Она думала, что самое страшное — это развод. Но когда муж начал делить даже детские игрушки, поняла: настоящая война только начинается. История о том, как потерять всё, чтобы найти себя, и почему бумеранг всегда возвращается, даже если ты в него не веришь.
***
— С паршивой овцы хоть шерсти клок! — рявкнул Вадим, с треском выдирая шнур от плазменного телевизора из розетки.
— Ты что творишь? — я застыла в дверях с коробкой в руках. В коробке звякнула наша свадебная посуда, которую он мне, так уж и быть, «позволил» забрать. — Вадик, это же подарок моих родителей!
— Подарок был на свадьбу, значит, общий. А раз ты у нас такая гордая, то телевизор я забираю в счет морального ущерба. Мне теперь нервы лечить надо после твоих истерик.
Он стоял посреди гостиной, некогда нашей уютной гостиной, и выглядел как чужой, злой подросток, дорвавшийся до власти. Дорогой костюм, запонки, которые я выбирала ему на юбилей, и перекошенное от злобы лицо.
— Вадим, имей совесть! — мой голос дрогнул, но я заставила себя выпрямиться. — Ты выгоняешь нас с Тимкой на улицу. Квартира твоя, машина твоя, дача — твоей мамы. Ты даже алименты списал до минимума. Зачем тебе этот телевизор? У тебя в новой квартире их три!
— Принцип, Оля. Дело принципа. — Он аккуратно сматывал шнур. — Ты же у нас такая самостоятельная? Вот и давай, сама. А этот телик я Ленке в спальню поставлю. Она давно просила.
Ленка. Его секретарша. Двадцать два года, губы уточкой и ноль мозгов, зато «большой потенциал», как он выразился.
Из детской выглянул Тимка. Ему восемь, он все понимает. В руках он сжимал старый планшет с треснувшим экраном.
— Пап, а можно я планшет оставлю? — тихо спросил сын. — У меня там игры и школа...
Вадим повернулся к сыну. На секунду мне показалось, что в нем проснется отец.
— Планшет на кого оформлен? На меня, — отрезал он. — Давай сюда. Купит тебе мама новый, она же у нас теперь свободная женщина. Бизнес-леди, наверное, станет.
Он вырвал гаджет из рук ребенка. Тимка не заплакал, только губы побелели. У него астма, ему нельзя нервничать.
— Ты чудовище, — прошептала я.
— Я — собственник, — усмехнулся Вадим. — А ты, Оля, — никто. Квартиру освободить до вечера. И ключи консьержке. Если хоть царапину на паркете найду — засужу.
Он вышел, хлопнув дверью так, что зазвенела люстра. Та самая, которую мы выбирали вместе три года назад, когда думали, что будем жить долго и счастливо.
— Мам, — Тимка подошел и уткнулся мне в бок. — А куда мы пойдем?
— Не бойся, сынок. — Я гладила его по вихрастой макушке, а у самой внутри всё сжималось от ледяного ужаса. — Мы что-нибудь придумаем. У бабушки в деревне дом пустой стоит. Помнишь, прабабушкин?
— Там же крыша течет, — вспомнил он.
— Зато там печка есть. И никто нас оттуда не выгонит. Собирайся, герой. Берем только самое важное.
***
Дом в деревне «Заречье» встретил нас сыростью и запахом мышей. Это было наследство от моей бабушки, которое Вадим всегда презирал. «Гнилушка», — говорил он. «Продай за копейки, купим мне резину на джип». Слава богу, я не продала.
— Мам, тут холодно, — Тимка поежился, оглядывая темную комнату.
— Сейчас, зайчик, сейчас протопим.
Я возилась с печкой, ломая ногти. Дрова отсырели, спички гасли. В голове крутилась одна мысль: как мы будем жить? На карте — две тысячи рублей. Зарплата учителя музыки в сельской школе — копейки, да и школы тут рядом нет, надо ехать в райцентр.
Дверь скрипнула. Я вздрогнула, схватив кочергу.
На пороге стоял сосед. Дед Матвей. В ватнике, с окладистой бородой, похожий на лешего.
— Чего возишься, городская? — прохрипел он. — Задвижку открой, угоришь ведь.
Он бесцеремонно отодвинул меня плечом, пару раз стукнул по заслонке, чиркнул своей спичкой — и огонь весело загудел.
— Спасибо, — выдохнула я.
— Спасибо в карман не положишь, — буркнул он, но глаза были добрые. — Надолго к нам?
— Навсегда, похоже.
— Ну-ну. Мужик-то где? Или сбежал?
