Шесть месяцев спустя после того, как Иван ушёл, хлопнув дверью, Екатерина всё ещё находила его вещи. Сегодня в ящике для столовых приборов попался странный гаечный ключ — от чего он, она не знала. Иван любил собирать мебель, чинить сантехнику, копаться в розетках. Говорил, что это его медитация. Катя швырнула ключ в мусорное ведро с таким чувством, будто хоронила последнюю память.
Квартира снова была её. Тихой, стерильно чистой, предсказуемой. Утром — кофе. Вечером — сериал. Выходные — уборка и поход в магазин. Отец звонил каждое воскресенье, спрашивал одно и то же: «Как ты, дочка? Не жалеешь?». Она отвечала: «Нормально. Нет». И это была правда. Жалости не было. Была пустота, но пустота — это не эмоция. Это просто пространство, в котором не осталось ничего.
Развод оформили быстро и без сцен. Иван приехал с документами, подписал, получил свою копию и ушёл. Никаких «давай поговорим» или «может, ещё подумаем». Он переехал к родителям в Подмосковье. Алина, как она узнала от общей знакомой, нашла какого-то парня и съехала к нему. Всё встало на свои места. Все, кроме её внутреннего ощущения, что её обыграли, а она даже не поняла, по каким правилам шла игра.
Однажды в субботу раздался звонок в дверь. Екатерина, в растянутом свитере и спортивных штанах, не ожидала гостей. В глазке увидела незнакомую женщину лет пятидесяти с пяти, поджатые губы, аккуратную стрижку и дорогую, но не кричащую шубу. Свекровь. Нина Александровна.
Сердце ёкнуло, но не от страха, а от любопытства. Что ей надо? Они не общались с момента развода. Екатерина открыла дверь.
— Здравствуй, Екатерина, — голос у Нины Александровны был ровный, безэмоциональный, как у диктора, объявляющего погоду. — Можно войти?
— Входите, — Катя посторонилась, чувствуя себя нелепо в своём домашнем виде на фоне этой вылизанной женщины.
Нина Александровна вошла, окинула прихожую быстрым, оценивающим взглядом, как риелтор. Сняла шубу, аккуратно повесила на вешалку.
— Ботинки снимать? — спросила она уже чисто ритуально, потому что на ногах у неё были изящные полусапожки на каблуке, которые явно не предназначались для хождения по чужому полу босиком.
— Не надо, — махнула рукой Екатерина. — Проходите на кухню. Чай предложить?
— Если не сложно, — кивнула свекровь.
Они сели за кухонный стол — тот самый, за которым Иван делал предложение и где полгода назад Екатерина поставила точку в их браке. Нина Александровна достала из сумки пачку дорогого чая в жестяной банке.
— Это тебе. От меня. Знаю, любишь улун.
Екатерина удивилась. Она действительно любила улун. Но откуда свекровь знала?
— Спасибо, — осторожно взяла банку. — Что привело вас, Нина Александровна? Если честно, не ожидала.
— Я тоже не ожидала, что когда-нибудь буду здесь снова, — женщина вздохнула, и в этом вздохе впервые прозвучала усталость, живой человек. — Но ситуация вынуждает. Дело семейное. И, как ни странно, касается тебя.
Екатерина налила кипяток в заварочный чайник, купленный когда-то вместе с Иваном. Рука не дрогнула.
— Если это про алименты или раздел имущества — у нас ничего общего не было. Я всё отдала. Даже тот дурацкий гаечный ключ, который он забыл.
— Нет, не про это, — Нина Александровна провела рукой по безупречной причёске. — Это про дом. Наш дом в Подмосковье. Тот, где мы живём с Михаилом Петровичем.
Екатерина молча ждала, помешивая заварку. Дом она помнила — большой, кирпичный, с участком. Иван гордился им, говорил, что родители всю жизнь в него вкладывались.
— Михаил Петрович тяжело болен, — продолжила свекровь, и голос её дрогнул. — Рак. Прогнозы… Не очень. Врачи говорят, полгода, может, год. Он сейчас в больнице, на химии.
— Мне жаль, — искренне сказала Екатерина. Михаил Петрович всегда был с ней добр, рассказывал смешные истории из своей комсомольской юности.
— Спасибо, — Нина Александровна кивнула. — Но дело не в этом. Дело в наследстве. Дом оформлен на мужа. У нас, как ты знаешь, двое детей — Иван и Алина. По закону, после смерти Михаила половина дома отойдёт мне, а вторая половина будет разделена между мной, Иваном и Алиной. В итоге у меня будет две трети, у детей — по одной шестой. Так?
Екатерина, юрист по образованию, мысленно прокрутила схему. Да, так.
— В общем, да.
