Наш добрый Дедушка Мороз, тот самый, что тихо пробирается в новогоднюю ночь к ёлке с мешком подарков, не всегда был таким. За его окладистой белой бородой и румяными щеками скрывается древняя, куда более суровая сущность. Было время, когда его имя произносили шёпотом, с трепетом и страхом. Он был не дарителем, а холодным властелином, чей приход сулил не радость, а испытание на прочность.
Это история о том, как самого неумолимого духа русской зимы усилиями писателей, а затем и целого государства, перевоспитали в символ детского счастья.
Попробуйте выйти в лютый морозный вечер в глухую лесную деревушку несколько столетий назад. Вой ветра в печной трубе звучал не как заунывная песня, а как посвист незримого хозяина. Это он, Морозко, он же Студенец, он же Трескун, ходит по крышам, щёлкает своими ледяными пальцами, и от этого щелчка лютует стужа, трескаются деревья и застывает кровь в жилах.
Он был языческим божеством стихии — безликим, вездесущим и абсолютно безжалостным. Его не ждали с нетерпением, его пережидали. В сказке «Морозко», записанной фольклористами, он не дарит принцессам кареты, а испытывает девиц: замерзнешь — значит, слаба и не годишься, вытерпишь — получишь в награду жизнь. Это был естественный отбор, облачённый в миф. В нём не было злобы в человеческом понимании, там было равнодушие самой природы, её суровая, беспринципная логика. Такого персонажа сложно представить на детском утреннике с хороводом. Согласитесь?
Перелом начался в кабинетах литераторов XIX века, эпохи, когда народные сказки стали записывать, пересказывать и, что важно, переосмысливать. Писатель Владимир Одоевский в 1840 году совершил нечто революционное. В своей сказке «Мороз Иванович» он впервые наделил этого духа человеческими чертами: седой бородой, домом (ледяной избушкой) и, главное, справедливым характером. Его Мороз не просто морозит — он награждает трудолюбивую Рукодельницу и порицает ленивую Ленивицу. Это уже не слепая стихия, а строгий, но мудрый судья. Образ начал «теплеть» в прямом и переносном смысле.
Новый, светлый виток добавила совсем другая история — «Снегурочка» Александра Островского. Поэтичная, трагическая, она была далека от новогоднего веселья. Но она подарила будущему Дедушке нечто бесценное — семью. В пьесе Снегурочка — его дочь. Эта родственная связь стала семечком, которое дало росток много позже. Пока же сам Мороз оставался могущественным властителем, как у Некрасова в поэме «Мороз, Красный нос», где он — и соблазнитель, и почти метафизическая сила, забирающая жизнь.
Настоящее превращение случилось в XX веке и было во многом политическим. Советской власти, отвергнувшей религию, срочно потребовался новый, светский зимний праздник взамен Рождества. И вот тут бесхозный, но уже обласканный литературой дух зимы пришёлся как нельзя кстати. В 1930-х годах власти официально «реабилитировали» ёлку и создали канон: Новый год стал главным семейным праздником, а его символом — Дед Мороз. Они взяли образ строгого, но справедливого старика у Одоевского, добавили ему доброты, «удочерили» Снегурочку из пьесы Островского, превратив её во внучку для большей душевности, и одели в пышную шубу, цветом похожую на советский флаг. Так из грозного Трескуна, шагающего по лесам со своей ледяной дубиной, родился тот самый благообразный дед, который приезжает на тройке лошадей из своего терема в Великом Устюге.
Это трансформация — не просто смена костюма. Это фундаментальное изменение культурного кода. Мы взяли один из самых пугающих, безличных и неконтролируемых образов нашей традиции — саму смертельную стужу — и превратили его в олицетворение щедрости, семейного тепла и чуда. Мы приручили зиму. Мы заставили самого хозяина холода служить нам, нести не гибель, а подарки и радость.
В этом есть что-то очень глубокое и по-человечески дерзкое. Сегодня, глядя на улыбающегося Деда Мороза, мы видим не только доброго волшебника. Мы видим тысячелетний путь — от безмолвного ужаса перед слепой мощью природы до нашей попытки договориться с ней, одеть её в смешной колпачок, намулевать щеки добродушным румянцем и заставить играть в наши весёлые игры. Это история не столько о злом снежном духе, сколько о нас самих: о нашем желании победить тьму и холод не силой, а хитростью, теплом и неуёмной фантазией.
Только не рассказывайте эту историю детишкам в детском садике под Новый год. Иначе они будут с опаской смотреть на этого деда, когда он, под звон бубенцов, зайдёт в зал, щёлкнет своим посохом и на секунду в скрипе его шагов по полу услышится тот самый, древний и безжалостный, трескучий мороз.