– Ты уверен, что твоя мама ест утку с яблоками? В прошлом году она сказала, что курица была сухая, как подошва, хотя мясо буквально отваливалось от кости, – Ирина нервно поправила выбившуюся прядь волос, глядя на огромную птицу, которая уже час мариновалась в смеси меда, горчицы и апельсинового сока.
Олег, стоявший у окна и лениво наблюдавший за тем, как во дворе соседи запускают пробные фейерверки, лишь пожал плечами, не оборачиваясь.
– Ир, ну не начинай. Мама просто человек старой закалки. У них в столовой на заводе готовили по ГОСТу, она привыкла к определенным стандартам. Ну, поворчит и съест. Ты же знаешь, она добра желает, просто выражает это… по-своему. Сделай ты эту утку, праздник все-таки.
Ирина тяжело вздохнула и вернулась к нарезке овощей для оливье. «По-своему». Это мягкое определение для того потока критики, который Тамара Ивановна обрушивала на невестку при каждой встрече. Свекровь была женщиной властной, громкой и абсолютно уверенной в том, что мир вращается исключительно вокруг ее мнения. За семь лет брака Ирина так и не научилась, по мнению «второй мамы», правильно гладить рубашки (нужны стрелки даже на рукавах пижамы), мыть полы (только руками и с хозяйственным мылом) и, конечно же, готовить.
Кухня напоминала поле битвы, где Ирина была единственным воином. На плите булькали овощи, в духовке доходила буженина, на столе громоздились миски с ингредиентами. До боя курантов оставалось всего пять часов, а работы было еще непочатый край. Ирина хотела, чтобы этот Новый год был идеальным. Она потратила половину своей премии на деликатесы: красную икру, дорогую рыбу, качественный сыр, ту самую фермерскую утку. Ей хотелось хоть раз услышать от свекрови скупое «неплохо», а не привычное цоканье языком.
– Ты бы хоть помог, – тихо сказала она, шинкуя соленые огурцы. – Почистил бы картошку, пока я с салатами разбираюсь.
– Я сейчас за мамой поеду, – тут же нашелся Олег, взглянув на часы. – Ей еще собраться надо, прическу поправить. Сама знаешь, она не любит спешки. Я лучше пораньше выеду, чтобы в пробки не попасть.
Муж быстро ретировался из кухни, словно боялся, что ему вручат нож или тряпку. Хлопнула входная дверь, и Ирина осталась одна в тишине, нарушаемой лишь шкварчанием на сковороде и звуками телевизора из гостиной, где Женя Лукашин в сотый раз летел в Ленинград.
Она любила готовить. Правда, любила. Но когда готовка превращалась в экзамен перед строгой комиссией, удовольствие испарялось. Ирина вспомнила прошлый визит Тамары Ивановны. Тогда свекровь демонстративно протирала своей белоснежной носовым платком бокалы, проверяя их на наличие разводов, а потом полвечера рассказывала, как ее сын похудел и осунулся из-за «магазинных пельменей», хотя Олег за зиму набрал пять килограммов на Ирининых борщах.
Через два часа стол в гостиной был накрыт. Белоснежная скатерть, которую Ирина крахмалила специально для этого вечера, хрустела от свежести. Салфетки были сложены в виде елочек, в центре стола стояла композиция из живых еловых веток и свечей. Все выглядело как на картинке из кулинарного журнала.
Ирина успела принять душ, переодеться в новое бархатное платье изумрудного цвета и даже нанести макияж. Она посмотрела на себя в зеркало: уставшие глаза, но улыбка на месте. «Все будет хорошо, – сказала она своему отражению. – Это просто ужин. Просто одна ночь».
В замке заскрежетал ключ. Послышались голоса, топот, и в квартиру, внося с собой запах мороза и тяжелых духов «Красная Москва», вошла Тамара Ивановна.
Она была, как всегда, монументальна. В норковой шубе в пол, в высокой меховой шапке, которую она носила, кажется, с восьмидесятых годов, и с выражением лица инспектора пожарной безопасности, обнаружившего открытый огонь на складе горючего.
– Здравствуй, Ирочка, – процедила она, подставляя щеку для поцелуя, но тут же отстранилась, едва губы невестки коснулись кожи. – Ой, у тебя помада такая яркая, не испачкай меня.
– Добрый вечер, Тамара Ивановна. С наступающим вас, – Ирина старалась звучать приветливо. – Проходите, мойте руки, все уже готово.
Свекровь долго и тщательно разоблачалась, критически осматривая вешалку.
– Олег, а почему у вас пуховик Иры висит поверх твоего пальто? Это же мнет ткань. Сколько раз говорила, вещи нужно развешивать по ранжиру, – начала она с порога.
Олег виновато перевесил куртку жены. Ирина, стиснув зубы, ушла на кухню за горячими закусками. Началось.