— Вот. Но есть нюанс, — свекровь прищурилась. — Два месяца назад, ещё до диагноза, Алина привела к нам какого-то молодого человека. Артёма. Говорит, что они собираются жениться. Михаил Петрович, обрадованный, что дочь остепенилась, на радостях… пообещал подарить ей свою долю в доме. Устно. При свидетелях. При мне, при Иване, при этом Артёме.
Екатерина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Глупость, но какая-то первобытная, животная тревога.
— И что? Обещал — не значит женился, как говорится. Дарственная требует оформления у нотариуса.
— Так и есть, — Нина Александровна глотнула чаю. — Но Михаил, уже находясь в больнице, под давлением Алины и этого… Артёма, подписал предварительное соглашение о дарении. У нотариуса не был, но бумага есть. Юридически она почти ничего не стоит, но морально — давит. Теперь Алина ведёт себя так, будто дом уже её. Говорит, что как только отец… ну, ты поняла… она выкупит наши доли и будет полновластной хозяйкой. А меня, цитирую, «отправит в пансионат для старых развалин».
— А Иван? — не удержалась Екатерина. — Что он говорит?
— Иван? — Нина Александровна горько усмехнулась. — Мой сын занят собой. Говорит, что это проблемы Алины и мои, пусть сами разбираемся. Он вложился в какую-то стартап-компанию, все деньги туда ушли. Ему сейчас не до дома. Он считает, что я преувеличиваю. Что сестра не способна на такое.
— А способна? — тихо спросила Екатерина.
Свекровь посмотрела на неё долгим, изучающим взглядом.
— Ты же жила с ней месяц. Как думаешь?
Екатерина вспомнила глаза Алины, когда та прощалась. Слёзы, слова «прости». И то, как та быстро нашла нового парня, чтобы решить жилищный вопрос. Да, способна. Ещё как.
— Думаю, способна, — признала она.
— Вот и я так думаю, — Нина Александровна отодвинула чашку. — И вот почему я здесь. Мне нужен твой совет. Как юридически защитить дом? Как сделать так, чтобы после смерти мужа Алина не выкинула меня на улицу? Я в этой доме тридцать лет живу. Всю жизнь туда вложила. Все сбережения. И я не собираюсь съезжать.
В голосе её впервые прозвучали неподдельные эмоции — страх, гнев, отчаяние. Екатерина смотрела на эту сильную, всегда собранную женщину и видела перед собой просто напуганную жену, которая боится потерять всё.
— Нина Александровна, я не семейный юрист. Я менеджер. Мои знания — из университета, им десять лет. Вам нужен хороший адвокат по наследственным делам.
— Адвокатов я уже обошла троих, — махнула рукой свекровь. — Все говорят разное. Один советует срочно оформить брачный договор о разделе имущества, чтобы доля мужа автоматически перешла ко мне. Другой — оспаривать предварительное соглашение о дарении в суде, пока Михаил жив и может подтвердить, что подписывал его под давлением. Третий вообще предложил продать дом сейчас, а деньги разделить. Но я не хочу продавать! Я хочу там жить!
Она почти крикнула последние слова, потом схватилась за лоб, извиняясь.
— Прости. Нервы.
— Ничего, — Екатерина налила ей свежего чаю. — Давайте по порядку. У вас есть копия этого предварительного соглашения?
— Есть, — Нина Александровна достала из сумки папку, вытащила несколько листов.
Екатерина пробежала глазами. Бумага и впрямь выглядела сомнительной. Подпись Михаила Петровича была неровной, дрожащей. Свидетели — какие-то незнакомые люди. Нотариального заверения не было.
— Это можно оспорить, — сказала она увереннее. — Особенно если есть медицинские справки, подтверждающие, что на момент подписания Михаил Петрович был тяжело болен и, возможно, не отдавал отчёт своим действиям. Но суд — это долго, дорого и нервно.
— А есть другой вариант? — спросила свекровь с надеждой.
Екатерина задумалась. В голове всплывали обрывки статей, лекций.
— Есть, но он жёсткий, — наконец сказала она. — Пока Михаил Петрович жив, он может составить завещание, в котором лишит Алину наследства. Или завещает свою долю только вам. Или… оформит на вас дарственную на свою долю прямо сейчас. Это перекроет все предыдущие обещания. Но для этого нужно, чтобы он сам этого хотел. И был в здравом уме. Вы с ним об этом говорили?
Нина Александровна опустила глаза.
— Говорила. Он отказывается. Говорит, что не может обидеть дочь. Что обещал — надо исполнять. Что Алина всё поймёт и образумится. Он её по-прежнему видит маленькой девочкой, а не той… стервятницей, в которую она превратилась.
В кухне повисло тяжёлое молчание. Екатерина понимала чувства свекра. Сама когда-то верила в лучшее в людях. До тех пор, пока не столкнулась с худшим в собственном муже.
