Прошло три дня с тех пор, как захлопнулась дверь за Дмитрием и его матерью. Тишина в квартире сначала казалась блаженной, а потом начала давить. Виктория закончила пиццу, вымыла посуду, прибралась — и уперлась в стену. Что делать дальше?
Работа спасала от мыслей лишь на восемь часов в день. Возвращение домой превратилось в пытку. Пустая квартира звенела от тишины. Даже кофе на одного варился как-то уныло. Она включила телевизор просто для фона, села на диван и уставилась в стену.
Телефон лежал рядом. Дмитрий писал каждый день: "Вика, давай поговорим", "Прости, я был слеп", "Я снял маме комнату, мы можем обсудить". Она не отвечала. Не потому что злилась — просто опустошение. Три года жизни, любви, планов разбились в пыль из-за пиццы. Ну, или из-за принципов. Или из-за того, что Дмитрий оказался не тем человеком, за которого она его принимала.
На четвертый день вечером раздался звонок. Не Дмитрий. Незнакомый номер.
— Алло? — осторожно взяла трубку Виктория.
— Виктория Сергеевна? — женский голос, сорока с чем-то лет, деловой. — Здравствуйте. Меня зовут Ирина Леонидовна. Я адвокат. Мне нужно с вами встретиться по срочному вопросу, касающемуся имущества.
— Имущества? Какое имущество? — насторожилась Виктория.
— Квартиры, которая принадлежит вам на праве собственности. Могу подъехать сейчас, если вы не против. Дело не терпит отлагательств.
Виктория заколебалась. Мошенники? Но голос звучал уверенно, без панибратства.
— Хорошо. Приезжайте. Только документы с собой, удостоверение.
— Естественно. Через сорок минут буду.
Она повесила трубку, почувствовав легкую дрожь в коленях. Что еще за история с имуществом? Наследство от бабушки было чистое, все документы в порядке, налоги оплачены. Может, Дмитрий что-то намудрил? Хотя нет, он даже не был прописан в этой квартире.
Ровно через сорок пять минут в домофон позвонили. Виктория открыла дверь. На пороге стояла женщина в строгом костюме, с дипломатом и серьезным выражением лица.
— Виктория Сергеевна? Ирина Леонидовна Соколова. — Она протянула удостоверение адвоката. — Можно войти?
— Да, конечно.
Они сели в гостиной. Ирина Леонидовна открыла дипломат, достала папку.
— Я буду говорить прямо. Неделю назад ко мне обратилась Галина Петровна Крылова, ваша свекровь. С просьбой помочь оспорить право собственности на эту квартиру.
Виктория почувствовала, как пол уходит из-под ног.
— Что? На каком основании?
— Она утверждает, что квартира приобретена в браке с ее сыном, и поэтому является совместно нажитым имуществом. И что вы, воспользовавшись ее сложной жизненной ситуацией, выгнали ее и сына, лишив жилья.
— Это ложь! — Виктория вскочила. — Квартира досталась мне от бабушки по наследству! За год до брака! Все документы есть!
— Я в этом не сомневаюсь, — спокойно сказала адвокат. — Но Галина Петровна предоставила… кое-какие «доказательства». Вот, посмотрите.
Она положила на стол распечатанные фотографии. На них — эта самая квартира. На одной — Дмитрий сидит за компьютером в гостиной. На другой — их совместная фотография на фоне стены. На третьей — Галина Петровна на кухне, готовит.
— И что? — непонимающе спросила Виктория. — Это доказывает только то, что они здесь жили.
— Согласна. Но она утверждает, что все эти годы вкладывала деньги в ремонт, оплачивала часть счетов. И что вы совместно с Дмитрием вели хозяйство, значит, квартира — семейное гнездо.
— Она ничего не платила! Ни копейки! Ремонт я делала на свои деньги еще до свадьбы!
— Это нужно доказывать. К сожалению, Галина Петровна уже подала исковое заявление. Она требует признания за ней права пользования жилым помещением. А в перспективе — раздела долей.
Виктория села, чувствуя, как накатывает тошнота.
— Это же бред. Она не может…
— Может. Закон позволяет проживающим, особенно пожилым родственникам, претендовать на право пользования, если они не имеют другого жилья. А у нее действительно нет. И она утверждает, что была прописана здесь.
— Она не была прописана! Никогда!
— Проверим. Но сейчас главное — иск уже подан. Суд через две недели. Вам нужен адвокат. И, честно говоря, — Ирина Леонидовна немного помялась, — я, ознакомившись с делом, решила отказаться от ведения дела вашей свекрови. Мне показались… ммм… не совсем чистыми методы. Поэтому я здесь.
— Почему вы мне это говорите? — прищурилась Виктория.
— Потому что я не люблю, когда используют закон в грязных целях. И потому что вижу — вы в шоке. Значит, не в сговоре. Хотите, я буду вашим представителем?
Виктория молча кивнула. Голова отказывалась соображать.
