Чемодан выпал из рук Ольги и с грохотом покатился по ступенькам крыльца. Она стояла посреди собственной кухни и не узнавала её. Там, где ещё две недели назад висел старинный резной шкафчик с посудой, зияла пустота. Белое пятно на обоях казалось раной на теле дома.
— Артём! — крикнула она в глубину квартиры, чувствуя, как холодеют пальцы. — Где бабушкин буфет?
Тишина. Только где-то в глубине спальни монотонно бубнил телевизор.
Ольга прошла в комнату. Муж лежал на диване, закинув ноги на подлокотник, и сосредоточенно тыкал пальцем в экран телефона. На её появление он отреагировал вяло, лишь приподняв одну бровь.
— А, ты уже приехала? — пробормотал он, не отрываясь от гаджета. — Как там мать? Выздоравливает?
— Артём, я спрашиваю: где бабушкин буфет? Тот самый, с резьбой? Который мне по наследству достался?
Муж наконец оторвался от телефона. В его глазах промелькнуло что-то похожее на неловкость, но тут же исчезло, сменившись привычным равнодушием.
— А-а, это... — он махнул рукой в сторону кухни. — Мама сказала, он всё равно рассохся весь. Продали. Какой-то антиквар приезжал, забрал. Нормально заплатил, кстати.
Ольга почувствовала, как пол уходит из-под ног. Этот буфет был единственной вещью, оставшейся от бабушки Зои. Бабушка прошла с ним всю жизнь — от маленькой комнатки в коммуналке до большой квартиры, которую получила уже на пенсии. В этом шкафчике хранились её письма, фотографии, маленькая шкатулка с бабушкиным обручальным кольцом. Он был не просто мебелью — он был памятью. Историей семьи.
— Кто разрешил? — голос Ольги звучал хрипло. — Артём, это моя вещь. Моё наследство. Кто дал право её продавать?
— Оля, ну что ты заводишься сразу? — муж поморщился, словно она говорила о какой-то ерунде. — Мама решила, что деньги нам нужнее. Мы же копим на ремонт, забыла? А этот твой антиквариат только место занимал.
— Твоя мама решила? — Ольга сделала шаг к дивану. Руки её тряслись. — Свекровь распорядилась моим имуществом, пока я ухаживала за больной матерью? И ты позволил?
Артём наконец сел, отложив телефон. На его лице появилось выражение снисходительного терпения, с каким взрослые разговаривают с капризными детьми.
— Оля, не драматизируй. Мама лучше знает. Она сказала, что хранить эту рухлядь — глупость. Это просто старый шкаф. Ты к нему привязалась непонятно почему. У нас теперь деньги на новую кухню есть. Радоваться надо, а не истерить.
Он произнёс это так просто, так обыденно. Словно речь шла о выброшенной старой газете, а не о семейной реликвии. И в этой его спокойной уверенности, в этом ленивом голосе Ольга услышала не мужа — она услышала свекровь. Раису Павловну, которая за пять лет их брака методично выжигала вокруг невестки всё живое.
— Где деньги? — тихо спросила Ольга. — Сколько заплатили?
— Пятнадцать тысяч. Мама уже на материалы потратила. Плитку выбрала, обои. Всё по делу.
Пятнадцать тысяч. За буфет ручной работы конца девятнадцатого века. За резьбу, над которой мастер трудился месяцами. За память, которую невозможно измерить деньгами. Ольга знала реальную цену этой вещи — не меньше двухсот тысяч на любом аукционе. Антиквар, видимо, не поверил своему счастью.
— Артём, — Ольга села на край кровати, чувствуя, как внутри всё каменеет, — ты понимаешь, что твоя мать меня обокрала?
— Да что ты несёшь! — муж вскочил, его лицо побагровело. — Как ты смеешь так говорить о моей маме? Она для нас старается! Она о семье думает! А ты только и делаешь, что ноешь и придираешься к ней! Мама права — ты неблагодарная!
Вот оно. Привычная схема. Свекровь делает гадость — муж встаёт на её защиту. Невестка виновата всегда. За пять лет Ольга выучила этот сценарий наизусть.
— Я хочу поговорить с Раисой Павловной, — твёрдо сказала она. — Лично.
— Да пожалуйста! — Артём схватил телефон. — Сейчас позвоню, она придёт. И ты извинишься за свои слова!
