Свекровь протянула сыну бумаги на подпись прямо при мне, даже не удостоив меня взглядом, словно я была предметом мебели, который случайно оказался в её гостиной.
— Подписывай, Витенька. Нотариус ждать не будет, — голос Зинаиды Петровны звучал медово, но я уже научилась различать яд под этой сладостью.
Татьяна стояла в дверном проёме, сжимая в руках чашку с остывшим чаем. Шесть лет брака научили её многому. Например, тому, что свекровь никогда не приезжает просто так. Каждый её визит — это спецоперация с заранее спланированным результатом.
— Что за бумаги? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Свекровь даже не повернула голову. Зинаида Петровна вообще редко смотрела на невестку напрямую. Она общалась с ней через сына, словно Татьяна была переводчиком с иностранного языка.
— Витя, объясни жене, что это семейное дело.
Виктор поднял глаза от документов. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на вину, но он тут же отвёл глаза.
— Тань, это просто формальности. Мама переоформляет дачу. Нужна моя подпись как наследника.
Татьяна поставила чашку на комод. Внутри неё зашевелилось знакомое чувство тревоги. За шесть лет она научилась распознавать этот сигнал. Каждый раз, когда свекровь произносила слово «формальность», это означало что-то совсем другое.
— Можно посмотреть? — она сделала шаг к столу.
— Зачем тебе? — Зинаида Петровна наконец соизволила повернуться. Её глаза, холодные и оценивающие, скользнули по невестке сверху вниз. — Ты что, нотариус? Или не доверяешь мужу?
Татьяна знала эту тактику. Свекровь виртуозно переводила любой вопрос в плоскость «ты не доверяешь моему сыну». Это работало безотказно. Виктор тут же напрягался, чувствуя себя между двух огней, и обычно выбирал сторону матери. Так было проще. Так было привычнее.
— Я просто хочу понять, — мягко сказала Татьяна.
— Понимать тут нечего, — отрезала свекровь. — Витя, подписывай. Нам ещё в регпалату успеть надо.
Виктор взял ручку. Его рука зависла над бумагой.
— Мам, может, правда покажем Тане?
Зинаида Петровна сжала губы в тонкую линию. Это был её фирменный знак недовольства. Татьяна видела это выражение сотни раз: когда невестка неправильно резала хлеб, когда варила «не тот» борщ, когда осмеливалась планировать отпуск без согласования со свекровью.
— Витя, — голос матери стал тихим и опасным. — Ты что, разучился принимать решения сам? Обязательно с женой советоваться? Я тебя таким не воспитывала.
Виктор сглотнул. Татьяна видела, как напряглись его плечи. Ему было тридцать четыре года, но рядом с матерью он превращался в десятилетнего мальчика, который боится получить нагоняй.
— Я не советуюсь, я просто…
— Ты просто подкаблучник, — договорила за него Зинаида Петровна громким шёпотом, который был прекрасно слышен Татьяне. — Я же говорила, эта женщина тебя сломает. Настоящий мужчина сам решает.
Ручка скрипнула по бумаге. Подпись. Дата.
— Вот и умница, — свекровь моментально оттаяла. Она сгребла документы и убрала их в сумку так быстро, словно боялась, что невестка выхватит их прямо из рук.
Татьяна стояла неподвижно. В груди разливался холод. Она не знала, что именно подписал её муж, но точно знала: ничего хорошего.
Прошло три дня.
Татьяна сидела в машине на парковке у своего офиса, глядя на экран телефона. Банковское приложение. Совместный накопительный счёт. Тот самый, куда они с Виктором четыре года откладывали на первый взнос за квартиру.
Баланс: 0 рублей.
Она моргнула. Обновила страницу. Ноль.
Миллион двести тысяч рублей. Четыре года экономии. Её премии, его бонусы, деньги, которые они не потратили на отпуска и рестораны. Всё испарилось.