— Хорошо. Первое — собираем все документы на квартиру. Свидетельство о праве на наследство, кадастровый паспорт, выписку из ЕГРН. Второе — все чеки и квитанции по оплате ЖКУ за последние три года. Третье — ищем свидетелей, которые подтвердят, что ремонт был сделан до брака. Соседи, друзья.
— У меня есть подруга Марина, она помогала выбирать обои. И соседка снизу, Людмила Васильевна, она все помнит, вечно ворчит на шум.
— Отлично. Теперь самое неприятное. Будьте готовы, что Галина Петровна может привлечь сына как свидетеля в свою пользу.
— Дмитрий? — Виктория горько усмехнулась. — Да, он встанет на ее сторону. Уже встал.
— Тогда нужно быть на шаг впереди. Ваш брак еще не расторгнут?
— Нет.
— В таком случае, он все еще ваш супруг. И его показания могут быть… двойственными. Он может сказать, что действительно вкладывался в ремонт, что квартира воспринималась как общая. Это усложнит дело.
Виктория закрыла глаза. Предательство на предательстве. Внутри все горело от ярости и боли.
— Что делать?
— Попробовать поговорить с ним. Узнать его позицию. Но осторожно. Без эмоций. Как переговоры. Зафиксировать разговор, если он будет по телефону, с его согласия на запись, конечно.
— Он пишет, что хочет поговорить.
— Вот и воспользуйтесь. Но не как жена, а как сторона в судебном споре. Четко, холодно. Спросите, собирается ли он поддерживать иск матери. В зависимости от ответа будем выстраивать стратегию.
Ирина Леонидовна собрала документы, оставила свои контакты.
— Держитесь, Виктория Сергеевна. Закон на вашей стороне. Но суды по жилищным спорам — дело нервное и долгое. Особенно когда вторая сторона играет на жалости к пожилой женщине, «обманутой невесткой».
После ухода адвоката Виктория осталась одна в тишине, которая теперь казалась зловещей. Она подошла к окну. На улице был тот же осенний дождь, что и в тот вечер, когда Дмитрий сказал о проблемах матери. Цикл какой-то порочный.
Она взяла телефон. Прокрутила сообщения от Дмитрия. Последнее: «Вик, я понимаю, что разрушил все. Дай шанс объясниться. Хотя бы по телефону».
Палец замер над экраном. Сердце бешено колотилось. Сейчас позвонить? Играть в холодную и расчетливую? Она все еще любила его, черт возьми. И ненавидела одновременно. За слабость, за предательство, за то, что он позволил матери влезть в их жизнь и все уничтожить.
Сделала глубокий вдох. Набрала номер.
Он ответил на первом гудке.
— Вика? — голос звучал устало, но с надеждой.
— Дмитрий. Нам нужно поговорить. Не как мужу и жене. Как сторонам в конфликте.
На том конце провода наступила тишина.
— О чем? — настороженно спросил он.
— Твоя мама подала на меня в суд. Требует право жить в моей квартире. Говорит, что это совместное имущество.
— Что?! — Дмитрий искренне изумился. — Это бред! Я ничего не знал!
— Теперь знаешь. И мне нужно понять твою позицию. Ты будешь выступать свидетелем в ее пользу? Будешь утверждать, что мы вкладывали в квартиру общие деньги?
— Вика, да что ты! Я же не сумасшедший! Квартира твоя, я всегда это знал!
В ее душе мелькнула слабая искорка надежды. Может, он не совсем потерян?
— Но она твоя мать, Дмитрий. И в тот вечер ты встал на ее сторону.
— И пожалел об этом каждую секунду! — в его голосе прорвалось отчаяние. — Вика, я был идиот. Я пытался сохранить мир, а разрушил все. Мама… она умеет давить на жалость. И на чувство долга. Но этот суд — это уже слишком. Я поговорю с ней.
— Бесполезно. Иск уже подан. Мне нужны твои показания, что квартира — моя собственность, приобретенная до брака, и что ты и твоя мать никогда не вкладывали в нее средств.
— Конечно! Я все скажу! Только… — он замолчал.
— Что «только»?
— Мама сейчас… она в ужасном состоянии. Сняла какую-то каморку, платит бешеные деньги. Она не злая, Вика. Она просто напугана и озлоблена на весь мир после того, как ее обманули. И она видит в тебе… более удачливую соперницу.
— Я не соперница, я твоя жена! Точнее, была.
— Знаю. Прости. Дай мне шанс все исправить. Я помогу с судом. А потом… может, мы сможем начать все сначала?
Виктория почувствовала, как слезы подступают к горлу. Нет. Слишком больно. Слишком унизительно.
— Сосредоточься на суде, Дмитрий. Остальное потом.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа. Руки дрожали. Она включила чайник, словно чай мог решить все проблемы. Заварила крепкий черный, села на кухне и уставилась в пустоту.
Через десять минут телефон снова зазвонил. Галина Петровна. Виктория, никогда не отвечавшая на ее звонки, на этот раз нажала кнопку ответа.
— Ну что, узнала новости? — язвительный голос свекрови резанул по нервам. — Небось испугалась?
— Галина Петровна, вы понимаете, что проиграете этот суд? — холодно спросила Виктория.