— Тогда остаётся только бороться, — сказала она. — Собирать доказательства давления. Искать свидетелей. Готовиться к суду. И, возможно, попытаться договориться с Алиной. Предложить выкуп её доли по рыночной цене.
— У меня таких денег нет, — горько сказала Нина Александровна. — Все ушли на лечение мужа. А Иван… Иван говорит, что у него тоже нет. Хотя я знаю, что у него есть. Просто он не хочет в это ввязываться. Ему проще отступить.
— Как он отступил тогда, когда я не согласилась прописать Алину? — не удержалась Екатерина.
Свекровь посмотрела на неё с новым интересом.
— Ты до сих пор злишься?
— Нет, — покачала головой Екатерина. — Не злюсь. Просто поняла, каков он на самом деле. Когда сталкиваешься с проблемой, он не борется. Он ищет путь наименьшего сопротивления. Уходит. Отступает. В вашем случае ему проще уступить сестре, чем вступить в конфликт.
— Ты очень точно его описала, — тихо сказала Нина Александровна. — Он всегда был таким. Не конфликтным. Мирным. Это я его и Михаила всегда защищала, как тигрица. А теперь, когда мне нужна защита… меня кинули все.
Она заплакала. Тихо, без рыданий. Слёзы текли по идеально наложенному тональному крему, оставляя следы. Екатерина, не думая, встала, обняла эту чужую, гордую женщину. Та сначала застыла, потом обхватила её руками, прижалась, как утопающий.
— Прости, что пришла к тебе, — выдохнула свекровь. — Просто не знала, к кому ещё. Друзья… они не понимают. Говорят, мол, всё уладится. А уладится-то как? В мою пользу не уладится.
— Будем разбираться, — сказала Екатерина, и сама удивилась этим словам. Зачем она лезет в чужие проблемы? Из-за чего? Из жалости? Или из чувства мести Ивану? Чтобы показать ему, что она сильнее? Неважно. Решение уже было принято где-то на подсознательном уровне. — Я помогу вам найти хорошего адвоката. Помогу собрать документы. Но вы должны быть готовы бороться. До конца.
Нина Александровна отстранилась, вытерла слёзы, снова стала собранной, почти прежней.
— Я готова. Я не отдам свой дом. Ни за что.
Они договорились встретиться через неделю, когда свекровь соберёт все документы. Провожая её, Екатерина вдруг спросила:
— А Иван знает, что вы ко мне пришли?
Нина Александровна, уже надевая шубу, усмехнулась — устало, с горькой иронией.
— Нет. И не узнает. Он бы не понял. Считает тебя эгоисткой, которая разрушила его семью из-за каких-то бумажек. Он так и не понял, в чём был настоящий конфликт.
— А в чём? — спросила Екатерина, хотя знала ответ.
— В уважении, — просто сказала свекровь. — Ты требовала уважения к своей собственности и своим границам. Он воспринял это как неуважение к его семье. Вы говорили на разных языках. И, к сожалению, он так и не выучил твой.
Дверь закрылась. Екатерина осталась одна. Но чувство одиночества куда-то ушло. Его заменило странное чувство цели. У неё появилось дело. Пусть чужое, пусть сложное. Но дело.
Она прошла на кухню, убрала чашки. На банке с улуном заметила маленькую записку, приклеенную снизу. Аккуратный почерк Нины Александровны: «Спасибо, что выслушала. Ты сильнее, чем кажешься. И мой сын — дурак».
Екатерина улыбнулась. Впервые за долгие месяцы. Ирония судьбы — поддержку и понимание она нашла в лице бывшей свекрови, а не в бывшем муже.
Телефон вдруг завибрировал. Незнакомый номер. Екатерина подняла трубку.
— Алло?
— Катя, это Иван, — голос был напряжённым, неестественным. — Нам надо встретиться. Срочно.
— По какому поводу? — спросила она холодно, хотя сердце забилось чаще.
— По поводу моей матери. Я знаю, что она была у тебя. И знаю, о чём вы говорили. И я должен тебя предупредить — не лезь не в своё дело. Это наша семейная проблема. Ты уже однажды разрушила семью. Не начинай снова.
Екатерина остолбенела. Как он узнал? И главное — какая наглость!
— Иван, я не разрушала семью. Ты разрушил её, когда поставил ультиматум. А что касается твоей матери — она сама пришла ко мне за помощью. И я помогу ей, если посчитаю нужным. Ты же не помогаешь. Кто ты такой, чтобы указывать мне?
На том конце провода повисло молчание. Потом Иван сказал тихо, но с такой ненавистью, что ей стало холодно:
— Ты пожалеешь, Катя. Я тебя предупредил.
Связь прервалась. Екатерина опустила телефон. Тревога, которую она почувствовала вначале, вернулась, но теперь это была не абстрактная тревога, а конкретный, осязаемый страх. Иван никогда не говорил с ней таким тоном. Никогда не угрожал.