— Выгнал, — честно сказала я. — Всё забрал.
Матвей хмыкнул, оглядел наш скудный скарб — пару сумок и кота Барсика, который шипел из переноски.
— Бывает. Бабы нынче терпеливые, а мужик пошел мелкий. Дров принесу сухих. А то этим гнильем только чертей смешить.
Вечером, когда Тимка уснул под тремя одеялами, я сидела у печки и плакала. Тихо, чтобы не разбудить сына. Телефон пиликнул. Сообщение от Вадима:
«Забыл сказать. Зимнюю резину с твоей машины я тоже забираю. Она на мои деньги куплена. Заеду завтра, сниму. Подготовь ключи».
Я смотрела на экран и не верила. На улице ноябрь. Гололед. Он хочет оставить нас в деревне, за 40 километров от города, без зимних колес?
— Не получишь, — прошептала я. — Хрен тебе, а не колеса.
***
Утром я проснулась от рева мотора. Выглянула в окно — черный внедорожник Вадима стоял у наших покосившихся ворот. Он приехал не один. С ним был какой-то амбал в спецовке.
Я выскочила на крыльцо в накинутой куртке.
— Ты совсем с катушек слетел?! — заорала я, забыв про интеллигентность. — Как я ребенка в школу возить буду?
— На автобусе, — Вадим даже не посмотрел на меня. Он тыкал пальцем в колеса моей старенькой «Тойоты». — Снимай, Петрович. Диски тоже мои.
— Вадим, это машина, которую мне папа подарил!
— А обслуживал её я! — рявкнул он. — И резину покупал я. Знаешь, сколько этот комплект стоит? Как твоя почка.
Петрович, здоровый мужик с ключом-баллонником, неуверенно переминался с ноги на ногу.
— Шеф, тут баба с ребенком... Может, не надо? Зима же.
— Делай, что сказано! Я тебе плачу не за советы!
Я метнулась в дом, схватила телефон. Полиция? Бесполезно. Это семейный спор, скажут они. Имущество не поделено.
И тут мой взгляд упал на старый дедовский сундук в углу. Я вспомнила.
Выбежала обратно.
— Снимай! — крикнула я. — Подавись ты этой резиной! Только учти, Вадик. Если ты сейчас это сделаешь, я тоже кое-что заберу.
— И что же? — он презрительно скривился. — Тряпки свои?
— Твою репутацию.
Он расхохотался. Громко, картинно.
— Ой, напугала. Кому ты нужна, училка?
Петрович начал откручивать гайки. Я стояла и смотрела, как моя машина «садится» на кирпичи. Слезы замерзали на щеках. Тимка смотрел в окно, прижавшись носом к стеклу.
Когда они уехали, оставив меня у разбитого корыта в прямом смысле слова, я пошла к деду Матвею.
— Матвей Ильич, — сказала я твердо. — Мне нужна ваша помощь. И ваш мотоцикл с коляской.
— Чаво? — дед поперхнулся чаем.
— Мы едем в город. В налоговую.
***
Вадим был уверен в своей неуязвимости. Он был владельцем сети автосервисов и считал себя королем жизни. Но он забыл одну деталь.
Три года назад, когда он только раскручивался, он попросил меня помочь с документами. «Ты же у нас дотошная, Олька, проверь там цифры». Я проверяла. И не просто проверяла.
Я хранила старый ноутбук. Тот самый, который он считал сломанным и который разрешил забрать. «Забирай этот хлам, он даже не включается», — сказал он.
Он не включался, потому что там отошел контакт зарядки. Я починила его еще год назад, но Вадиму не сказала. Там, на жестком диске, лежала вся его «черная» бухгалтерия за 2022 год. Откаты, левые поставки запчастей, уход от налогов.
В налоговой на меня посмотрели скептически.
— Девушка, вы понимаете, что это серьезное обвинение? — инспектор, усталая женщина с высокой прической, вертела в руках флешку.
— Там не обвинение. Там доказательства. Excel-таблицы, сканы накладных, переписка. Он кинул не только государство, он кинул своих партнеров.
— Зачем вы это делаете? Месть?
— Нет, — я посмотрела ей в глаза. — Справедливость. Он забрал у сына колеса. Я забираю у него уверенность в завтрашнем дне.
Вечером мы вернулись в деревню на попутке. Матвей Ильич остался в городе у свата, а мы с Тимкой тряслись в холодном ПАЗике.
— Мам, а папа нас теперь убьет? — спросил сын.
— Нет, малыш. Теперь папа будет очень занят.