Когда все расселись за столом, Тамара Ивановна первым делом провела пальцем по краю тарелки. Видимо, не обнаружив пыли, она переключила внимание на сервировку.
– Скатерть красивая, – неожиданно сказала она. Ирина выдохнула. – Жаль только, что синтетика. В наше время ценился лен. А это так, блестит дешево. Но для молодежи сойдет.
– Это хлопок с пропиткой, Тамара Ивановна, итальянская ткань, – не удержалась Ирина.
– Да? Ну, сейчас что угодно напишут, лишь бы продать, – отмахнулась свекровь и потянулась к салатнице с оливье.
Ирина затаила дыхание. Оливье она делала по особому рецепту: с запеченной телятиной вместо колбасы, с домашним майонезом и добавлением каперсов для пикантности.
Тамара Ивановна положила себе ложку салата, понюхала его, словно сомневаясь в свежести, и отправила в рот. Жевала она медленно, задумчиво глядя в потолок.
– Ну как, мам? – спросил Олег, накладывая себе огромную порцию. – Вкусно же! Ирка весь день возилась.
Свекровь проглотила, сделала паузу и вынесла вердикт:
– Оригинально. Но, честно говоря, Ирочка, зачем портить классику? Оливье – это докторская колбаса, соленый огурец и баночный горошек. А тут какой-то привкус странный... Кислый. Это что, огурцы испорченные?
– Это каперсы, – деревянным голосом ответила Ирина. – И телятина.
– Телятина в салат? – Тамара Ивановна картинно округлила глаза. – Какое расточительство. Мясо нужно есть куском, а в крошево это переводить... И майонез жирноват. Сама делала? Зря. В магазине сейчас отличный «Провансаль», легкий, а от этого холестерин подскочит. Нет, сынок, я это больше не буду, печень пожалею.
Она демонстративно отодвинула тарелку с почти нетронутым салатом. Олег, который только что набивал щеки, перестал жевать и растерянно посмотрел на жену.
– Мам, ну нормальный салат, чего ты...
– Я не говорю, что он плохой, Олежек. Я говорю, что он на любителя. На очень большого любителя экспериментов. А я человек простой. Ладно, что там у нас еще? Селедка под шубой?
Ирина молча убрала тарелку с оливье и пододвинула к свекрови селедку. «Шуба» была гордостью Ирины. Она натирала овощи на самой мелкой терке, чтобы салат был воздушным, как мусс, и каждый слой пропитывала идеально.
Тамара Ивановна поковыряла вилкой розовую массу.
– Цвет какой-то бледный, – заметила она. – Свеклы пожалела? Или свекла кормовая? Сейчас на рынке часто обманывают, подсовывают безвкусную. И, Ира, ты что, кости не все выбрала?
– Там филе, Тамара Ивановна. Я лично каждую косточку пинцетом удаляла.
– Ну не знаю, мне показалось, что-то хрустнуло. Может, песок в овощах плохо промыла? Морковь-то грязная сейчас продается.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она мыла овощи щеткой. Она варила их в разных кастрюлях. Она потратила час на разделку рыбы.
– Хлеба нет черного? – вдруг спросила свекровь, оглядывая стол. – Только багет этот французский? Он же как вата.
– Есть бородинский, сейчас принесу, – Ирина встала. Ноги были ватными.
Пока она ходила на кухню, слышала, как Тамара Ивановна выговаривает Олегу:
– Худой ты какой, бледный. Сразу видно, питания нормального нет. Эти все изыски – баловство одно. Мужику нужна еда простая, сытная. Щи, котлеты, каша гречневая. А Ира твоя все мудрит, все хочет пыль в глаза пустить. Деньги тратит, а толку? Вкус-то не тот. Не душевный.
Ирина вернулась с хлебом, стараясь не смотреть на мужа. Ей хотелось, чтобы он хоть слово сказал в ее защиту. Сказал, что ему вкусно. Что он ценит ее труд. Но Олег молчал, уткнувшись в тарелку, и лишь поддакивал матери: «Ну да, мам, ну ты же знаешь, она старается».
Время шло к полуночи. Напряжение за столом можно было резать ножом. Тамара Ивановна успела раскритиковать холодец («не дрожит, желатина перебухала, химия сплошная»), бутерброды с икрой («масло слишком толсто намазано, икра перебивается») и маринованные грибы («уксуса много, желудок сожжешь»).
Наконец, наступил черед горячего. Ирина торжественно внесла утку. Птица была великолепна: золотистая корочка блестела, аромат яблок и цитрусовых наполнил комнату, перебивая даже запах «Красной Москвы».
– Вот, главное блюдо, – сказала Ирина, ставя противень на подставку.
Тамара Ивановна надела очки, которые висели у нее на груди на цепочке, и наклонилась к утке, словно патологоанатом к телу.