Что-то происходит. Что-то большее, чем ссора из-за прописки. И она, сама того не желая, оказалась в центре этого.
Она посмотрела на папку с документами, оставленную Ниной Александровной. Потом на телефон. Выбор был прост: отступить, как всегда делал Иван, или пойти до конца.
Екатерина открыла папку. Она всегда дочитывала книги до последней страницы.
Встреча с адвокатом, которую Екатерина организовала для Нины Александровны, прошла в кафе недалеко от Садового кольца. Адвокат, немолодая женщина с умными глазами и без макияжа, по имени Лидия Аркадьевна, изучила документы минут пятнадцать, попивая эспрессо.
— Предварительное соглашение о дарении — мусор, — заключила она, откладывая бумаги. — Без нотариуса, подпись неуверенная, свидетели сомнительные. Оспорить можно одной левой. Но проблема не в нём, Нина Александровна.
— В чём же? — встревожилась свекровь.
— В том, что ваша дочь, судя по всему, не остановится на этом. Если она такая целеустремлённая, как вы описываете, и её поддерживает этот… Артём, который, кстати, по моим быстрым проверкам, имеет судимость за мошенничество, они придумают что-то ещё. Например, попытаются оформить на вашего мужа генеральную доверенность, пока он в больнице и не совсем адекватен из-за лекарств. Или надавит на вас, чтобы вы добровольно отказались от своей доли. Угрозами, шантажом.
— На меня не надавят, — твёрдо сказала Нина Александровна.
— Ошибаетесь, — адвокат покачала головой. — Давят всегда. Особенно на пожилых. Страхом, чувством вины, угрозой одиночества. Вы говорите, сын вас не поддерживает. Это ваше слабое место. Они этим воспользуются.
Екатерина слушала и чувствовала, как ситуация закручивается в тугой, опасный клубок. Она вмешалась:
— Лидия Аркадьевна, что делать? Как защититься?
— Есть два пути, — адвокат отхлебнула кофе. — Первый — наступательный. Пока ваш муж жив и вменяем, уговорить его составить завещание у нотариуса в больнице в вашу пользу. Или оформить дарственную на вас. Это железно. Второй путь — оборонительный. Собирать доказательства давления со стороны дочери. Диктофонные записи, смс, показания соседей, медперсонала. И готовиться к судебной войне после смерти мужа. Но это долго, дорого и морально тяжело.
— Я попробую ещё раз поговорить с Михаилом, — вздохнула Нина Александровна. — Но он очень слаб. И он не хочет ссориться с Алиной. Говорит, что у него мало времени, и он не хочет тратить его на скандалы.
— Тогда готовьтесь к войне, — безжалостно констатировала адвокат. — И имейте в виду — ваша дочь, скорее всего, уже что-то затевает. Мошенники не ждут.
Предчувствие Лидии Аркадьевны оказалось пророческим. Через три дня Нина Александровна позвонила Екатерине, почти в истерике.
— Катя, они здесь! Алина и этот Артём! В больнице! Они принесли какие-то бумаги для Михаила! Я не пустила их в палату, но они кричали в коридоре, что я хочу оставить мужа без наследства! Что я алчная! Медсёстры еле их увели!
— Успокойтесь, — говорила Екатерина, сама чувствуя, как холодеют пальцы. — Где вы сейчас?
— Дома. Но я боюсь, что они приедут сюда. Иван с ними! Я видела его машину у ворот!
— Вызовите полицию, если что. Я выезжаю к вам.
— Нет! Не надо! — испугалась свекровь. — Если будет скандал с полицией, Михаилу станет хуже. Он и так еле держится… Я сама как-нибудь.
Но в её голосе звучала такая беспомощность, что Екатерина, не раздумывая, набрала номер Ивана. Тот ответил не сразу.
— Что тебе? — голос был холодным, отстранённым.
— Иван, что происходит? Ты с Алиной и её… другом терроризируешь собственную мать в больнице? Ты с ума сошёл?
— Никто никого не терроризирует, — отрезал он. — Мы пытаемся решить вопрос с наследством цивилизованно. А мать паникует и настраивает отца против Алины. Я здесь, чтобы помочь сестре отстоять её права. Отец сам обещал ей дом.
— Обещал, когда был здоров и не знал, что его дочь приведёт в дом мошенника с судимостью! — выкрикнула Екатерина. — Ты что, слепой? Ты не видишь, что Алиной манипулируют? Что этот Артём просто хочет заполучить дом?
— Артём — хороший парень, — упёрся Иван. — Он любит Алину. И он поможет ей встать на ноги. А ты, как всегда, видишь во всём худшее. И вставляешь палки в колёса моей семье. Я тебя предупреждал — не лезь. Ты не послушалась. Теперь пеняй на себя.
— Что это значит? — тихо спросила она.