Свекровь явилась через полчаса. Она жила в соседнем доме и, похоже, ждала этого звонка. Вошла без стука, по-хозяйски сбросила туфли в прихожей и прошла в комнату, окинув невестку оценивающим взглядом.
— Ну, здравствуй, Оленька, — протянула она сладким голосом, в котором звенели нотки металла. — Вернулась, значит. Как мамочка твоя? Жива ещё?
Ольга проигнорировала издевательский тон. За пять лет она научилась не реагировать на мелкие уколы свекрови. Но сегодня был другой случай.
— Раиса Павловна, вы продали мой буфет. Вещь, которая принадлежала мне по закону. Как вы это объясните?
Свекровь присела на стул, закинув ногу на ногу. Её губы растянулись в снисходительной улыбке.
— Милая, ты опять за своё? Я же всё сыну объяснила. Этот хлам только место занимал. Вам ремонт нужен, дети скоро пойдут — а ты за старую рухлядь цепляешься. Несерьёзно как-то, Оленька. Взрослая женщина, а ведёшь себя как капризный ребёнок.
— Это было моё наследство, — Ольга старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Вы не имели права его продавать.
— Права? — свекровь рассмеялась, и этот смех прозвучал как скрежет металла по стеклу. — Дорогая моя, у нас семья. В семье всё общее. Ты за Артёмку вышла — значит, и имущество ваше общее. И решения мы принимаем сообща.
— Сообща? Меня даже не спросили!
— А зачем тебя спрашивать? — свекровь пожала плечами. — Ты бы всё равно заупрямилась. Вот мы с сыном и решили, пока тебя нет. Для твоего же блага, между прочим.
Ольга перевела взгляд на мужа. Артём стоял у окна, демонстративно отвернувшись, и молчал. Его молчание было красноречивее любых слов. Он знал. Он позволил. Он даже не попытался защитить.
— Артём, — позвала она, — ты правда считаешь, что это нормально?
— Оль, ну хватит, — пробубнил он, не оборачиваясь. — Мама права. Это просто мебель. Не понимаю, почему ты так психуешь.
— Просто мебель? — Ольга встала. Голос её дрожал, но не от слёз — от холодной ярости. — Там были бабушкины письма. Там было её обручальное кольцо. Там были фотографии, которых больше нигде не осталось. Вы продали не шкаф — вы продали мою память!
Свекровь поджала губы, в глазах её мелькнуло что-то вроде презрения.
— Какие ещё письма? Какое кольцо? Там ничего не было, кроме пыли и моли. Ты фантазируешь, Оленька. Совсем заработалась со своей мамочкой больной.
Ольга почувствовала, как земля уходит из-под ног. Бабушкино кольцо. Тонкий золотой ободок с маленьким сапфиром. Она хранила его в потайном ящичке буфета, завёрнутым в бархатную тряпочку. И теперь...
— Где кольцо? — прошептала она. — Раиса Павловна, там было золотое кольцо. Где оно?
Свекровь отвела взгляд. Всего на секунду, но Ольга заметила. Заметила и поняла.
— Вы забрали его себе.
— Что ты несёшь! — вскинулась свекровь, но румянец на её щеках выдал правду. — Как ты смеешь меня обвинять?
Ольга сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Она смотрела на эту женщину — на её накрашенные губы, на её аккуратную укладку, на её холёные руки с маникюром — и видела врага. Не просто неприятную родственницу, а настоящего врага, который планомерно разрушал её жизнь.
— Покажите руки.
— Что? — свекровь попятилась. — Ты совсем обезумела?
— Покажите руки, — повторила Ольга. — Или я вызываю полицию прямо сейчас.
— Артём! — взвизгнула свекровь. — Ты слышишь, что она говорит? Уйми свою жену!
Но Артём стоял как вкопанный, не зная, что делать. Он никогда не видел Ольгу такой — спокойной, холодной и абсолютно решительной.
Ольга шагнула к свекрови и крепко схватила её за запястье. Раиса Павловна дёрнулась, пытаясь вырваться, но хватка невестки была железной.
На безымянном пальце правой руки свекрови тускло блеснул знакомый камень.
Бабушкин сапфир.
— Сними, — голос Ольги был ледяным.
— Не смей мне приказывать! Это подарок! Артём мне подарил!