– Ой, Ира... – протянула она со скорбной интонацией. – Ты ее сожгла.
– Где же сожгла? – удивилась Ирина. – Это глазурь, мед с горчицей, она карамелизировалась. Это самый вкусный цвет.
– Черная корка – это канцерогены, – назидательно произнесла свекровь. – Это прямой путь к онкологии. И потом, посмотри, как кожа скукожилась. Это значит, птица была старая. Жесткая будет, зубы сломаешь.
– Это фермерская утка, молодая, я специально заказывала...
– Фермеры эти твои – жулики. Наколют птицу антибиотиками, водой накачают для веса, а вы и рады уши развесить. И зачем ты ее фруктами обложила? Сладкое мясо – это извращение. Утку надо с капустой тушить, чтобы жир уходил. А так... Жир, сахар, горелая кожа.
Она отодвинулась от стола, сложив руки на груди.
– Я, пожалуй, горячее пропущу. Здоровье дороже. Да и аппетит, честно говоря, пропал от такого вида. Нарежь мне просто сыра, если он у тебя не с плесенью, конечно. А то модно сейчас тухлятину есть.
Внутри у Ирины что-то щелкнуло. Тихо, но отчетливо. Словно лопнула струна, на которой держалось ее терпение все эти годы. Она посмотрела на мужа. Олег виновато ковырял вилкой скатерть. Он даже не попытался попробовать утку. Он просто ждал, когда буря уляжется.
Ирина медленно вытерла руки о салфетку.
– Значит, утка горелая? – переспросила она спокойным голосом.
– Ну а ты сама не видишь? – фыркнула Тамара Ивановна. – Угольки одни.
– И салаты несъедобные? Майонез жирный, огурцы кислые, свекла кормовая?
– Ирочка, я не хочу тебя обидеть, я говорю правду. Кто тебе еще скажет, если не родная свекровь? Учиться тебе надо, деточка. Книги читать кулинарные, советские, а не в интернете всякую ерунду смотреть. Готовить ты, к сожалению, не умеешь. Перевод продуктов.
– Я поняла, – кивнула Ирина. – Спасибо за честность, Тамара Ивановна. Вы абсолютно правы. Зачем есть то, что может навредить вашему драгоценному здоровью?
Она встала со своего места. Подошла к месту, где сидела свекровь.
– Ты чего встала? – насторожился Олег. – Сядь, давай хоть выпьем, куранты через десять минут.
Ирина его не слышала. Она протянула руку и взяла тарелку Тамары Ивановны. Пустую, чистую тарелку, которую та так ничем и не наполнила после дегустации салатов.
– Что ты делаешь? – удивилась свекровь, глядя на невестку поверх очков.
– Убираю, – спокойно ответила Ирина.
Она поставила тарелку на поднос. Затем забрала вилку, нож, ложку. Забрала бокал для шампанского. Забрала рюмку для коньяка. Забрала салфетку. Даже маленькую тарелочку для хлеба забрала. Перед Тамарой Ивановной осталась только голая скатерть.
– Ира, ты с ума сошла? – голос Олега дрогнул. – Ты что творишь? Мама же гостья!
– Мама сказала, что еда несъедобная, – Ирина говорила ровно, глядя прямо в глаза опешившей свекрови. – Оливье плохой, рыба с костями, холодец химический, утка – яд и канцерогены. Я не могу позволить, чтобы мама мужа травилась в моем доме. Я же не враг ей. Раз все блюда – «перевод продуктов» и «помои», значит, есть их не нужно.
– Ты... ты хамишь! – Тамара Ивановна побагровела, ее лицо пошло красными пятнами в тон «Кремлевской звезде». – Олег, ты видишь?! Она оставляет меня голодной в новогоднюю ночь!
– Мам, ну Ира просто... Ир, верни тарелку! Ну что за детский сад! – взмолился Олег, вскакивая со стула.
– Никакого детского сада, – Ирина взяла огромное блюдо с уткой и поставила его перед собой. – Это забота. Тамара Ивановна сама сказала: аппетит пропал от вида моего стола. Зачем же мучиться? Сидите, отдыхайте, смотрите телевизор. А мы с Олегом рискнем здоровьем. Правда, дорогой?
Она отрезала себе огромную, сочную ножку утки. Мясо было нежнейшим, кожа хрустела, сок тек по тарелке. Аромат ударил в нос с новой силой.
Тамара Ивановна сидела, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег. Такой наглости она не ожидала. Обычно Ирина плакала, убегала в ванную или молча глотала обиды. А тут...
– Да как ты смеешь... – прошипела свекровь. – Я к вам ехала через весь город! Я подарок везла! А ты мне тарелку пожалела?