— Это значит, что если ты не отстанешь от моей матери и не перестанешь на неё влиять, у тебя будут большие проблемы. Слушай сюда, Катя. Я знаю про твою квартиру. Знаю, что она не до конца твоя.
У Екатерины перехватило дыхание.
— Что ты несёшь?
— Твой отец, когда покупал её, взял часть денег в кредит под залог своей дачи, — голос Ивана стал скользким, торжествующим. — Дача была в совместной собственности с твоей матерью. А они, насколько я помню, в разводе. И раздел имущества у них не был завершён до конца. Технически, если покопаться, твоя мать может иметь права на часть дачи, а значит, и на часть денег, которые пошли на твою квартиру. Юридическая каша. И если кто-то захочет в этом покопаться… например, подаст иск о признании твоей собственности спорной… Ты представляешь, сколько лет это будет тянуться? И сколько денег съест?
Екатерина онемела. Она никогда не вникала в финансовые подробности покупки. Отец сказал: «Всё чисто». Она поверила. Неужели Иван прав? Или это блеф?
— Ты… ты собираешься шантажировать меня? — с трудом выдавила она.
— Я собираюсь защищать свою семью, — поправил он. — Любыми способами. Так что делай выбор, Катя. Или ты отстаёшь от моей матери и перестаёшь совать нос в наши дела, или у тебя начнутся такие проблемы с квартирой, по сравнению с которыми наша прошлая ссора покажется детским утренником. Я даю тебе сутки. Решай.
Он положил трубку. Екатерина стояла посреди своей безупречной, дорогой гостиной и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Квартира. Её крепость. Её убежище. Оказалась миной замедленного действия, заложенной ещё при покупке.
Она немедленно позвонила отцу. Тот, услышав её пересказ, долго молчал.
— Пап, это правда? Про дачу? Про кредит?
— Правда, — устало сказал отец. — Но не всё так страшно, дочка. Да, я брал кредит. Да, дача была в совместной собственности с твоей матерью. Но мы с ней оформили соглашение, по которому она отказывалась от претензий на дачу в обмен на единовременную выплату. Документы есть. Всё чисто. Иван либо не в курсе всех деталей, либо блефует.
— Но он может подать иск просто чтобы насолить! Чтобы затянуть процесс! — почти крикнула Екатерина.
— Может, — согласился отец. — Подлец найдёт, на что подать. Но это будет долго и бесперспективно для него. Однако нервы тебе потреплет — это да. Катюш, может, правда, отстать? Это не твоя война.
Екатерина закрыла глаза. Перед ней стоял выбор: спасти себя, свою квартиру, свой покой — или помочь чужой, хоть и несчастной, женщине, рискуя ввязаться в долгую, грязную войну с бывшим мужем.
Она вспомнила глаза Нины Александровны, полные страха. Вспомнила её слова: «Я не отдам свой дом». Вспомнила своё собственное чувство, когда Иван давил на неё из-за прописки Алины. Такое же беспомощное, такое же яростное.
— Нет, папа, — сказала она твёрдо. — Я не отстану. Если я отступлю сейчас, он поймёт, что может мной манипулировать. И будет делать это всегда. Я должна дать отпор. Не только ради свекрови. Ради себя.
Отец вздохнул, но не стал спорить.
— Тогда слушай. Первое — срочно сделай у нотариуса доверенность на меня на ведение всех дел, связанных с квартирой. Если будут иски — я буду заниматься, без тебя. Второе — свяжись со своей свекровью. Ей нужно срочно, пока муж жив, оформить завещание. Не дарственную — она может вызвать подозрения, если муж тяжело болен. А именно завещание. Это проще и быстрее. Нужно привести нотариуса в больницу. Третье — будь готова, что Иван и Алина перейдут к более жёстким методам. Возможно, попытаются изолировать мать от отца. Будь на связи с ней постоянно.
Екатерина всё записала. План был. Страшно, но было.
Она позвонила Нине Александровне, кратко изложила угрозы Ивана и свой план. Та слушала молча.
— Катя, я не могу позволить тебе рисковать твоей квартирой из-за меня, — сказала она наконец. — Это слишком. Я сама как-нибудь…
— Нина Александровна, это уже не только про вас, — перебила её Екатерина. — Это про меня. Иван думает, что может мной командовать. Что я испугаюсь и отступлю. Так было всегда. Но сейчас всё иначе. Мы сделаем это. Сегодня же найдём нотариуса, который выезжает в больницы. Завтра оформим завещание. А потом посмотрим, что они смогут сделать.
В её голосе была такая железная решимость, что свекровь сдалась.
— Хорошо. Я звоню нотариусу, которого мне рекомендовала Лидия Аркадьевна. Он как раз специализируется на срочных выездах.