— Ой, не уверена! У меня хороший адвокат! А ты, милочка, выгнала на улицу пожилую женщину! Суд это оценит!
— Я не выгоняла вас. Вы сами разрушили мой брак и мою жизнь в этом доме. И да, я позволила вам уйти. После того как вы назвали меня никчемной хозяйкой в моей же квартире.
— Ты всегда была никчемной! — зашипела свекровь. — Дмитрий мог бы найти кого угодно получше! А ты его привязала этой квартиркой! Он из жалости с тобой остался!
Удар был ниже пояса. И Галина Петровна это знала.
— Вы действительно так думаете? — тихо спросила Виктория.
— Я в этом уверена! Он мне сам говорил!
Ложь. Чистейшей воды ложь. Но она попала в самое больное место — в неуверенность, которая грызла Викторию все эти три дня. А что, если Дмитрий и правда был с ней только потому, что ему было удобно? Уютная квартира, заботливая жена, никаких проблем с жильем.
— Суд покажет, кто прав, — с трудом выдавила Виктория и положила трубку.
Она сидела, сжимая чашку, пока пальцы не побелели. Потом встала, вылила остывший чай в раковину. И приняла решение.
Нет, она не сдастся. Не отдаст квартиру, которая была ее убежищем, памятью о бабушке, ее маленькой крепостью. И не позволит этой женщине сломать ее жизнь окончательно.
Она позвонила Ирине Леонидовне.
— Я готова бороться. До конца.
— Отлично, — ответил адвокат. — Тогда завтра начинаем собирать доказательства. И еще одно, Виктория Сергеевна. Будьте готовы к грязи. Обычно в таких делах сторона, которая понимает слабость своих позиций, начинает атаку на личность. Моральный облик, привычки… Все, что может вызвать неприязнь суда.
— У меня нет никаких вредных привычек!
— Не нужно. Достаточно намекнуть, что вы — молодая, легкомысленная, выгнавшая старушку на мороз. Будьте сильнее. И найдите в себе силы поговорить с соседями первой. Объясните ситуацию. Чтобы они услышали вашу версию раньше, чем к ним придут с «вопросами».
Виктория обзвонила всех соседей, с кем была в нормальных отношениях. Объяснила коротко: «Свекровь временно жила у меня, возник конфликт, теперь она хочет через суд остаться здесь навсегда». Реакции были разными: от возмущения («Да как она смеет!») до советов помириться («Ну, она же старый человек, уступите»). Но главное, она заручилась поддержкой нескольких человек, готовых выступить в суде.
Вечером, когда она уже собиралась лечь спать, в дверь позвонили. Не в домофон, а прямо в дверь. Настойчиво.
Виктория подошла, посмотрела в глазок. Дмитрий. Один. Сумка в руке.
Она открыла дверь, не расцепляя цепочку.
— Что тебе?
— Пусти, пожалуйста. Нужно поговорить. С глазу на глаз.
— Мы все уже сказали по телефону.
— Вика, я поговорил с мамой. Это… это был тяжелый разговор. Она показала мне документы, которые собрала для суда. Там… там не только иск о праве пользования.
Виктория почувствовала ледяной холод внутри.
— Что еще?
— Пусти. Пожалуйста.
Она сняла цепочку. Дмитрий вошел, поставил сумку в прихожей. Он выглядел постаревшим на десять лет.
— Она собирается подать иск о признании брака фиктивным.
В комнате повисла гробовая тишина.
— Что? — прошептала Виктория.
— Фиктивным. Чтобы признать квартиру совместно нажитым имуществом. Потому что если брак фиктивный, то нет режима личной собственности, приобретенной до брака. Или как-то так. Ее адвокат, тот, что до Ирины Леонидовны, видимо, нашептал.
— На каком основании? У нас же настоящая семья была!
— Она собирает «улики». Наши отдельные счета — признак раздельного ведения хозяйства. То, что ты не брала мою фамилию. То, что мы не завели детей. То, что у нас были… разные графики работы и мы мало времени проводили вместе.
— Это же бред! У половины пар так!
— Знаю. Но в совокупности, с ее слов… И, Вика, самое мерзкое. Она нашла твоего бывшего. Андрея. И уговорила его дать показания, что ты выходила за меня замуж из-за квартиры, чтобы он, Андрей, тебя не донимал. Что это был брак по расчету, чтобы отгородиться от навязчивого поклонника.
Виктория опустилась на стул в прихожей. Андрей. Ее первая любовь, с которым она рассталась пять лет назад из-за его ревности и алкоголя. Он действительно не давал ей проходу какое-то время. И да, отчасти брак с Дмитрием был возможностью начать новую жизнь. Но не фиктивной! Она любила Дмитрия! По крайней мере, думала, что любила.
— И он согласился? — голос еле слышен.
— Согласился. Мама пообещала ему денег, если выиграет дело. Она одержима, Вика. Она потеряла свою квартиру и теперь хочет отобрать твою. Любой ценой.
Дмитрий сел напротив, на корточки, взял ее руки.