Татьяна открыла историю операций. Один перевод. Три дня назад. На счёт, номер которого она не знала.
Три дня назад. В тот день, когда свекровь приезжала с документами.
Руки задрожали так сильно, что телефон чуть не выпал. Татьяна набрала номер мужа. Гудок. Второй. Третий.
— Алло, Тань, я на совещании, — голос Виктора звучал раздражённо.
— Где деньги? — она даже не пыталась скрыть дрожь в голосе.
Пауза. Долгая, вязкая, как болотная жижа.
— Какие деньги?
— На квартиру. Миллион двести. Где они?
Снова пауза. Татьяна слышала, как он отошёл куда-то, закрылась дверь.
— Тань, я тебе вечером всё объясню. Это сложно по телефону.
— Нет, — она сама удивилась тому, как твёрдо прозвучал её голос. — Ты объяснишь сейчас. Где наши деньги, Виктор?
Он вздохнул. Этот вздох она знала наизусть. Так он вздыхал каждый раз, когда собирался сообщить что-то, что ей не понравится.
— Я их… одолжил. Маме. Временно.
Мир не рухнул. Не было ни грома, ни молнии. Просто что-то внутри Татьяны тихо щёлкнуло и сломалось. Как механизм в старых часах, который работал из последних сил и наконец сдался.
— Одолжил, — повторила она. — Миллион двести тысяч. Маме.
— Тань, ты не понимаешь! У неё ситуация. Ей срочно нужно было закрыть какой-то долг, она не объясняла подробности. Сказала, что через три месяца вернёт. С процентами даже.
— Ты перевёл наши общие деньги без моего ведома.
— Я не успел! Она сказала, что времени нет, что завтра будет поздно. Я думал, потом объясню, ты поймёшь…
— Я не понимаю, — Татьяна смотрела на свои побелевшие костяшки пальцев, сжимающих телефон. — Я не понимаю, как ты мог.
— Господи, Таня! Это же моя мать! Что я должен был сделать? Отказать ей? Сказать «извини, мам, жена не разрешает»? Она бы меня живьём съела!
И вот тут Татьяна поняла. Не умом — она это знала давно. Поняла нутром, позвоночником, той частью себя, которая отвечает за выживание.
Свекровь никогда не собиралась возвращать эти деньги. Свекровь забрала их специально. Чтобы они не купили квартиру. Чтобы молодая семья не отделилась. Чтобы невестка оставалась под контролем.
— Вечером поговорим, — сказала Татьяна и нажала отбой.
Вечер наступил слишком быстро.
Виктор пришёл домой с букетом. Розы. Красные, длинноногие, как манекенщицы на подиуме. Он всегда приносил розы, когда чувствовал себя виноватым. После ссор со свекровью. После того, как забывал о годовщинах. После того, как отменял их планы ради «срочных» маминых дел.
— Тань, давай спокойно обсудим, — он положил цветы на стол и попытался обнять её.
Татьяна отстранилась.
— Давай. Расскажи мне, зачем твоей матери понадобился миллион двести тысяч. Срочно. Без документов. Без объяснений.
Виктор плюхнулся на диван и потёр лицо руками.
— Я не знаю точно. Она сказала, долг какой-то. Ещё от папы остался. Кредиторы наехали.
— Кредиторы? — Татьяна приподняла бровь. — Твой отец десять лет как ушёл. Какие кредиторы?
— Откуда я знаю! Я что, допрос ей устраивать должен? Она мать! Она меня вырастила одна, пахала на трёх работах! А теперь ей нужна помощь, и я должен отказать?
— Ты должен был посоветоваться со мной. Это были общие деньги.
— Ты бы не согласилась! — выпалил он, и в его голосе прорезалась злость. — Ты никогда не соглашаешься, когда речь о маме! Ты её терпеть не можешь!
Татьяна села в кресло напротив него. Она чувствовала себя странно спокойной. Как будто всё происходило не с ней, а с какой-то другой женщиной из телесериала.