***
Неделю было тихо. Мы обживались. Я устроилась в местный клуб вести кружок пения и фортепиано. Платили гроши, но нам приносили то картошку, то молоко. Деревенские оказались добрее городских «друзей», которые мгновенно испарились после моего развода.
А потом приехал Он.
Не Вадим. К дому подъехал дорогой черный седан. Из машины вышел мужчина лет пятидесяти. Седой, подтянутый, с тростью.
Я вышла навстречу, вытирая руки о передник.
— Ольга Николаевна?
— Допустим.
— Меня зовут Виктор Сергеевич. Я... скажем так, бывший партнер вашего мужа. Тот самый, которого он, судя по вашим документам, «кинул» на три миллиона.
У меня подкосились ноги.
— Вы от него?
— Боже упаси. Я приехал сказать спасибо. Налоговая начала проверку, счета его фирмы арестованы. Вадим сейчас мечется по городу, пытаясь продать активы, но никто не берет. Слух прошел.
Он улыбнулся, и лицо его стало совсем не страшным.
— Я знаю, как он с вами поступил. Колеса, квартира... Это низко. Я хочу предложить вам сделку.
— Какую?
— Я выкупаю долю в его бизнесе за бесценок. Он сейчас на все согласится, ему нужны деньги, чтобы откупиться от уголовки. А вы... вы получите компенсацию.
— Мне не нужны его грязные деньги, — гордо сказала я.
— А сыну? Лечение, учеба? Гордость — это хорошо, Ольга, но она не греет зимой. Берите. Это не его деньги. Это ваши. Честно заработанные нервами.
Он протянул конверт. Толстый.
— Тут хватит на ремонт машины и на первое время. Считайте это авансом за информацию.
***
Прошел месяц. Мы с Тимкой уже привыкли к деревенской жизни. Печку я топила виртуозно, Тимка перестал кашлять — свежий воздух творил чудеса.
Вадим появился под Новый год.
Я не узнала его. Осунувшийся, небритый, в какой-то нелепой куртке. Его внедорожника не было, он приехал на такси.
Я стояла во дворе, украшала елку, которая росла прямо у крыльца.
— Оля...
— Чего тебе? — я даже не повернулась.
— Оль, отзови заявление. Скажи, что ошиблась. Что это фейк.
— А колеса вернешь? — усмехнулась я.
— Какие к черту колеса?! — взвизгнул он. — У меня всё забрали! Ленка ушла, как только карты заблокировали. Квартиру пришлось заложить. Мать в больнице с давлением. Оля, я пустой!
Он упал на колени прямо в снег.
— Прости меня. Я был дураком. Давай начнем сначала? Ты, я, Тимка... Мы же семья.
Я смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни злости, ни жалости. Пустота. Передо мной сидел чужой, жалкий человек.
— Семья? — переспросила я. — Семья закончилась, Вадим, когда ты выдернул шнур от телевизора. Когда ты забрал планшет у больного ребенка. Когда оставил нас без колес в мороз.
— Я все исправлю! Я заработаю!
— Уходи, Вадим.
— Ты не понимаешь! Мне некуда идти! Квартира опечатана!
— С паршивой овцы, — тихо сказала я, — хоть шерсти клок. Помнишь?
Он поднял на меня глаза, полные ужаса.
— Ты... ты это специально?
— Нет. Я просто выживала. А ты... ты сам себя состриг. Под ноль.
***
Вадим ушел. Плелся по сугробам к дороге, сгорбленный, жалкий. Я знала, что он выкарабкается, такие не тонут. Но к нам он больше не полезет.
Вечером мы с Тимкой и дедом Матвеем пили чай с малиновым вареньем. Печка гудела, кот мурчал на коленях.
— Мам, а папа больше не приедет? — спросил Тимка, откусывая пирог.
— Нет, сынок. У папы теперь своя жизнь. А у нас — своя.
В конверте от Виктора Сергеевича оказалось достаточно денег, чтобы отремонтировать крышу и провести газ. А еще я подала документы на грант — хочу открыть в деревне настоящую музыкальную школу. Детей тут много, а заняться им нечем.
Я посмотрела в окно. Снег падал крупными хлопьями, укрывая старый забор, дорогу, следы Вадима. Все чисто. Все с нового листа.
Иногда, чтобы стать счастливой, нужно, чтобы у тебя отобрали всё лишнее. Даже если это казалось самым необходимым.
А вы попытались бы договориться с бывшим мужем, который при разводе забрал у неё с ребёнком последнее, или пошли бы до конца, чтобы защитить себя и сына?