— Я не позволю этому случиться. Я все расскажу суду. Как было на самом деле. Про нашу любовь, про наши планы. Про то, как мама все разрушила. Я откажусь от всех претензий, напишу отказ в ее пользу. Я уже снял для нее нормальную комнату, оплатил на полгода вперед. Но она… она хочет не просто крышу над головой. Она хочет победы. Надо мной. Над тобой. Над всей этой «несправедливой жизнью».
Виктория смотрела на его руки, держащие ее. Теплые, знакомые. Руки человека, который три года был ее опорой. И который в один момент сломался под давлением матери.
— Почему ты не остановил ее раньше? Почему позволил дойти до этого?
— Потому что думал, что она просто обижена, поорет и успокоится. Не думал, что она пойдет на такое. Она всегда была жесткой, но не… не бесчестной. Потеря дома сломала что-то в ней. Или показало истинное лицо. Не знаю.
Он поднял на нее глаза. В них были боль и раскаяние.
— Вика, я понимаю, что, возможно, уже ничего не вернуть. Но дай мне помочь тебе пройти через этот суд. Как искупление. А потом… если захочешь, я уйду. Навсегда. Или останусь. Если ты сможешь когда-нибудь простить.
Она молчала. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний: их первая встреча, смех, совместные поездки, тихие вечера. И потом — хмурое лицо Галины Петровны на кухне, крик, предательство.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Помоги выиграть этот суд. Остальное… потом видно будет.
Он кивнул, встал.
— Я пойду. Завтра встретимся с твоим адвокатом? Я все расскажу, как было. Все детали.
— Да. Ирина Леонидовна будет здесь в шесть.
Он повернулся к выходу, потом обернулся.
— Вика… прости.
Она не ответила. Просто закрыла за ним дверь.
На следующее утро, заваривая кофе, она обнаружила, что дрожь в руках прошла. Появилась четкая, холодная решимость. Бороться. Не только за квартиру. За свою жизнь. За право самой решать, с кем жить и как.
Ирина Леонидовна пришла вовремя. Дмитрий пришел с ней. Они сели за стол, как команда. Бывший муж, жена и адвокат против свекрови. Ирония судьбы.
— Итак, — начала Ирина Леонидовна, открывая блокнот. — У нас две потенциальные атаки. Первая — право пользования. Вторая — фиктивность брака. Начнем с первой. У Галины Петровны нет прописки здесь, нет доказательств финансовых вложений. Есть только факт проживания, на который вы, Виктория Сергеевна, дали согласие. Согласие можно отозвать. Сложность в ее возрасте и отсутствии другого жилья. Суд может встать на ее сторону из сострадания, несмотря на закон.
— Но она же сама отказалась от предложения снять жилье! — возмутился Дмитрий.
— Это нужно доказать. У вас есть переписка, записи разговоров?
— Нет, — мрачно сказал Дмитрий. — Все было в устной форме.
— Тогда сложнее. Теперь о втором. Фиктивность брака. Это серьезнее. Если суд признает брак фиктивным, режим собственности может измениться. И даже если не изменится, моральный урон будет огромным. Нужно бить по этому пункту всеми силами.
— Что мы можем сделать? — спросила Виктория.
— Предоставить доказательства реальности ваших отношений. Совместные фотографии, поездки, переписки, свидетельства друзей. Квитанции о совместных покупках, даже мелких. Чеки из ресторанов, билеты в кино. Все, что доказывает, что вы были настоящей семьей.
— У меня есть альбом, — тихо сказала Виктория. — И переписка в телефоне. Мы каждый день писали друг другу, даже живя вместе.
— Отлично. Распечатайте. Теперь о показаниях бывшего, Андрея. Это скользкий момент. Нужно дискредитировать его как свидетеля. У него есть судимости, проблемы с алкоголем?
— Нет судимостей. Но он действительно пил. И был агрессивен, — сказала Виктория.
— Могут быть свидетели, которые это подтвердят?
— Наша общая с ним подруга, Ольга. Она знала всю историю.
— Свяжитесь с ней. Объясните ситуацию. Попросите выступить в суде или дать письменные показания.
Обсуждение длилось три часа. Выстроили линию защиты. Назначили дату встречи с соседями-свидетелями. Ирина Леонидовна ушла, оставив список задач.
Дмитрий задержался.
— Я останусь помогать разбирать архивы? — спросил он.
Виктория кивнула. Они молча перерыли шкафы, достали коробки с фотографиями, открытками. Нашли старые билеты на самолет — их совместное путешествие в Геленджик два года назад. Нашли смешные записки, которые оставляли друг другу на холодильнике.
Разбирая все это, Виктория чувствовала, как сердце сжимается от боли. Было так хорошо. Так искренне. И так безвозвратно разрушено.
— Почему ты не сказал мне, что она так на тебя давит? — вдруг спросил Дмитрий, не поднимая глаз с фотографии, где они оба смеются на фоне моря.
— Я пыталась. Но ты не слышал. Ты видел в ней только жертву.
— Я был слеп. Я думал, что обязан ей. Отец ушел, когда я был маленьким, она одна меня подняла. Это чувство долга… оно затмило все.