Час спустя нотариус, молодой деловитый мужчина, подтвердил, что может выехать в больницу завтра утром. Нужны были паспорта, свидетельство о браке и, главное, подтверждение от лечащего врача, что Михаил Петрович находится в ясном уме и способен понимать значение своих действий.
— Это самое сложное, — сказала Нина Александровна. — Врач вряд ли захочет подписывать такие бумаги. Это риск для него.
— Давайте попробуем, — настаивала Екатерина. — Уговорим.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь её квартиры. Екатерина, наученная горьким опытом, посмотрела в глазок. На площадке стояла Алина. Одна. Выглядела она не как победительница, а как загнанный зверь — растрёпанная, с красными глазами.
Екатерина открыла дверь, но не впустила.
— Что тебе?
— Пусти, Катя, пожалуйста, — голос Алины дрожал. — Мне нужно поговорить. Наедине.
— Мы и так наедине. Говори здесь.
— Пожалуйста… — в голосе её послышались слёзы. — Это важно.
Екатерина, после секундного колебания, впустила её. Алина прошла в гостиную, села на диван, обхватила себя руками.
— Он бьёт меня, — выдохнула она.
— Кто? Артём?
— Да. Сначала всё было хорошо. Потом, когда я рассказала ему про дом, про то, что отец обещал… он изменился. Стал требовать, чтобы я быстрее всё оформила. Говорит, что если я не сделаю это, он меня бросит. А я… я люблю его. И я боюсь остаться одна. Без него, без дома, без ничего.
Екатерина смотрела на эту девочку — а она была именно девочкой, несмотря на двадцать четыре года — и чувствовала не злость, а жалость. Глупую, бестолковую жалость.
— Алина, ты понимаешь, что он использует тебя? Что ему нужен дом, а не ты?
— Нет! — она замотала головой. — Он любит меня! Просто он… амбициозный. Хочет, чтобы у нас всё было. А Иван… Иван поддерживает его. Говорит, что я должна бороться за своё. Что мать меня всегда подавляла, а теперь хочет отобрать последнее.
— Иван идиот, — холодно констатировала Екатерина. — Он всегда ищет лёгкий путь. В твоём случае лёгкий путь — это поддержать тебя и твоего гопника, чтобы не было скандала. Он не думает о матери. Не думает о тебе. Он думает о своём спокойствии.
— А что мне делать? — всхлипнула Алина. — Я не могу уйти от Артёма. У меня нет денег, нет жилья. Родители меня выгнали. Иван… Иван сказал, что больше помогать не будет. Что я должна сама.
— Вот именно, — сказала Екатерина, садясь напротив. — Ты должна сама. Но не в смысле — отобрать дом у умирающего отца. А в смысле — встать на ноги. Найти работу. Снять комнату. Жить своей жизнью. А не быть марионеткой в руках какого-то проходимца.
— Но я боюсь! — крикнула Алина. — Я ничего не умею! У меня даже образования нормального нет — я институт бросила!
— Значит, научишься. Или будешь всю жизнь бояться. Выбор за тобой.
Алина смотрела на неё широкими, полными слёз глазами. В них шла борьба — страх перед неизвестностью против страха перед Артёмом.
— Если… если я откажусь от претензий на дом… вы мне поможете? — робко спросила она.
— Нет, — честно ответила Екатерина. — Я тебе не мать и не сестра. Ты взрослый человек. Ты должна помочь себе сама. Но я могу порекомендовать тебе курсы, помочь с резюме. Дальше — твоя работа.
Алина опустила голову. Молчала долго.
— Он убьёт меня, если я откажусь от дома, — прошептала она.
— Тогда тебе нужно не отказываться от дома, а бежать от него. Сейчас. Пока он не здесь. И просить защиты у полиции. У тебя есть следы побоев?
Девушка молча закатала рукав. На предплечье были синие и жёлтые пятна. Екатерина содрогнулась.
— Сфотографируй это. Сейчас же. И поезжай в полицию. Пиши заявление. А потом — в кризисный центр для женщин. Они помогут.
— А Иван? — спросила Алина. — Что он скажет?
— А тебе какое дело? — вспылила Екатерина. — Твой брат, который «поддерживает» тебя, даже не заметил, что тебя бьют? Он тебе не защитник. Он — трус. Забудь про него. Спасай себя.
Что-то в её тоне подействовало. Алина медленно встала, достала телефон, сфотографировала синяки.
— Я… я поеду, — сказала она нерешительно. — Спасибо, что пустила.
— Удачи, — сказала Екатерина без особой теплоты, но и без злобы.
После ухода Алины в квартире снова воцарилась тишина, но уже иного качества. Екатерина чувствовала, что что-то сдвинулось. Алина, возможно, не станет союзницей, но перестанет быть слепым орудием. Это уже победа.
