Глава 12. Перед алтарем света
Благословение императрицы было подобно падению огромного камня в стоячие воды пруда. Волны расходились во все стороны, неся с собой бурю эмоций: ярость, зависть, изумление, скептицизм и редкие искры искренней радости.
Официальное объявление о помолвке графа Андрея Курагина и фрейлины Елизаветы Воронцовой состоялось на скромном приеме в личных покоях Екатерины. Это был тщательно продуманный жест: не пышный бал, где бы их растерзали взглядами, а камерное собрание самых близких и проверенных. И тем не менее, новость облетела Петербург со скоростью степного пожара.
Лиза продолжала жить во дворце, но атмосфера вокруг нее изменилась кардинально. Если раньше ее игнорировали или тихо презирали как провинциалку, теперь к ней относились с почтительным страхом и жгучим любопытством. Она была не просто невестой блестящего графа — она была живым воплощением милости императрицы, фавориткой в совершенно новом, интеллектуальном смысле этого слова. С ней заискивали, ей льстили, но за спиной шептались с удвоенной силой.
«Нашла способ пристроиться, ловкая девчонка, — доносилось однажды до ее слуха. — Через книги пролезла прямо в графскую опочивальню.»
«Говорят, он женится на ней из жалости, после того как ее опозорили этими письмами. Или чтобы досадить Орловым.»
«Обещанная Екатериной защита» принимала конкретные формы. Рядом с Лизой, казалось, случайно, но всегда оказывалась кто-то из преданных императрице людей: пожилая статс-дама, не допускавшая к ней навязчивых сплетниц; камер-лакей, чей внушительный вид охлаждал пыл самых язвительных остряков. Екатерина будто выстроила вокруг нее невидимый частокол.
Андрей, напротив, почти не появлялся при дворе в те первые недели. Он был занят — и правда, и это был удобный предлог. Он лихорадочно приводил в порядок дела, готовя почву для их будущей жизни. Его подмосковное имение, Курагино, давно заброшенное после смерти родителей, требовало срочного внимания. Он выезжал туда на несколько дней, возвращался с кипой бумаг и планов, и их редкие встречи происходили либо в присутствии императрицы, либо на коротких, официальных прогулках.
Однажды он все же улучил момент, чтобы отвести ее в сторону в Летнем саду, под предлогом показать новый сорт роз, присланный из Англии.
«Вы не передумали? — спросил он без предисловий, глядя не на розы, а на ее профиль. Его голос был напряжен. — Шепоты становятся все громче. Вы слышите их?»
«Я научилась не слушать, — ответила Лиза, следя, как он нервно теребит край своего манжета. — А вы? Вас ведь осуждают еще больше. Безумец, попавший в сети интриганки. Человек, променявший блестящую партию на…»
«На счастье, — резко оборвал он. — И на смысл. Пусть говорят. Я спрашиваю о вас. Жизнь в деревне будет тихой, но нелегкой. Это не Петербург. Там будут смотреть на вас как на диковинку. Мои крестьяне, соседи… Вы будете одиноки.»
Она повернулась к нему, и в ее глазах горел тот самый огонь, который он увидел в ней впервые.
«Я буду с вами. И у меня будут книги. И будет дело. Вы же обещали мне не просто тихую гавань, Андрей. Вы обещали партнерство. Помните?»
Он замер, и напряжение постепенно покинуло его плечи. Он впервые назвал ее по имени, без титула. И она ответила тем же.
«Помню, — прошептал он. — И сдержу слово. В Курагине есть старая оранжерея. Мы превратим ее в вашу мастерскую-библиотеку. И… есть школа для крестьянских детей. Вернее, ее нет. Была когда-то. Если вы захотите…»
Он не договорил, будто боясь спугнуть эту мечту. Глаза Лизы широко распахнулись.
«Школа? Вы позволите?»
«Я буду настаивать, — он улыбнулся, и это была редкая, настоящая улыбка, освещавшая все его лицо. — Мы будем строить не просто усадьбу, Лиза. Мы будем строить маленькую модель того мира, в котором хотели бы жить. Может быть, наивно. Но я устал от цинизма.»
В этот момент их заметили. Из-за кустов сирени донесся сдержанный смешок. Они отпрянули друг от друга, снова надев маски светских знакомых. Но искра была заронена. У них появился общий проект, мечта, выходящая за рамки личного счастья.
Тем временем, «холодная опала» Орловых становилась все очевиднее. Григория Орлова все реже приглашали на закрытые совещания, его брат Алексей был отправлен инспектировать отдаленные гарнизоны. Их влияние таяло, как весенний снег. Это не добавляло Лизе и Андрею популярности — их теперь ненавидели еще и как виновников падения могущественного клана. Но это и неважно. У них была высшая защита.
За месяц до назначенной свадьбы произошло событие, окончательно расставившее все по местам. Императрица объявила о своем решении: венчание состоится не в придворной церкви, а в домовой церкви самого графа Курагина в Петербурге. Это был знак глубочайшего личного доверия. А накануне она пригласила Лизу к себе.
«Завтра ты перестанешь быть моей фрейлиной, — сказала Екатерина, вручая ей небольшой ларец. — И станешь графиней. Но я хочу, чтобы ты осталась моим другом. Моим доверенным лицом в мире, где так мало людей, думающих не только о выгоде. Вот.»
В ларце лежали не драгоценности. Там были два ключа. Один — маленький и изящный. Другой — массивный, старинный.
«Маленький — от моего личного книжного шкафа здесь, в Зимнем. В нем книги, которые я не доверяю никому. Ты будешь иметь к ним доступ всегда. Большой… это ключ от архива переписки с философами. Он будет храниться у тебя. Когда я буду нуждаться в твоем мнении , я дам знать. Ты будешь моими глазами и ушами там, куда я сама уже не могу заглянуть — в будущее, которое вы с Андреем будете строить.»
Это было больше, чем прощальный дар. Это была передача эстафеты. Императрица видела в них не просто влюбленную пару, а союзников в своем деле — деле просвещения.
На следующее утро, в простом, но изысканном платье цвета слоновой кости, с жемчужной нитью в волосах (единственное украшение, кроме обручального кольца), Лиза стояла рядом с Андреем в полумраке старинной домовой церкви. Он был бледен и серьезен, его рука под локтем была твердой опорой. На них смотрели лишь самые близкие: пара доверенных друзей Андрея, Марфа Петровна, присланная императрицей, да самовольно явившийся, несмотря на опалу, князь Щербатов, который смотрел на них с каким-то странным, просветленным восхищением.
Когда священник возложил на их головы венцы и провозгласил их мужем и женой, Андрей обернулся к ней. И в его глазах не было ни боли прошлого, ни тени сомнения. Была чистая, бездонная радость и тихое изумление, как будто он не мог поверить в свое счастье.
«С моей женой, — прошептал он, когда они обменялись кольцами, — я буду разговаривать. Всегда.»
И когда они вышли из церкви под холодное, но ясное небо петербургского утра, их встретила не толпа зевак, а легкий поземный снежок и запряженная в простые, но крепкие сани тройка лошадей. Они уезжали. Не на пышный свадебный пир, а в свое имение. В свою жизнь. В свою, еще не написанную, общую историю.
Лиза, уже графиня Курагина, оглянулась на удаляющиеся шпили Петербурга. Она не чувствовала сожаления. Она чувствовала невероятную, окрыляющую свободу. Позади остались шепоты дворцовых залов. Впереди был шепот страниц новых книг, шепот листьев в парке Курагино и тихий, доверительный шепот любимого человека. Шепот, который звучал для нее громче любых оваций.