— Долг перед матерью не означает, что нужно жертвовать женой, — сказала Виктория. — Или хотя бы уважением к ней.
— Знаю. Сейчас я это понимаю. Но, кажется, слишком поздно.
Он посмотрел на нее. В его глазах была такая тоска, что Виктория отвернулась.
— Давай просто работать, — сказала она. — О чувствах — после суда.
Они работали до позднего вечера. Сложили все доказательства в папку. Когда Дмитрий собрался уходить, в дверь снова позвонили. Настойчиво, агрессивно.
Виктория посмотрела в глазок. Галина Петровна. И с ней незнакомый мужчина в кожаном пиджаке.
— Открой, Виктория! — крикнула свекровь. — Я знаю, что он здесь! Открывай, а то вызову полицию, скажу, что вы меня не пускаете в мою же квартиру!
Дмитрий побледнел. Подошел к двери.
— Мама, уходи. Не позорься.
— Ах, так! — завопила Галина Петровна. — Сыночек против матери! В сговоре с этой… этой стервой! Открывай немедленно!
— Мама, я тебя предупреждаю. Уходи. Или я сам вызову полицию.
— Вызывай! Мне есть что сказать! О том, как вы вдвоем меня обирали и выживали!
Дмитрий взял телефон. Набрал 02. Описал ситуацию: «Пожилая женщина, возможно, в неадекватном состоянии, пытается вломиться в квартиру бывшей невестки, угрожает».
Пока он говорил, Галина Петровна не умолкала, колотя в дверь.
— Вы думаете, суд вам поможет? Я все расскажу! Как вы меня обманули! Как вы жили за мой счет! Я все доказательства собрала! У меня свидетели есть!
Мужчина в пиджаке что-то тихо говорил ей, видимо, пытаясь успокоить.
Через двадцать минут приехали полицейские. Выслушали обе стороны. Попросили Галину Петровну предъявить документы, подтверждающие право доступа в квартиру. Их не было. Стражи порядка, видя ее возбужденное состояние, мягко, но настойчиво попросили ее удалиться.
— Но это мой дом! — рыдала свекровь. — Меня обокрали!
— Если у вас есть претензии, решайте их через суд, — сказал старший полицейский. — А сейчас вы нарушаете покой жильцов.
Их увели. В подъезде еще долго слышались всхлипы и проклятия.
Когда все стихло, Виктория опустилась на диван. Дмитрий стоял посреди комнаты, опустив голову.
— Я никогда не видел ее такой, — пробормотал он. — Это уже не моя мама. Это какая-то одержимая фурия.
— Страх и жадность творят с людьми ужасные вещи, — тихо сказала Виктория. — Она боится остаться ни с чем. И эта борьба за мою квартиру стала для нее смыслом жизни.
— Что же делать?
— Ждать суда. И надеяться, что здравый смысл восторжествует.
Он кивнул, взял куртку.
— Я пойду. Завтра принесу остальные документы. Спокойной ночи, Вика.
— Спокойной ночи, Дима.
После его ухода она долго сидела в темноте, глядя в окно. Город светился огнями. Кто-то спешил домой к семье, кто-то ссорился, кто-то мирился. Обычная жизнь.
А ее жизнь превратилась в поле боя. И врагом оказалась не чужая тетка, а женщина, которая должна была стать родной. Или хотя бы просто человечной.
Она подошла к шкафу, достала оттуда старую коробку. Там лежали бабушкины вещи: вышитая салфетка, потрепанная библия, несколько пожелтевших фотографий. Бабушка, пережившая войну, потерявшая мужа молодым, вырастившая одну дочь в этой самой квартире. Она была сильной. Никогда не жаловалась. Говорила: «Главное — свое место под солнцем отстоять. И совесть чистую сохранить».
— Я отстою, бабуль, — прошептала Виктория. — Обещаю.
Она легла спать, но сон не шел. В голове прокручивались возможные сценарии суда. Слова свидетелей, доводы адвокатов, лицо судьи. И глаза Галины Петровны — полные ненависти и отчаяния.
Под утро она все-таки уснула. И увидела сон. Будто она стоит в пустой квартире, а стены медленно сдвигаются, становясь все уже и уже. Она пытается выбежать, но дверь исчезла. И тогда она просто садится на пол посередине и закрывает глаза. И стены останавливаются.
Проснулась с мыслью: иногда, чтобы выстоять, нужно просто перестать бежать. Принять бой.
До суда оставалось десять дней.
Десять дней пролетели в лихорадочных приготовлениях. Виктория с Дмитрием, под руководством Ирины Леонидовны, собрали увесистую папку доказательств. Показания соседей (Людмила Васильевна снизу, помнившая, как Виктория одна, еще до свадьбы, носила мешки с цементом для ремонта; сосед Иван Петрович, который видел, как Дмитрий помогал заносить мебель уже после женитьбы, но до вселения Галины Петровны). Распечатки переписок — нежные, бытовые, ссоры и примирения, три года ежедневного общения. Фотографии. Чеки из магазинов, где расплачивалась их общая карта. Выписки из банка, показывающие, что Дмитрий переводил деньги на общие нужды, но никогда — на ремонт или оплату крупных счетов за квартиру.