На следующий день всё пошло не по плану. Нина Александровна позвонила с утра, паническим шёпотом:
— Они здесь! В больнице! Иван, Артём и какой-то тип, похожий на нотариуса! Они пытаются протащить его к Михаилу! Я не пускаю! Помоги!
Екатерина, не раздумывая, вызвала такси. По дороге она звонила отцу, Лидии Аркадьевне, даже в полицию — на всякий случай. Отец сказал, что выезжает. Адвокат пообещала связаться с главврачом. Полиция сказала: «Если есть угроза жизни и здоровью, выезжаем».
В больнице, в коридоре отделения онкологии, творилось невообразимое. Нина Александровна, бледная как полотно, стояла спиной к двери палаты, раскинув руки, как птица, защищающая гнездо. Перед ней — Иван, красный от ярости, Артём, здоровый детина с каменным лицом, и пожилой мужчина в очках с портфелем — тот самый «нотариус».
— Мама, отойди! — кричал Иван. — Отец сам хочет всё оформить! Ты не имеешь права ему мешать!
— Он не в себе! Он под действием лекарств! — кричала в ответ Нина Александровна. — Вы не пройдёте! Я вас не пущу!
— Бабуль, не выёживайся, — грубо сказал Артём, делая шаг вперёд. — Сама уйдёшь, или помочь?
Иван, казалось, не слышал угрозы в адрес матери. Он был сосредоточен только на своей цели.
В этот момент подбежала Екатерина.
— Что здесь происходит? — громко спросила она, вставая между Артёмом и свекровью.
Все обернулись. Иван увидел её, и его лицо исказилось ненавистью.
— Ты! Я же сказал — не лезь! Ты совсем обнаглела?
— Иван, опомнись! — закричала она, не узнавая в этом орущем человеке того, кого когда-то любила. — На твоих глазах этот урод угрожает твоей матери! И ты молчишь?
— Она сама виновата! — отрезал Иван. — Не хочет уступать! Доводит отца!
Из палаты вышел врач — молодой, уставший.
— Тише! Здесь больные! Что за цирк? Я охрану вызову!
— Доктор, этим людям нельзя входить к моему мужу! — обратилась к нему Нина Александровна. — Они хотят заставить его подписать бумаги! Он слаб, он не может!
— Мы просто хотим оформить дарственную, как обещал отец, — вмешался Иван, пытаясь говорить спокойно. — Это его воля.
— Его воля? — истерически засмеялась свекровь. — Его воля — лечить тебя в детстве, когда ты болел! Его воля — платить за твой институт! Его воля — помогать тебе деньгами, когда твой стартап прогорел! А теперь его воля — умереть спокойно, а не в тяжбах! Но тебе на это наплевать! Тебе нужен дом! Как и этому уроду! — она показала на Артёма.
Тот, не выдержав, рванулся вперёд, оттолкнул Екатерину в сторону и схватил Нину Александровну за руку.
— А ну, старуха, подвинься!
Это было последней каплей. Екатерина, не помня себя от ярости, ударила Артёма своей тяжёлой сумкой по голове. Тот ахнул, отпустил свекровь. Иван, увидев это, бросился на бывшую жену.
— Ты! Сумасшедшая!
Он схватил её за плечи, стал трясти. Екатерина, не думая, вцепилась ему в волосы. Началась потасовка. Крики, стоны, ругань. Врач звонил в охрану. Из других палат выглядывали испуганные лица.
В этот момент дверь палаты открылась. На пороге стоял Михаил Петрович. Бледный, исхудавший, с капельницей на стойке, которую он катил перед собой. Но глаза его горели ясным, холодным огнём.
— Хватит! — сказал он тихо, но так, что все замолчали.
Все замерли, глядя на него. Нина Александровна ахнула, бросилась к мужу.
— Миша, что ты! Тебе нельзя вставать!
— Молчи, — мягко сказал он, глядя на сына. — Иван. Что ты делаешь?
Иван, всё ещё держа Екатерину за руки, опешил.
— Пап… мы… мы хотели помочь Алине. Оформить дарственную, как ты обещал.
— Обещал, — повторил Михаил Петрович. — Да, обещал. Когда думал, что у меня здоровая, добрая дочь. А не та, которая приводит в дом уголовников и позволяет им оскорблять свою мать.
— Папа, Артём не уголовник… — начал Иван.
— Заткнись, — отец поднял руку. — Я всё слышал. Из палаты. Слышал, как этот… Артём… грозился моей жене. Слышал, как ты, мой сын, не вступился за неё. И знаешь что, Ваня? Я разочарован. Не в Алине — она глупая девочка, её можно понять. В тебе. В тебе, которого я считал мужчиной. Которому доверял.
Иван опустил глаза. Отец продолжил, обращаясь к «нотариусу»:
— Вы кто?
— Я… частный нотариус, — заёрзал тот. — Меня пригласили для оформления…
— Убирайтесь. Ничего я подписывать не буду. Ни дарственную, ни что другое.