Ольга повернулась к мужу. Тот побледнел и опустил глаза.
— Подарил? — переспросила Ольга. — Мою семейную реликвию? Моё наследство?
— Оль, она тебе всё равно велико было... — промямлил Артём. — Мама попросила...
Что-то щёлкнуло внутри Ольги. Как будто перегорел последний предохранитель. Она выпустила руку свекрови и сделала шаг назад.
— Значит, так.
Её голос стал другим — ровным, деловым, начисто лишённым эмоций.
— Раиса Павловна, у вас есть выбор. Либо вы сейчас снимаете это кольцо и отдаёте мне. Либо завтра утром я подаю заявление на вас обоих. Кольцо — это хищение личного имущества. Буфет — то же самое. Срок за это дают реальный, особенно при повторном нарушении.
— Ты блефуешь! — свекровь вскочила. — Никто тебе не поверит! Это семейное дело!
— Семейное? — Ольга криво усмехнулась. — Тогда давайте решать по-семейному.
Она прошла в коридор, открыла свой чемодан и достала оттуда папку с документами. Вернувшись в комнату, она бросила папку на стол.
— Здесь копия завещания бабушки, где чётко указано, что буфет и всё его содержимое переходит мне. Здесь фотографии буфета с датой — я делала их для страховки. Здесь оценка антиквара — двести тысяч рублей минимум. И здесь, — она вытащила последний листок, — расписка от вашего покупателя. Я нашла объявление о продаже в интернете, связалась с ним и попросила прислать документ. Он любезно согласился, когда узнал, что вещь продали без ведома владельца.
Свекровь побелела. Артём открыл рот, но не смог издать ни звука.
— Вы продали мою вещь за пятнадцать тысяч, — продолжала Ольга. — Её реальная стоимость — двести. Это называется мошенничество. А присвоение кольца — это кража. Статья сто пятьдесят восьмая уголовного кодекса. Хотите проверить, как это работает?
— Оленька... — свекровь вдруг заговорила совсем другим тоном, елейным и просительным. — Давай не будем горячиться. Мы же родственники. Ну, погорячилась я, бывает. Давай всё решим мирно...
— Мирно? — Ольга подняла бровь. — Пять лет вы меня унижали. Пять лет вмешивались в мой брак. Пять лет настраивали сына против меня. И теперь вы хотите решить всё мирно?
Она сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе.
— Хорошо. Давайте мирно. Условия такие. Первое: вы возвращаете мне кольцо. Прямо сейчас. Второе: вы возвращаете мне полную стоимость буфета — двести тысяч рублей. В течение недели. Третье: вы больше никогда не переступаете порог этой квартиры без моего личного приглашения.
— Двести тысяч?! — взвизгнула свекровь. — Да откуда у меня такие деньги?
— Это ваши проблемы. Продайте что-нибудь. Плитку вашу новую, например. Или обои.
— Артём! — свекровь повернулась к сыну. — Скажи ей! Ты же мужик! Поставь эту истеричку на место!
Артём переводил взгляд с матери на жену и обратно. На его лице читалась мучительная внутренняя борьба. Наконец он сглотнул и выдавил:
— Мама... может, правда, отдай кольцо. И деньги найдём как-нибудь...
— Что?! — свекровь задохнулась от возмущения. — Ты на её сторону встаёшь? После всего, что я для тебя сделала?
— Мам, ну она же права... — промямлил Артём. — Вещи правда были её...
— Заткнись! — рявкнула Раиса Павловна. Маска любящей матери окончательно слетела, обнажив лицо фурии. — Тряпка! Подкаблучник! Я тебя растила одна, всё тебе отдавала, а ты! Ты предаёшь меня ради этой... этой...
— Договаривайте, — спокойно предложила Ольга. — Я жду.
Свекровь захлебнулась собственной яростью. Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только хрип. Её лицо пошло красными пятнами, руки затряслись.
Ольга молча протянула ладонь.
— Кольцо.
Несколько секунд свекровь буравила её ненавидящим взглядом. Потом, дёрнув губой, стащила кольцо с пальца и швырнула его на пол.
— Подавись!
Ольга не стала наклоняться. Она смотрела на свекровь сверху вниз, и в этом взгляде не было торжества — только усталость.
— Неделя на деньги. И помните: я не шучу.