Нашли и подругу Ольгу, которая согласилась выступить против Андрея. Она принесла даже распечатку своей старой переписки с ним, где он, в пьяном угаре, признавался, что «оторвет Вике голову, если она выйдет замуж за этого задохлика». Ирина Леонидовна была довольна.
Но напряжение росло. Галина Петровна не дремала. В один из дней к Виктории на работу пришел судебный пристав с повесткой — иск не только о праве пользования, но и о признании брака фиктивным был принят к производству. Коллеги смотрели с любопытством и сочувствием. Шеф вызвал к себе, вежливо поинтересовался, не нужен ли отпуск. Виктория отказалась — работа была единственным островком нормальности.
За два дня до суда случился еще один инцидент. Поздно вечером в дверь квартиры стали бросать мусорный пакет с гнилыми овощами. Виктория вызвала полицию, составили заявление. Камер в подъезде не было, доказать, что это сделала Галина Петровна, невозможно. Но сомнений не было.
Дмитрий, узнав об этом, примчался, белый от ярости.
— Я поеду к ней сейчас и…
— И что? — остановила его Виктория. — Устроишь скандал? Она только этого и ждет. Чтобы ты сорвался, и она могла заявить об угрозах. Сиди дома.
— Я не могу смотреть, как она терроризирует тебя!
— Перестань, — сказала она устало. — Все решится в суде.
Вечером накануне заседания они в последний раз собрались у Виктории. Ирина Леонидовна прогоняла их по всем возможным вопросам судьи.
— Главное — не терять самообладания. Галина Петровна будет играть на эмоциях. Плакать, кричать о несправедливости, о своем возрасте, о том, как ее обманули дважды. Вы, Виктория Сергеевна, должны быть образцом спокойствия и достоинства. Вы не выгоняли ее, вы прекратили конфликтную ситуацию, которая стала невыносимой. Вы предлагали помощь в поиске жилья. Дмитрий, вы подтверждаете это.
— Да, — кивнул он. — Предлагал и съем, и социальное жилье. Она отказывалась.
— Хорошо. Теперь о браке. Судья может спросить о ваших чувствах. Будьте искренни, но без истерик. Да, вы сейчас в разладе. Но три года брака были настоящими. Готовы к вопросам о детях?
— Мы планировали, но не сложилось, — сказала Виктория. — У меня были проблемы со здоровьем. Об этом есть справки.
— Идеально. Тогда все. Завтра в девять утра у здания суда. Не опаздывайте.
После ухода адвоката Дмитрий не уходил.
— Остаться? — спросил он тихо. — На диване. Просто… чтобы ты не была одна. На всякий случай.
Виктория посмотрела на него. Измученное лицо, тени под глазами. Он действительно страдал. И искренне хотел помочь.
— Хорошо. Оставайся.
Он лег на диван в гостиной, она ушла в спальню. Но спать не могла. Ворочалась, слушала, как он ворочается в соседней комнате. В полвторого ночи она вышла на кухню попить воды. Он сидел за столом в темноте.
— Не спится? — спросила она.
— Нет. Думаю о маме. Как мы до такого докатились.
— Жалеешь ее?
— Жалею. Но не оправдываю. Это разные вещи.
Она села напротив.
— Дима, а что было бы, если б не эта история? Мы бы прожили долго и счастливо?
Он долго молчал.
— Не знаю. Возможно, этот конфликт был бы с чем-то другим. Потому что во мне сидел этот… сыновний долг в уродливой форме. И рано или поздно он бы проявился. Может, это и к лучшему, что так быстро и жестко.
— Жестокий оптимизм.
— Да. Но сейчас я хотя бы понимаю, что натворил. И готов это исправить. Даже если исправление будет без тебя.
Она ничего не ответила. Выпила воду и вернулась в спальню.
Утром они помрачневшие, но собранные, приехали к зданию суда. Галина Петровна уже была там, с новым адвокатом — молодым, напористым мужчиной. Она избегала смотреть в их сторону, что-то оживленно обсуждая со своим представителем.
Судья — женщина лет пятидесяти, с внимательным, усталым лицом — открыла заседание. Огласили исковые требования. Галина Петровна требовала признания за ней права пользования жилым помещением, а также признания брака сына фиктивным с последующим разделом имущества.
— Истец, обоснуйте свои требования, — сказала судья.
Адвокат Галины Петровны встал. Говорил гладко, с пафосом: о пожилой женщине, обманутой мошенниками, принятой в дом сына и невестки, а затем коварно выгнанной на улицу. О том, что она вложила в этот дом «моральные и физические силы», навела порядок, фактически вела хозяйство. О том, что брак сына — фиктивный, заключенный для создания видимости семьи, чтобы отвадить назойливого бывшего поклонника истинной ответчицы. Что ответчица никогда не любила своего мужа, что у них раздельные бюджеты, нет общих планов.
