31 декабря — это не день, это марафон на выживание. Я тащила тяжелые пакеты из супермаркета, врезаясь в предпраздничную суету. В пакетах позвякивали банки с горошком, маринованные огурцы и бутылка дорогого коньяка, который любил мой муж, Вадим.
Мне сорок три года, мы в браке почти двадцать лет. Последние годы этот праздник превратился для меня во «вторую смену». Вадим считал, что стол должен ломиться: холодец (варить 6 часов), селедка под шубой (обязательно тереть, а не резать), утка с яблоками. Сам он в это время обычно лежал на диване, переключая каналы, и давал ценные указания: «Марин, ты там с майонезом не переборщи».
Я зашла в квартиру, мечтая только об одном: быстрее нарезать салаты, чтобы к полуночи успеть хотя бы помыть голову и не уснуть лицом в тарелку.
В квартире было подозрительно тихо. Телевизор не работал.
— Вадим? — позвала я, ставя пакеты на пол. — Я мандарины купила, как ты просил, марокканские.
Тишина. Я прошла в комнату. Диван был пуст. Шкаф-купе в прихожей был приоткрыт, и я сразу заметила пустые вешалки. Исчезла его любимая куртка, зимние ботинки, чемодан, который обычно пылился на антресоли.
На кухонном столе, прямо по центру, на моей любимой праздничной скатерти лежал тетрадный листок. Рядом — ключи от квартиры.
Я подошла, чувствуя, как сердце начинает стучать где-то в горле. Почерк был торопливым, нервным.
«Марина. Я так больше не могу. Я понял, что жизнь проходит мимо. Ты замечательная хозяйка, но с тобой... душно. Все эти кастрюли, быт, разговоры об ипотеке. Я мужчина, мне 46, я еще хочу гореть! Я встретил женщину, которая меня понимает. Она — праздник, она — муза. Не ищи меня. В канун Нового года я решил начать новую жизнь. То, что написано в этой записке, должно поставить точку. Салаты ешь сама. Прощай».
Я перечитала это три раза. «Душно». «Муза». «Салаты ешь сама».
Первой реакцией был шок. Как? Прямо сейчас? Когда утка размораживается? Когда мы собирались к родителям завтра?
Я села на стул. Внутри должно было быть горе. Я должна была рыдать, звонить маме, пить валерьянку. Но вместо этого я посмотрела на пакеты с продуктами.
На три килограмма картошки, которую НЕ НАДО чистить.
На утку, которую НЕ НАДО фаршировать и караулить в духовке.
На гору посуды, которой НЕ БУДЕТ утром.
И вдруг я поняла одну страшную вещь. Я не чувствовала боли потери. Я чувствовала невероятное, пьянящее облегчение. Как будто с плеч сняли рюкзак с кирпичами, который я тащила двадцать лет.
В психологии это называется «кризис опустошения», который внезапно переходит в ресурсное состояние. Вадим думал, что он наказывает меня, оставляя одну в праздник. Он был уверен, что я буду выть от одиночества. Он проецировал свою значимость на меня. Нарциссы часто так делают: уходят громко, в самые неподходящие даты, чтобы максимально травмировать жертву и оставить «незабываемый след».
Но он просчитался. Я посмотрела на часы. Было 18:00. До Нового года оставалось шесть часов.
Я встала, взяла записку, скомкала её и бросила в мусорное ведро. Потом достала из пакета тот самый дорогой коньяк. Подумала секунду и убрала его в шкаф. Достала бутылку своего любимого игристого, которое Вадим называл «кислой газировкой» и запрещал покупать.
Хлопнула пробка.
Я не стала готовить. Вообще. Я заказала огромный сет роллов с лососем (Вадим ненавидел рыбу) и пиццу с трюфелем. Я набрала ванну с пеной, включила свою любимую джазовую музыку, которую муж называл «скрипом», и пролежала там час.
К полуночи я была не уставшей «ломовой лошадью» в фартуке, а красивой женщиной в шелковой пижаме, с бокалом в руке и улыбкой на лице. Я смотрела на огоньки гирлянды и понимала: это лучший Новый год в моей жизни. Мне не нужно было прислуживать, угождать, слушать критику. Я принадлежала себе.
В 00:05 мой телефон, который я демонстративно отложила, начал вибрировать. На экране высветилось: «Вадим».
Я не взяла трубку. Он звонил снова и снова. Потом посыпались сообщения.
«Марина, ты дома?»
«Марин, возьми трубку, это не смешно».
«Тут такое дело... Мы с Алей немного не поняли друг друга».
«Марин, мне негде ночевать, у нее кошки, у меня аллергия, ты же знаешь!»
Я читала эти сообщения и хохотала в голос. Его «Муза» оказалась с кошками? Или, может быть, «Муза» рассчитывала, что он придет с деньгами и подарками, а он пришел с пафосом и чемоданом ношеных вещей?
В 01:30 раздался звонок в дверь. Долгий, настойчивый.
Я подошла к двери, но не открыла.
— Кто там? — спросила я весело.
— Марин, это я! Открой! — голос Вадима был совсем не героическим. Он дрожал. На улице было минус двадцать. — Я замерз! Пусти, поговорим! Я погорячился! С кем не бывает? Это кризис среднего возраста, ты же умная женщина, ты поймешь!
— Вадим? — я сделала вид, что удивлена. — А Вадима здесь нет. Он ушел в новую жизнь. К Музе. А здесь живет счастливая женщина, у которой сегодня праздник.
— Марин, хватит дурить! Я есть хочу! У тебя же там утка, оливье!
— Нет, дорогой. У меня суши. И шампанское. А оливье и утку ты забрал с собой вместе со своим плохим настроением и критикой.
— Я выломаю дверь! — взвизгнул он.
— Попробуй, — спокойно ответила я. — И я вызову полицию. Ты здесь не прописан (квартира была моей, добрачной, он только любил называть её «нашей»). Записка, где ты пишешь, что уходишь навсегда, у меня есть. Так что это будет проникновение в жилище.
За дверью повисла тишина. Потом послышалось шмыганье носом и удаляющиеся шаги. Он ушел. Скорее всего, к маме, слушать нотации и есть вчерашний суп.
Я доела ролл, выпила шампанское и легла спать в позе морской звезды, заняв всю кровать.
Утром я подала на развод через Госуслуги. Вадим пытался вернуться еще месяц. Он дарил цветы (дешевые), валялся в ногах, говорил, что «бес попутал». Но я смотрела на него и видела не мужа, а чужого, жалкого человека, который хотел украсть у меня праздник, а в итоге подарил мне свободу.
Та записка до сих пор лежит у меня. Я её не выбросила. Я вставила её в рамочку и повесила в прихожей. Как напоминание о том, что иногда, чтобы стать счастливой, нужно просто, чтобы кто-то вовремя ушел.
Эта история учит нас: не бойтесь остаться одни в праздник. Бойтесь остаться с теми, кто делает вашу жизнь серой будничной каторгой.
А как вы считаете, стоило ли простить «блудного мужа», который замерз и проголодался? Или предательство в Новый год не имеет срока давности?