Якорь
Сидя на импровизированной кухне в уцелевшем помещении полуразрушенного здания, я откусывал первый кусок батончика. С лимонным вкусом – жёсткий, как сухарь или строгая молитва. Зернистая, плотная текстура требовала усилия челюстей. Это был не перекус, а работа. С каждым медленным жеванием мир вокруг терял свою расплывчатую, пугающую остроту.
Слух, забитый чужим адреналиновым гамом, начинал фокусироваться на хрусте во рту, на собственном дыхании. Пережёвывая, я мысленно отмечал вокруг знакомые предметы: ящик с консервами, ржавую «буржуйку», плиту, сейф, мышеловку. Тактильно ощущал теплоту железной кружки в руке, ложку, мультитул с пластиковой ампулой нефопама в переднем кармашке. Слышал тарахтение генератора, редкие выстрелы нашей артиллерии неподалёку, отрывистые голоса бойцов. Чувствовал запах кофе и мышиных экскрементов.
Я переводил взгляд с одного предмета на другой и мысленно прокладывал маршрут: проезжаю башню подбитого танка, первый опасный переезд – здесь недавно ФПВ атаковали два пикапа, объезжаю их. Второй переезд с бетонным блок-постом. Объезжаю огромную воронку, наполненную водой, и сворачиваю направо. Двигаюсь прямо вдоль наполовину сожжённой лесополосы... Снова переезд, самый опасный. Здесь часто сидят дроны-«ждуны». Один раз меня здесь уже атаковали... Ушёл на подбитой машине, выполнив задачу...
Глоток кофе был обжигающе горячим, почти до боли. Резкий, горький вкус прорезал сладковатую пасту батончика, как сигнал трезвости. Пар щекотал ноздри, смешиваясь с запахами солярки, пыли и металла. Я держал стальную кружку в ладонях, чувствуя, как жар прожигает кожу через подушечки пальцев. Эта почти-боль была якорем. Она привязывала меня к этой минуте, к этой нашей трапезной, вытесняя из сознания все мысли о том, что будет в ближайший час. Вкус становился ритмом, дыханием. Сладость – горькость. Мягкость – жар. Процесс поглощения превращался в медитацию, где не было места ни прошлому, ни будущему. Только настоящее, материальное, простое.
Порядок в хаосе
В предрассветной темноте, нарушаемой красным светом фонариков, бойцы суетились под маскировочной сетью вокруг пикапа, припаркованного между зданием и прострелянным в некоторых местах бетонным забором. Мир сужался до этого пятна сырого мрака, пахнущего пылью, холодным металлом и бензином…
Здесь царил иной звук – оглушающих выстрелов артиллерии, от звуковой волны которых в здании сыпалась штукатурка, отдалённой стрелкатни, писка детектора дронов, заставлявшего нас спешно бежать в укрытие, фонового шума возни: глухого стука ящиков с БК, шуршания мешков, брани старшины ПВД и командира. Каждый звук настораживал. Приходилось делить слух между механическим писком прибора и естественным шорохом ночи – шелестом ветра, скрипом арматуры. Осознание того, что в любой момент из рокота моторов или тишины может родиться жужжащий вой «Бабы-Яги» с минами, пронзительный писк «Мавика» или ФПВ-дрона, сжимало горло холодным комом.
И именно в этот миг потенциальной смерти мой второй ритуал обретал сакральную силу. Я скользил руками по бронежилету, по разгрузочному поясу, нащупывая магазины, радиостанцию, пистолет, аптечку. Каждый предмет на своем месте. Автомат запихивал между стойкой и водительским сиденьем – так, чтобы можно было схватить его, выходя из машины. Проверка связи: «Учитель. Старцу. Как принимаешь меня и разбираешь?» – и шипящий, искаженный, но живой голос в ответ: «Разбираю и принимаю тебя на пять». Это был голос из нашего мира, мира порядка и условной безопасности. Каждый огонек на приборах, каждое знакомое движение были кирпичиками, из которых я выстраивал вокруг себя небольшую, но непоколебимую крепость контроля.
Тьма начала рассеиваться, стали едва заметны границы дороги и очертания строений, а значит, пора выдвигаться. Фонарики, скользившие по знакомым контурам, перестали метаться. Бойцы заняли свои места. Волнение кристаллизовалось, превращаясь в лезвие внимания. Ритуал был не бегством от реальности, а способом встретить ее лицом к лицу – не истеричным взглядом, а холодным, сфокусированным прицелом. Когда последние приготовления были выполнены, я коротко проинструктировал бойцов: как вести себя в движении, что делать в экстренном случае. Теперь мы были готовы принять неизбежное. «Начинаем движение. Всё, братцы. С Богом!».