Виктория слушала, и ей хотелось смеяться от нелепости. Как же все перевернуто! Ее попытки сохранить мир представлены как коварство, ее любовь — как расчет.
Потом слово дали Галине Петровне. Она начала плакать.
— Ваша честь, я старая больная женщина! Меня обобрали до нитки! Единственный сын пустил меня в дом, а эта… эта хищница его так обвела вокруг пальца, что он против родной матери пошел! Я там жила, я все обустраивала! Она даже суп правильно сварить не могла! Я учила ее, как женщину женщину! А она… она меня выгнала! На улицу! В дождь! У меня давление под двести, сердце пошаливает! А она говорит: «Убирайся!» И сынок мой, кровь от крови моей, молчит! Она его заколдовала, ваша честь! Квартирой этой привязала! Он из жалости с ней! Она же ему и не жена вовсе! Спит с ним раз в месяц по графику! Как по расписанию! Это разве семья? Это издевательство!
Дмитрий сидел, сжав кулаки, опустив голову. Виктория почувствовала, как по щекам текут слезы — не от обиды, а от жгучего стыда за эту женщину, за этот спектакль.
— Ответчик, ваши возражения? — спросил судья.
Встала Ирина Леонидовна. Спокойно, без эмоций, она начала разбирать доводы истца по косточкам. Предоставила документы на квартиру — наследство, полученное за год до брака. Выписку из ЕГРН с единственным собственником — Викторией. Показания соседей о том, что ремонт был сделан давно. Квитанции об оплате коммунальных услуг только за Викторией.
— Что касается права пользования, — голос адвоката стал тверже, — ответчик из сострадания предоставила истцу временный кров. Но истец, вместо благодарности, начала систематически нарушать покой и права хозяйки квартиры, что подтверждается… — она подала судье заявление в полицию о нарушении общественного порядка и инциденте с мусором. — Ответчик была вынуждена прекратить эти intolerable условия. Она не выгоняла истца, она прекратила конфликт. Предложения о помощи в поиске иного жилья со стороны ответчика и ее супруга имели место, но были отвергнуты истцом.
Потом она перешла к браку. И тут достала тяжелую артиллерию. Фотографии, открытки, билеты. Распечатки переписок — на десяти страницах были откровения, смех, ссоры, планы на детей, на отпуск, на покупку машины. Совместные счета. Показания друзей. И, наконец, показания подруги Ольги об Андрее, с приложением его же пьяных угроз.
— Брак сторон был настоящим, основанным на чувствах, — заключила Ирина Леонидовна. — Его разрушило вмешательство третьего лица — истца, которая, оказавшись в трудной ситуации, вместо поиска конструктивного выхода, избрала тактику разрушения семьи сына с целью завладения жильем ответчика. Требования истца не основаны на законе и должны быть отклонены.
Судья задавала уточняющие вопросы. Виктории пришлось встать и отвечать. Она говорила тихо, но четко. Да, пустила свекровь из жалости. Да, терпела, пока могла. Да, люблю… любила мужа. Нет, брак не был фиктивным.
Потом дали слово Дмитрию. Он встал, и голос его дрогнул только вначале.
— Ваша честь. Все, что сказала моя мать о моей жене, — ложь. Виктория — самый добрый и честный человек, которого я знаю. Она приняла мою мать в свой дом, когда та оказалась в беде. А мать… мать воспользовалась этим. Она пыталась разрушить наш брак, потому что… потому что ей было мало внимания. Потому что она хотела, чтобы я принадлежал только ей. Я виноват перед женой. Я не защитил ее. Я испугался маминых слез и манипуляций. Но я не позволю теперь оклеветать Викторию. Брак наш был настоящим. Я ее любил и люблю до сих пор. И квартира — ее, только ее. Я никогда не претендовал и не претендую. Мама, — он повернулся к Галине Петровне, — я люблю тебя. Но то, что ты делаешь, — непростительно. Я снял для тебя хорошую комнату. Я буду помогать тебе. Но это — не твой дом. И никогда им не будет.
В зале повисла тишина. Галина Петровна смотрела на сына с таким шоком и ненавистью, что стало страшно.
— Предатель! — вырвалось у нее хрипло. — Молочный брат! Кровь продал за теплый угол!
— Истец, соблюдайте порядок! — строго сказала судья.
Заседание длилось еще час. Допрашивали свидетелей. Людмила Васильевна бойко рассказала, как Виктория «все сама таскала, бедолага, а этот красавец только потом появился». Подруга Ольга, слегка нервничая, рассказала об Андрее, подтвердив его неадекватность. Сам Андрей, вызванный в суд, от выступления отказался, увидев распечатки своих сообщений.
В конце судья удалилась для вынесения решения.
Ожидание в коридоре было самым страшным. Галина Петровна сидела в стороне, не глядя ни на кого. Ее адвокат что-то говорил ей, но она, казалось, не слышала. Дмитрий курил у окна, хотя не курил пять лет. Виктория просто сидела, сжимая в руках папку.
Через сорок минут их пригласили обратно.
