— Анна, вы должны понимать, — Марина, моя «заказчица», брезгливо помешивала ложечкой латте в кафе. — Никакого кофе, сигарет, алкоголя. Ешьте творог, говядину, гуляйте. Вы теперь не человек, вы — инкубатор. Ваша задача — выносить здоровый плод. Ясно?
Я молча кивнула. Мне было 30 лет. Ей — под 50. Она была в шелковой блузке и с бриллиантами в ушах. Я — в старенькой куртке.
Я согласилась на это не от хорошей жизни. Моей дочке, Полине, требовалась сложная операция на сердце. Сумма была неподъемной. Суррогатное материнство было единственным шансом. Марина и ее муж Вадим казались спасением.
Девять месяцев я жила по их уставу. Они звонили каждый день, контролируя мое меню и распорядок дня. Я терпела. Я смотрела на фотографию Полины и знала, ради чего все это.
Роды были тяжелыми. Мальчик родился крохотный, но с виду здоровый. Я выдохнула. Но через час в палату вошел неонатолог.
— У мальчика сильные шумы в сердце. Нужна будет консультация кардиолога. Возможно, порок.
Я сообщила об этом Марине.
Через два часа она приехала в больницу. Без мужа. Она не зашла в палату, а ждала в коридоре.
— Мы разрываем договор, — ледяным тоном сказала она, когда я вышла. — Нам нужен был здоровый наследник, а не инвалид. Бракованный товар нам не нужен.
— Как… бракованный? — прошептала я. — Это же ребенок! Ему нужна помощь…
— Это ваши проблемы, — отрезала она. — Гонорара не будет. Считайте, что вы бесплатно пожили на наших витаминах. Прощайте.
Она развернулась и ушла, стуча каблуками по больничному линолеуму.
Они просто исчезли. Сменили номера телефонов, съехали с квартиры.
Я осталась одна. В палате плакал чужой-родной сын, а дома меня ждала больная дочь. Без денег на операцию.
Мне хотелось лечь и умереть. Но я не могла.
Меня спасли люди. Помогли коллеги с бывшей работы, соседи, даже незнакомцы из интернета, куда я написала свою историю. Мы собрали деньги на операцию для Полины. Она прошла успешно.
Мальчика я назвала Мишей. Его «порок сердца» оказался незначительной аномалией, которая с возрастом почти полностью исчезла. Он рос здоровым, шумным и очень любил свою старшую сестру.
Прошло восемь лет. Я работала бухгалтером на дому, дети ходили в школу. Мы жили скромно, но счастливо. Я забыла о Марине и Вадиме, как о страшном сне.
Но однажды этот сон вернулся.
В дверь позвонили. На пороге стояли они. Постаревшие, но все такие же холеные.
— Здравствуйте, Анна, — сказал Вадим, пряча глаза. — Мы… к вам.
— Мы хотим забрать Мишу, — без предисловий заявила Марина. — Мы навели справки. Он здоров. Мы готовы выплатить вам компенсацию. Вот, — она протянула мне конверт. — Тут пять миллионов. Хватит?
Я смотрела на них, и во мне кипела ледяная ярость.
— Убирайтесь, — сказала я.
— Мы не уйдем без сына! — взвизгнула Марина. — Я его мать! У меня есть документы! Если не отдашь по-хорошему, мы пойдем в суд! У нас лучшие адвокаты, они докажут, что ты ему никто!
— Мам, кто там? — раздался голос Миши из комнаты.
Он вышел в коридор. Восьмилетний мальчишка в футболке с динозавром. Он с любопытством посмотрел на незнакомцев.
Марина бросилась к нему.
— Мишенька! Сыночек! Я твоя настоящая мама! Посмотри, это я! Мы приехали за тобой! Мы купим тебе любую игрушку, мы поедем на море!
Миша испуганно спрятался за меня, вцепившись в мою ногу.
— Мама, кто эти люди? — прошептал он. — Я их боюсь.
Я присела на корточки и обняла его.
— Миша, это… твои биологические родители. Люди, которые дали тебе жизнь.
— А зачем они пришли? — он не отпускал меня.
— Они хотят, чтобы ты поехал жить с ними.
Я посмотрела на Марину и Вадима.
— Решать будет он.
— Что он может решать, он ребенок! — закричала Марина.
— Он человек, — твердо ответила я.
Миша выглянул из-за моего плеча. Он посмотрел на богатую женщину в бриллиантах, потом на меня.
— Я никуда не поеду, — сказал он громко и четко. — Моя мама здесь. Одна. А вас я не знаю. Уходите.
Улыбка сползла с лица Марины. Она смотрела на сына, который не хотел ее знать. В ее глазах была не любовь, а растерянность и злость от проигрыша.
— Ты еще пожалеешь, щенок! — прошипела она. — Мы все равно тебя заберем!
— Не заберете, — сказала я, вставая. — У меня тоже есть юрист. И ваш разрыв контракта. И показания свидетелей из роддома. Любой суд будет на моей стороне. А теперь — вон из моего дома.
Они ушли. Я закрыла дверь и крепко-крепко обняла своих детей.
Марина больше не звонила. Наверное, поняла, что есть вещи, которые не купить ни за какие деньги. Например, слово «мама», сказанное не по крови, а по любви.
Как вы считаете, имела ли Марина моральное право требовать ребенка обратно? И кто настоящая мать — та, что родила, или та, что воспитала? Делитесь в комментариях!