— Виктор, твоя мать получает пенсию и сдаёт две квартиры. У неё нет долгов. Она ездит на новой машине и каждый год летает на курорты. Какой долг?
Виктор открыл рот и закрыл. Он выглядел как рыба, выброшенная на берег.
— Она… она сказала…
— Она сказала. А ты не подумал. Не проверил. Не спросил.
— Почему ты вечно всё усложняешь? — он вскочил с дивана и заходил по комнате. — Мама не стала бы врать! Ей незачем!
— Ей есть зачем, — тихо сказала Татьяна. — Она четыре года делает всё, чтобы мы не съехали от неё подальше. Помнишь, как она «случайно» слила нашим риелторам, что квартира, которую мы смотрели, в плохом доме? Помнишь, как она «заболела» ровно в тот день, когда мы должны были вносить залог за ту двушку в Новогирееве? Помнишь?
— Совпадения!
— Ничего себе совпадения. Пять раз подряд.
Виктор остановился у окна. За стеклом темнел зимний вечер, фонари рассыпали жёлтые круги по заснеженному двору.
— Ты параноик, — буркнул он в стекло. — У тебя мания преследования. Мама тебя любит. Просто вы разные люди.
— Твоя мать меня ненавидит. И ты это знаешь.
Он резко обернулся.
— Хватит! Я устал от этого! Вы обе меня достали! Одна всё время жалуется на другую, а я должен разруливать! Может, хоть раз попробуете поладить?
Татьяна встала.
— Я шесть лет пробовала, Витя. Я готовила ей котлеты по её рецепту. Я выслушивала советы, как правильно стирать, гладить, дышать. Я молчала, когда она приезжала без предупреждения и переставляла мебель в нашей квартире. Я терпела, когда она говорила, что я бесплодна, хотя мы просто не планировали детей. Я закрывала глаза, когда она копалась в моих вещах. Шесть лет, Виктор.
Он молчал. Его лицо выражало страдание человека, которого заставляют делать невозможный выбор.
— Что ты от меня хочешь? — наконец выдавил он.
— Верни деньги.
— Как? Мама уже потратила их на этот долг!
— Какой долг? — Татьяна чувствовала, как внутри неё поднимается что-то тёмное и холодное. — Покажи мне документы. Расписки. Хоть что-нибудь.
— Нет никаких документов! Это же мама! Между родственниками…
— Между родственниками должно быть доверие, — перебила его Татьяна. — А доверие подразумевает честность. Виктор, я хочу, чтобы ты позвонил матери. Сейчас. При мне. И спросил, куда она потратила деньги.
Виктор побледнел.
— Я не буду этого делать.
— Почему?
— Потому что это унизительно! Для неё и для меня!
— А обокрасть собственную семью — не унизительно?
— Никто никого не обокрал! — он почти кричал. — Это временно! Она вернёт!
— Когда?
— Через три месяца, я же сказал!
Татьяна подошла к комоду и достала из ящика ежедневник. Открыла на текущей странице, взяла ручку.
— Сегодня пятнадцатое января. Через три месяца — пятнадцатое апреля. Я записываю. Если пятнадцатого апреля на нашем счёте не будет миллиона двухсот тысяч, я подаю на развод.
Виктор смотрел на неё так, будто она превратилась в чудовище.
— Ты мне угрожаешь? Разводом? Из-за денег?
— Я не угрожаю. Я констатирую. Ты украл у нашей семьи будущее и отдал его своей матери. Я даю тебе шанс это исправить.
— Ты чокнутая, — прошептал он. — Деньги для тебя важнее семьи.
— Это ты только что показал, что для тебя важнее. Твоя мать. Всегда твоя мать.
Ночью Виктор ушёл спать в гостиную.
Татьяна лежала в темноте спальни и смотрела в потолок. Она не плакала. Слёзы закончились где-то на третьем году брака, когда свекровь впервые назвала её «приживалкой» — при муже, который сделал вид, что не услышал.
