По её лицу пробежала тень — боли, стыда, осознания.
— Я не хотела... — начала она тихо. — Я просто... привыкла всё контролировать. Это мой дом, мои правила. Я столько лет мечтала о своей квартире, где буду хозяйкой. И когда получила её... Мне казалось, что так правильно.
— Галина Петровна, — Елена наклонилась вперёд., Вы же помните, каково это, жить в чужом доме? Чувствовать себя лишней? Выслушивать придирки каждый день?
Свекровь закрыла лица руками. Её плечи затряслись.
— Я помню. Конечно, помню. Я поклялась себе, что никогда не буду такой, как Лидия Васильевна. Что если у меня будет невестка, я буду к ней добра. Но годы прошли, и я... превратилась в ту самую женщину, которую ненавидела в молодости.
Елена почувствовала, как её собственные глаза наполняются слезами.
— Мы можем всё изменить. Правда можем. Я не прошу многого — просто дайте мне быть собой. Пусть я делаю что-то не так, как привыкли вы. Пусть моя крупа лежит не в тех банках. Но это моя жизнь, моя семья.
Галина Петровна вытерла слёзы, посмотрела на невестку долгим, оценивающим взглядом.
— Ты права, — произнесла она. — Я вела себя ужасно. Прости меня, Леночка. Я правда не хотела делать тебе больно.
— Я знаю, — Елена протянула руку через стол, и свекровь осторожно пожала её. — Просто давайте начнём сначала. Как две женщины, которые любят одного и того же мужчину, пусть и по-разному.
Они долго сидели, держась за руки, и впервые за пять лет между ними не было напряжения и недосказанности.
—Знаешь, сказала Галина Петровна, когда я читаю этот дневник, мне стыдно. Я забыла ту девушку, которая так страдала. Забыла, каково это — быть молодой матерью в чужом доме.
— Вы не забыли, — возразила Елена. — Просто боль притупилась, а привычки остались. Но мы можем всё исправить.
С того дня что-то изменилось. Галина Петровна перестала делать замечания по каждому поводу. Елена научилась спрашивать совета — не из страха, а из уважения. Максим смотрел на них с изумлением, не понимая, что произошло.
Однажды вечером, когда Маша уже спала, четверо взрослых сидели на кухне за чаем.
— Мам, ты какая-то другая стала, — заметил Максим. — Добрее что ли.
Галина Петровна усмехнулась, обменялась взглядом с Еленой.
— Просто вспомнила кое-что важное, сынок. Вспомнила, что мы когда-то были молодыми и мечтали о понимании.
Елена улыбнулась. Ипотека никуда не делась, и жить с родителями мужа им предстояло ещё долго. Но теперь это был не чужой дом, где она чувствовала себя лишней. Теперь это был дом, где две женщины, пережившие одинаковую боль, научились понимать друг друга.
И этого, как оказалось, хватило, чтобы всё изменилось.