Артём, потирая голову, пробурчал:
— Да вы, старик, не в себе. Под лекарствами.
Михаил Петрович посмотрел на него с таким презрением, что тот отступил на шаг.
— А ты, молодой человек, убирайся отсюда, пока я не вызвал полицию за угрозы и попытку мошенничества. И если ты ещё раз поднимешь руку на мою дочь, я, даже будучи в таком состоянии, найду способ с тобой разобраться. Понял?
Артём что-то пробормотал, но под уничтожающим взглядом старика и подбежавших наконец охранников, развернулся и ушёл, швырнув на ходу: — Идите все в жопу!
«Нотариус» последовал за ним. Остались Иван, Екатерина, Нина Александровна и Михаил Петрович.
— Пап… — снова попытался заговорить Иван.
— Ваня, иди отсюда, — устало сказал отец. — Мне нужно поговорить с женой. И с Екатериной. А тебе… тебе нужно подумать над тем, кем ты стал. И над тем, что для тебя важнее — семья или собственность. Как когда-то сказала тебе твоя жена, и ты её не услышал.
Иван стоял, опустив голову. Потом резко повернулся и ушёл, не глядя ни на кого.
Михаил Петрович вздохнул, оперся на стойку с капельницей.
— Ну, помогайте мне, героини мои, обратно в палату. И позовите нотариуса. Настоящего. Я хочу составить завещание. Всё — жене. Всё до последнего кирпича. А детям… детям пусть сами зарабатывают. Может, так научатся быть людьми.
Нина Александровна заплакала, но теперь это были слёзы облегчения. Они довели мужа до палаты, уложили. Екатерина вызвала нотариуса, рекомендованного Лидией Аркадьевной.
Через два часа всё было оформлено. Михаил Петрович, собрав последние силы, ясно и чётко продиктовал свою волю. Всё имущество — жене. Детям — по одному рублю, «в знак того, что они не забыты, но надежды на наследство пусть не питают».
Когда нотариус ушёл, Михаил взял руку жены.
— Прости, что не видел раньше. Что позволял Алине садиться тебе на шею. Что думал, что Иван — опора.
— Ничего, — прошептала она. — Главное — ты понял сейчас.
Потом он посмотрел на Екатерину.
— И тебе спасибо, дочка. Хоть ты и невестка бывшая, а повели себя как родная. Заступились. Не побоялись. Вот такой у меня сын должен был быть. Жаль.
Екатерина улыбнулась сквозь слёзы.
— Всё нормально, Михаил Петрович. Выздоравливайте.
— Не выздоровею, — честно сказал он. — Но умру спокойно. Зная, что Нина при крыше. И что есть на свете люди, которые не предают.
Через месяц Михаил Петрович умер. Тихо, во сне. На похоронах были только Нина Александровна, Екатерина и несколько старых друзей. Иван не приехал. Алина прислала смс: «Простите меня все».
Нина Александровна осталась жить в доме. Она переписала его на себя, оформила всё по закону. Иван попытался оспорить завещание, но суд, изучив медицинские заключения и показания врачей, отказал. Он звонил матери пару раз, пытался наладить отношения, но она холодно сказала: «Когда научишься быть сыном, а не потребителем — приходи. А пока — нет».
Екатерина вернулась в свою квартиру. Угрозы Ивана оказались блефом — иск он так и не подал, поняв, что это бесполезно. Квартира осталась её. Тихая, чистая, безопасная.
Однажды осенью, когда она пила чай на кухне, раздался звонок. Нина Александровна.
— Катя, приезжай на выходные. Будет шашлык. И кое-кто хочет тебя видеть.
— Кто?
— Мой новый сосед. Вдовец. Лет пятидесяти пяти. Интеллигентный, с юмором. И, между нами, он тебя на фото видел — заинтересовался.
Екатерина рассмеялась.
— Нина Александровна, вы что, свахой решили стать?
— А что? Ты молодая, красивая. Нечего одной киснуть. Жизнь продолжается. Приезжай.
— Ладно, подумаю.
Она положила трубку, посмотрела в окно. Москва шумела внизу. Жизнь действительно продолжалась. С её драмами, потерями, предательствами. Но и с новыми встречами, с неожиданной поддержкой, с маленькими победами.
Она не простила Ивана. Не забыла боли. Но и не позволила этой боли сломать себя. Она выстояла. Помогла выстоять другому человеку. И теперь могла смотреть в будущее без страха.
«Чтобы никто никогда не мог тебя выгнать», — сказал когда-то отец, вручая ключи. Он был прав. Нельзя выгнать того, кто сам не сдаётся. Кто защищает свою территорию — будь то квартира в центре Москвы или собственное достоинство.
Екатерина допила чай. Завтра — пятница. Может, действительно съездить на шашлык? А почему бы и нет.
Конец.