В одном рукописном сборнике 1720-х гг. «Сказание о чудесах Максима Грека» последним записан рассказ о не совсем обычном чуде, которое как бы противоположно традиционному представлению о совершаемых святыми чудесах. Событие произошло в конце 1720 – начале 1721 гг. в Москве. Купец Симеон Фёдоров находит на крыльце собственного дома бумажный лист с изображением преподобного Максима Грека.
Судьба самого святого, в том числе и посмертная, трагична. Греческий афонский монах Максим прибыл в Москву в 1518 г. по приглашению великого князя для переводов и исправления книг. Оказавшись в центре церковных и политических споров, Максим своими взглядами вызвал недовольство москвичей, в первую очередь самого великого князя Василия Ивановича, и в 1525 г. был осуждён. Ему предъявили два обвинения: распространение еретических взглядов, а именно через исправление – «порчу» книг, и отрицание самопровозглашённой автокефалии Русской (московской) церкви. Максим был отправлен в церковную тюрьму, где и провёл более 20 лет – в разных местах и в разных условиях содержания. В январе 1547 г. Максим был наконец освобождён. Впрочем, вернутся на Афон ему так и не дали: «Много ты знаешь и о наших добрых делах и о лихих». Дали возможность жить в Троице-Сергиевом монастыре, где он и умер, вероятно, в декабре 1555 г. Посмертная государственная реабилитация Максима и начало церковного почитания связывают с восстановлением полноценных контактов Москвы с Константинопольской патриархией в 1580-х гг. – Москве необходимо было загладить «неприятное» происшествие с греческим монахом. Поэтому почитание пошло сверху – от властей церковных и государственных. К приезду в Москву Константинопольского патриарха было создано первое Житие в качестве своего рода объяснения произошедшего «недоразумения» с Максимом. Вину за 22-х летнее заключение возложили на клеветников, завистников, вредителей.
Над могилой Максима возводят часовню, фиксируют чудеса у гробницы. Появляются иконописные изображения. В результате к середине XVII в. складывается почитание Максима и вырастает его авторитет, как богослова, учителя, исповедника, строгого подвижника, аскета, духовидца. Однако, случившаяся во второй половине XVII в. церковная реформа в очередной раз произвела в теперь уже посмертной судьбе Максима резкий поворот. По иронии судьбы, то, за что его судили в Москве, теперь полностью восторжествовало: Москва вновь признала безусловный авторитет Константинопольского патриарха и началась капитальная правка книг. Максим по факту должен был выглядеть, как предтеча церковных реформаторов. Но произошло ровно наоборот: к его авторитету обратились противники реформы – староверы. Пародокс! Ведь по идеи, то за что он выступал, было противно старообрядчеству: правка книг и умаление русской церкви перед греческой. Однако, используя отдельные тексты Максима, староверы апеллировали к нему, как к безусловному авторитету, признаваемому и русскими новообрядцами и греками, превратили его буквально в защитника старых обрядов. На этом фоне официальные власти стали относится к святому Максиму «с подозрением». И вот в правление царя Петра, когда гонения на староверов ещё более ужесточились, купец-старообрядец обнаружил изображение древлеправославного святого Максима, воспринял необычную находку, как духовную поддержку и поэтому решил заказать себе полноценную икону Максима Грека. Он обратился к знакомому иконописцу Евстафию Фёдорову, который жил у Сухаревой башни. Иконописец написал для купца на доске изображение преподобного – копию с найденного бумажного листа, а вот с написанием на иконе текста славословия святому Максиму не справился и решил обратиться к своему брату Василию, тоже иконописцу. Написав Максима «по старому и по божественному закону» с двуперстием и уже собравшись нести икону к брату, Евстафий в последний момент оробел. Указами Петра I преследовали не только старообрядцев, но даже тех, кто не донёс властям на «раскольников»! Иконописец Евстафий испугался собственного брата, что тот может донести на него за написание старообрядческой иконы, буквально с порога развернулся и переписал «раскольническое» двуперстие Максима на законное троеперстие. Жена в ужасе пыталась отговорить Евстафия не делать этого, но было уже поздно – рука, которой убоявшийся иконописец записал двуперстие, мгновенно почернела и отсохла. Далее в таких случаях обычно ждут благополучного продолжения, но здесь его не последовало. Рассказ закончился тем, что известие о чудесном наказании изографа от иконы широко распространилось по Москве, множество народу ходило посмотреть на несчастного, подавая ему милостыню. Известно это стало властям и доложено самому Петру. Повелел государь и заказчика и нерадивого иконописца схватить, однако оба они «скрышася страха ради царёва во иные земли». Вот такое оказалось необычное чудо: наказание без исцеления. Хорошо хоть все живые остались!