— Оленька, доченька, это мама.
Я замерла с чашкой кофе в руке. Мама не звонила мне… лет десять, наверное. Я даже не была уверена, что у нее есть мой номер.
Я сидела в своей светлой квартире-студии в центре города. За окном шумел проспект, на столе лежал Macbook, с которого я управляла своим небольшим, но прибыльным SMM-агентством.
— Здравствуй, мама, — сухо ответила я.
— Олюшка, беда у нас, — запричитала она в трубку. — Отца твоего… прихватило. Сердце. Операция нужна, срочная. Деньги огромные, нам такие и не снились. А брат твой, Пашка, прогорел совсем.
Пашка. Мой старший брат, мамина и папина гордость. В школе он был красавчиком и спортсменом, а я — очкастой серой мышкой. Когда мне исполнилось 17, родители посадили меня на кухне и вынесли вердикт.
— Оля, ты девка невидная, замуж тебя тут никто не возьмет, — сказала тогда мама, глядя в сторону. — А Пашке дом нужен, семью скоро заведет. Поезжай-ка ты в город. В общежитии поживешь от техникума, выучишься на швею. Хоть какой-то кусок хлеба будет. От тебя здесь все равно толку нет.
Они просто выставили меня за дверь с одним чемоданом. Дали немного денег на билет и на первое время.
Я не стала швеей. Я мыла полы в офисах, работала официанткой, ночами училась на курсах дизайна. Я спала по четыре часа в сутки, питалась дешевой лапшой. Но я знала: я никогда не вернусь в деревню, чтобы доказать им, что они ошиблись.
— И что вы от меня хотите? — спросила я в трубку, отгоняя воспоминания.
— Оль… мы знаем, ты… ты в городе хорошо устроилась. Пашка видел твои фотографии. Помоги, дочка. Ты же не чужая. Кровь родная.
Кровь родная. Вспомнили.
— Я приеду завтра, — отрезала я. — Поговорим.
Моя старая деревня встретила меня покосившимися заборами и разбитой дорогой. Дом родителей выглядел таким же, как и пятнадцать лет назад. Только еще более серым и обшарпанным.
Я припарковала свой белый кроссовер у ворот. На крыльце стояли все: мать в старом халате, отец — бледный, осунувшийся, и Пашка. Брат сильно изменился: обрюзг, постарел, на лице застыло вечно недовольное выражение.
Они смотрели на меня, как на инопланетянку. На мою кожаную куртку, на хорошую машину, на дорогую сумку.
— Проходи, — буркнул брат.
В доме пахло лекарствами и унынием. Мы сели за стол на кухне.
— В общем, так, — начал Пашка, не здороваясь. — Врачи сказали, триста тысяч надо. И это только на операцию, без лекарств. У тебя деньги есть. Давай, чего тянуть.
Он говорил так, будто я должна ему эти деньги. Будто он делает мне одолжение, позволяя помочь.
Мать поддакивала: «Да, Оленька, давай. Отца спасать надо».
Я посмотрела на них. Ни капли раскаяния в глазах. Ни одного слова извинения за то, что они вышвырнули меня из дома. Я была для них просто ходячим кошельком, который внезапно оказался полезным.
— Хорошо, — спокойно сказала я. — Я оплачу операцию. И лекарства. Полностью.
Они выдохнули с облегчением. Пашка даже криво улыбнулся.
— Но у меня есть два условия.
Они напряглись.
— Первое. После операции вы продаете этот дом и переезжаете в райцентр, в квартиру. Я куплю вам однокомнатную, рядом с больницей. Отцу нужен уход и наблюдение, а не колодец и дрова.
— Продать дом?! — взвыла мать. — Дом дедов?! Да ни за что!
— Тогда лечите отца подорожником, — отрезала я. — Это не обсуждается.
— А второе? — враждебно спросил Пашка.
— Второе касается тебя, брат. Твой «бизнес» с лесопилкой прогорел, потому что ты привык, что все тебе должны. Ты задолжал людям, и они скоро придут к тебе. Так вот. Ты едешь со мной в город. Я даю тебе работу.
— Кем это? — оживился он. — Заместителем твоим?
— Курьером, — отчеканила я. — В моем агентстве. Будешь развозить документы по клиентам. На метро. Зарплата — тридцать тысяч рублей в месяц. Как у всех. Будешь жить в общежитии, которое я тебе сниму. Пока не отдашь все свои долги и не научишься ценить деньги.
Пашка побагровел.
— Да ты… Ты смеешься надо мной?! Я, с моим опытом, курьером?! К тебе, соплячке, на побегушки?!
— Это мои условия. Или так, или отец остается без операции, а ты — один на один со своими кредиторами. Выбирайте.
Я встала, давая понять, что разговор окончен.
Начался крик. Мать назвала меня бессердечной тварью. Отец молча схватился за сердце. Один Пашка, после пяти минут воплей, вдруг затих. Он был не глупым. Он понял, что я не шучу, и что это его единственный шанс вылезти из ямы.
— Я согласен, — процедил он сквозь зубы.
Отцу сделали операцию через неделю. Я, как и обещала, купила родителям квартиру в городе.
Пашка живет в общежитии и развозит документы. Ненавидит меня, ненавидит свою работу, но каждый день исправно выходит на смену. Иногда я вижу из окна своего кабинета, как он идет по улице — понурый, с тяжелой сумкой через плечо.
Мне его не жаль.
Я не стала мстить. Я просто расставила все по своим местам. Они хотели, чтобы я знала свое «место». Что ж, теперь каждый из нас на своем.
Я — успешная женщина, которая сама построила свою жизнь. А они — люди, которые зависят от меня. Справедливость иногда выглядит именно так.
Как вы думаете, героиня поступила жестоко или справедливо? Нужно ли помогать родственникам, которые когда-то тебя предали? Делитесь своим мнением!