– Тарелку не жалко. Еду жалко, – отрезала Ирина, отправляя в рот кусок утки и жмурясь от удовольствия. – Она же денег стоит, усилий. А для вас это все – мусор. Зачем мусор в тарелку класть?
– Олег! – взвизгнула Тамара Ивановна. – Сделай что-нибудь! Твою мать унижают!
Олег стоял между двумя женщинами, растерянный и жалкий. Он посмотрел на маму, пышущую гневом, потом на жену, которая с аппетитом ела утку и впервые за вечер выглядела абсолютно спокойной и счастливой. Потом он посмотрел на утку. Желудок предательски заурчал.
– Мам, – тихо сказал он. – Ну ты же правда сказала, что все невкусно. Зачем Ира будет тебя заставлять?
– Что?! – Тамара Ивановна поперхнулась воздухом. – И ты туда же? Предатель! Подкаблучник! Да я... да ноги моей здесь больше не будет!
Она резко вскочила, опрокинув стул. Стул с грохотом упал на паркет.
– Я ухожу! Прямо сейчас! И не думайте, что я прощу это хамство! В Новый год выгнать мать из-за стола!
– Вас никто не выгоняет, – заметила Ирина, не переставая жевать. – Вы сами встали. Сыр я вам могу нарезать, в дорогу. Без плесени. Российский есть.
– Подавись своим сыром! – рявкнула свекровь и, гордо задрав подбородок, поплыла в прихожую.
Олег дернулся было за ней, но остановился на полпути. Из коридора доносилось гневное шуршание шубы, звон вешалок и бормотание про «змею подколодную» и «сыночка-тряпку».
Хлопнула входная дверь. Стало тихо. Только по телевизору били куранты.
– Двенадцать, – сказала Ирина, наливая себе шампанское. – С Новым годом, Олег.
Муж медленно опустился на свой стул. Он выглядел контуженным.
– Ира... ну зачем так жестко? Она же старый человек. Она сейчас поедет одна, в ночи...
– Она вызовет такси «Комфорт плюс», у нее есть деньги. И она поедет домой, где у нее в холодильнике наверняка стоит ее «правильный» холодец и «настоящий» оливье. Она не пропадет, Олег. А вот я могла пропасть. Еще бы час ее комментариев, и я бы сошла с ума.
Ирина подняла бокал.
– Ты будешь утку? Или тоже считаешь, что она горелая?
Олег посмотрел на жену. В ее глазах больше не было страха или желания угодить. Там была сталь. И он понял, что если сейчас он откажется, то следующая пустая тарелка будет стоять перед ним.
– Буду, – выдохнул он. – Положи мне ножку. И картошки. И оливье верни.
Ирина улыбнулась и щедро наполнила тарелку мужа.
– Ешь. Телятина там отличная.
Они ели молча. Олег – жадно, словно наверстывая упущенное за годы голодания на «правильной» еде. Ирина – с чувством глубокого удовлетворения. Утка действительно удалась на славу. Возможно, это была самая вкусная утка в ее жизни.
– Слушай, – с набитым ртом сказал Олег, прожевав кусок буженины. – А ведь и правда вкусно. Чего она взъелась?
– Характер такой, – пожала плечами Ирина. – Вампир она энергетический, Олежек. Ей не еда нужна, ей эмоции нужны. Мои слезы, мои оправдания. А я сегодня кормушку закрыла.
– И что теперь будет? Она же обиделась намертво.
– И прекрасно. Значит, на восьмое марта мы поедем в СПА, а не слушать лекцию о том, как правильно мыть окна. И на Пасху мы будем есть куличи, которые испеку я, а не давиться ее сухарями. Ты понимаешь, Олег? Мы свободны.
Олег задумался, откусывая бутерброд с икрой. Перспектива не слушать мамины нотации казалась пугающей, но неожиданно привлекательной.
– А она звонить будет, ругаться...
– Трубку не бери. Или скажи: «Мама, мы едим горелую утку, нам некогда». Она успокоится. Месяца через два. Как раз к дачному сезону, когда ей понадобится рабочая сила.
Ирина рассмеялась, и смех этот был легким и звонким.
– Давай еще шампанского. За нас. За мою кухню. И за то, что в этом доме отныне едят только те, кто умеет говорить «спасибо».
Олег чокнулся с женой. Впервые за долгое время он смотрел на нее не как на приложение к маме, а как на красивую, сильную женщину, которая умеет за себя постоять. И, черт возьми, она действительно божественно готовила.
За окном грохотали салюты, раскрашивая небо в разноцветные огни. Новый год вступил в свои права. И этот год обещал быть совершенно другим. Без нравоучений, без критики и без пустых тарелок для тех, кто не ценит чужой труд.
Подпишитесь на канал и поставьте лайк, если считаете, что героиня поступила правильно, защитив свои личные границы. Жду ваше мнение в комментариях