Утром она встала раньше обычного. Сварила кофе. Открыла ноутбук.
К девяти часам она нашла трёх риелторов, которые готовы были показать ей съёмные квартиры-студии в её ценовом диапазоне.
К десяти созвонилась с юристом по семейным делам.
К одиннадцати отправила резюме в две компании, которые предлагали зарплату выше её нынешней.
Виктор весь день писал ей сообщения. Сначала извинения. Потом оправдания. Потом обвинения. Потом снова извинения. Классический цикл.
Вечером он вернулся с тортом.
— Тань, давай забудем эту ссору. Я поговорю с мамой, она всё объяснит. Может, мы втроём посидим, обсудим…
— Втроём?
— Ну да, ты, я и мама. Она звонила сегодня, переживает. Говорит, ты её неправильно поняла.
Татьяна закрыла ноутбук.
— Твоя мать украла наши деньги. И теперь она хочет объяснить мне, что я её неправильно поняла?
— Она не крала! — Виктор швырнул коробку с тортом на стол. Крем брызнул на скатерть. — Хватит использовать это слово! Она одолжила!
— Без моего согласия. Без документов. Без объяснений. Это кража, Виктор.
— Ты невыносима! — он схватился за голову. — Мама права. Ты манипулятор. Ты настраиваешь меня против неё. Ты хочешь, чтобы я выбирал между вами!
— Нет, — Татьяна встала. — Я не хочу, чтобы ты выбирал. Ты уже выбрал. Шесть лет назад, когда мы поженились. Только ты об этом забыл. Или никогда не понимал, что это значит.
Она прошла в спальню и достала с антресолей чемодан.
Виктор замер в дверях.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь.
— Куда?
— В съёмную квартиру. Я сегодня заключила договор.
Его лицо вытянулось.
— Ты… ты не можешь так. Мы же семья!
— Семья — это когда люди вместе принимают решения. Когда они на одной стороне. А ты всегда был на стороне своей матери. Я просто долго закрывала на это глаза.
— Я исправлю! Я заставлю маму вернуть деньги!
— Ты не заставишь.
— Почему ты так уверена?
Татьяна остановилась, держа в руках стопку свитеров.
— Потому что за шесть лет ты ни разу не встал на мою сторону. Ни единого раза. Когда свекровь критиковала меня — ты молчал. Когда она унижала — ты выходил из комнаты. Когда она принимала решения за нашу семью — ты соглашался. Я жила не в браке, Витя. Я жила в треугольнике, где третьим лишним была я.
— Это неправда…
— Это правда. И ты это знаешь.
Она застегнула чемодан. Не торопясь. Методично. Как будто делала это каждый день.
Виктор смотрел на неё мокрыми глазами. Он выглядел потерянным, маленьким, жалким. Часть Татьяны хотела обнять его, сказать, что всё будет хорошо. Но она знала: если она это сделает, ничего не изменится. Свекровь снова победит. И через год они окажутся в той же точке. Или в худшей.
— Позвони мне, когда деньги будут на счету, — сказала она, надевая пальто. — Тогда поговорим.
— Ты вернёшься?
Она помолчала.
— Я не знаю, Витя. Честно — не знаю. Но я точно знаю, что больше не буду жить в тени твоей матери.
Она вышла из квартиры, не оглядываясь.
На улице падал снег. Крупные мокрые хлопья кружились в свете фонарей, оседая на плечах и волосах. Татьяна вдохнула морозный воздух и впервые за много лет почувствовала, что дышит полной грудью.
Телефон завибрировал. Номер свекрови на экране.
Татьяна улыбнулась и нажала «отклонить».
Пусть звонит сыну. Теперь это его проблема.
Она шла по заснеженной улице к станции метро, катя за собой чемодан на колёсиках. Одна. Без миллиона двухсот тысяч. Без мужа. Без иллюзий.
Но впервые за шесть лет — свободная.