Судья зачитала решение монотонным, уставшим голосом. Виктория ловила отрывки: «…иск о признании брака фиктивным удовлетворению не подлежит ввиду представленных доказательств реальности семейных отношений… Требования о признании права пользования жилым помещением… учитывая возраст истца и отсутствие иного жилья…»
Виктория почувствовала, как сердце падает. Значит, все-таки…
— Однако, — продолжала судья, — принимая во внимание, что истец была вселена в квартиру временно, с согласия собственника, а также учитывая систематическое нарушение истцом правил совместного проживания, создание конфликтной обстановки, а также наличие у истца возможности проживания в ином помещении, предоставленном сыном… в удовлетворении исковых требований о признании права пользования отказать.
Виктория не сразу поняла. Ирина Леонидовна тихо толкнула ее локтем.
— Мы выиграли. По всем пунктам.
Галина Петровна вскочила.
— Как отказать?! Я же старая! Мне негде жить!
— Истец, решение суда может быть обжаловано в установленном порядке. Настоящим решением возлагается на ответчика обязанность компенсировать истцу расходы по поиску временного жилья в размере… — судья назвала сумму, равную аренде комнаты на три месяца. — Судебные издержки взыскиваются с истца.
— Это беззаконие! — закричала Галина Петровна. — Я обжалую! Я дойду до Верховного суда! Вы все в сговоре!
Ее адвокат пытался ее успокоить. Судья, не обращая внимания на крики, закончила заседание.
Когда они вышли в коридор, Галина Петровна бросилась к Дмитрию.
— Доволен? Мать на улицу выбросил! На радость этой стерве!
— Мама, у тебя есть комната. Я оплатил. И буду помогать. Но сюда ты больше не придешь. Никогда.
— Я тебя прокляну! — она замахнулась на него, но адвокат удержал ее руку. — Прокляну! Чтоб ты детей не видел! Чтоб одиноким сдох!
Дмитрий побледнел, но не отступил.
— Проклинай. Мне уже все равно.
Он повернулся, взял под руку Викторию (она не отдернулась) и повел к выходу. Сзади неслись рыдания и ругательства, постепенно затихающие.
На улице был солнечный, холодный осенний день. Виктория сделала глубокий вдох. Воздух был горьким и чистым.
— Что теперь? — спросил Дмитрий.
— Теперь… теперь я подам на развод, — тихо сказала Виктория.
Он кивнул, как будто ждал этого.
— Я не буду возражать. И… я уезжаю.
— Куда?
— В другой город. Нашел работу. Мне нужно начать все с чистого листа. И маме… я помогу устроиться в том же городе, но подальше от меня. Чтобы она не могла прийти. Может, это жестоко, но иначе мы все сойдем с ума.
Она смотрела на него, на этого человека, который три года был ее миром. И который сломался, но нашел в себе силы встать и попытаться сделать правильно в конце.
— Удачи тебе, Дима.
— И тебе, Вика. Прости… за все.
Он повернулся и пошел по улице, не оглядываясь. Спина была прямая, но плечи опущены. Виктория смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол.
Ирина Леонидовна вышла следом, похлопала ее по плечу.
— Поздравляю. Отстояли. И не только квартиру.
— Да. Спасибо вам огромное.
— Не за что. Теперь живите. И помните — самые тяжелые битвы мы ведем не в суде, а внутри себя. И вы свою выиграли.
Адвокат уехала. Виктория осталась одна на ступенях суда. Люди выходили, заходили, решали свои проблемы. Жизнь шла своим чередом.
Она достала телефон. Открыла галерею. Последнее совместное фото с Дмитрием — они на даче у друзей, смеются, оба загорелые, счастливые. Она долго смотрела, потом удалила его. Не со зла. Просто чтобы отпустить.
Потом позвонила подруге Марине.
— Привет. Все кончилось. Выиграла. Да… Спасибо. Слушай, может, встретимся? Выпьем кофе? Мне нужно… выговориться.
Вечером, вернувшись в свою тихую, пустую и теперь уже навсегда свою квартиру, она заварила чай, села у окна. На улице зажигались огни. Где-то там была Галина Петровна, рыдающая в снятой комнате. Где-то Дмитрий, собирающий чемоданы. А здесь была она. Одна. Но не одинокая.
Она отстояла свой дом. Отстояла свое право на уважение. Проиграла любовь, но, возможно, спасла самоуважение.
Финал не был счастливым в привычном смысле. Не было объятий, поцелуев, всепрощения. Был тяжелый, выстраданный мир. И тишина. Та самая тишина, которая сначала пугала, а теперь стала знаком покоя.
Она допила чай, взяла пульт от телевизора, но не включила его. Просто сидела и смотрела в темное окно, в котором отражалась она сама — уставшая, но с прямым взглядом.
Впереди была бумага о разводе, новые хлопоты, жизнь, в которой нужно было заново учиться быть одной. Но это была ее жизнь. Ее выбор. Ее крепость.
И в этой крепости, наконец, воцарился мир. Суровый, но настоящий. А это, как выяснилось, иногда и есть самое большое счастье.
Конец.