Раиса Павловна развернулась и вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Её каблуки простучали по лестнице, потом хлопнула подъездная дверь.
В квартире повисла тишина.
Ольга медленно наклонилась и подняла кольцо. Оно было тёплым — от чужого пальца. Она достала из кармана платок и тщательно протёрла золото. Потом надела его на свой безымянный палец. Оно село идеально.
— Оля... — начал Артём.
— Молчи.
Она повернулась к мужу. Он стоял посреди комнаты, жалкий и растерянный, и в этот момент напомнил ей провинившегося школьника.
— Артём, я не буду устраивать сцен. Я не буду кричать и плакать. Я просто скажу тебе одну вещь, и ты её запомнишь.
Она подошла к нему вплотную, глядя прямо в глаза.
— Ты выбрал. Пять лет ты выбирал её сторону. Каждый раз, когда она меня унижала — ты молчал. Каждый раз, когда она лезла в нашу жизнь — ты открывал ей дверь. Сегодня ты позволил ей обокрасть меня. И когда она надела на палец бабушкино кольцо — ты назвал это подарком.
— Я не знал... — начал он.
— Знал. Ты всё прекрасно знал. Ты просто надеялся, что я не замечу. Или смирюсь. Как смирялась все эти годы.
Она отступила на шаг.
— Так вот, Артём. Я больше не смиряюсь. С сегодняшнего дня — новые правила. Либо ты выбираешь эту семью — нашу с тобой семью, — либо ты выбираешь мамочку. Середины больше нет. И если ты хоть раз, хоть один раз, встанешь на её сторону против меня — я ухожу. Без разговоров, без шансов. Просто ухожу.
Артём молчал. Его губы дрожали.
— Оля, я... мне нужно время подумать...
— Нет, — отрезала она. — Времени не будет. Решай сейчас.
Минута тянулась как час. Ольга смотрела на мужа и видела в его глазах метания. Там была любовь — слабая, придушенная материнским влиянием, но всё ещё живая. И был страх — страх потерять привычный уклад, где за него всегда решали другие.
— Я... — он сглотнул. — Я выбираю тебя. Нас.
Ольга кивнула. Она не бросилась ему на шею, не заплакала от облегчения. Просто кивнула.
— Хорошо. Тогда завтра утром ты звонишь матери и говоришь ей про деньги. И про то, что ключей от нашей квартиры у неё больше нет. Я меняю замки сегодня.
Она прошла в прихожую, взяла телефон и набрала номер слесарной службы.
Артём стоял в дверном проёме, наблюдая за ней. На его лице читалось странное выражение — смесь растерянности и чего-то похожего на уважение.
— Оля... — позвал он тихо. — Ты правда бы ушла?
Она обернулась, прижимая телефон к уху.
— Правда.
Щелчок соединения. Ольга начала диктовать адрес.
За окном садилось солнце, заливая комнату красноватым светом. На безымянном пальце Ольги мерцал бабушкин сапфир — маленький, но удивительно яркий. Словно звезда, которая пережила долгую ночь и наконец увидела рассвет.
Замки поменяли через два часа. Новые ключи холодили ладонь — два блестящих кусочка металла, которые весили больше, чем казалось. Ольга положила их на тумбочку в прихожей и впервые за долгое время глубоко вдохнула.
Квартира была той же. Те же стены, та же мебель, тот же муж на диване. Но воздух стал другим. Легче. Чище.
На кухне зияла пустота на месте буфета. Но это была уже не рана — это было место для чего-то нового. Для того, что она выберет сама.
Ольга достала из сумки маленькую фотографию. Бабушка Зоя, молодая и смеющаяся, в лёгком платье стояла у того самого буфета.
— Прости, что не уберегла, — прошептала Ольга. — Но кольцо я вернула. И себя тоже.
Она прислонила фотографию к стене, туда, где раньше висел буфет.
Артём появился на пороге кухни. Помялся, не решаясь войти.
— Оль... может, чаю? Я поставлю.
Она посмотрела на него. На этого взрослого мужчину, который только сегодня начал учиться быть мужем.
— Поставь.
Это было не прощение. Это было начало. Долгое, трудное начало пути, который они либо пройдут вместе, либо разойдутся навсегда.
Но сегодня — сегодня Ольга победила.
И этого было достаточно.