Она сказала это так просто, будто сообщала прогноз погоды. Сидела, поджав под себя ноги в тёплых носочках с оленями, которых я связала ей в прошлом году, и смотрела на меня прямым, слишком взрослым взглядом.
— Мама, я не верю в Деда Мороза. Это же ты, да?
За окном хлопала первая новогодняя петарда. По телевизору шумели какие-то артисты в блёстках. Пахло мандаринами и тёплым печеньем, которое мы только что достали. И этот маленький, твёрдый голос перечеркнул всё, как резинка стирает карандашный рисунок.
Я молчала. Я могла бы сказать — «Конечно, нет, что ты!». Или — «Дед Мороз существует для тех, кто верит». Или даже — «Да, это я, прости». Но я просто молчала. Я смотрела на её лицо, на которое больше не ложилась тайная, доверчивая улыбка перед сном 31 декабря. Я видела в её глазах не разочарование, а спокойную уверенность. Она не спрашивала. Она констатировала. И ждала, что я просто подтвержу очевидное.
А я понимала, что сейчас закончилось. Не просто детская сказка. Закончилась целая эпоха. Та самая, ради которой я и выживала.
Она родилась в декабре. Полина. Маленькая, ранняя, такая лёгкая, что её, казалось, мог унести ветер из открытого окна больницы. Её отец, Максим, смотрел на нас со смесью восторга и ужаса — он боялся даже взять её на руки. А я просто знала, что буду делать всё, чтобы этот хрупкий комочек дышал, рос и смеялся.
1., что он сказал, когда мы остались одни — «Представляешь, следующий Новый год встретим уже втроём? Будем ей письма писать от Деда Мороза».
Мы писали. Аккуратным печатным буквами, на красивой бумаге, пахнущей хвоей. Он придумывал забавные ответы на её каракули. «Дорогой Дедушка, принеси куклу и чтобы папа меньше работал». И «Дед Мороз» отвечал — «Кукла уже в пути. А насчёт папы — я с ним серьёзно поговорю, но он взрослый, упрямый».
Потом Максим стал работать больше. Говорил — «Надо же, кого удивлять подарками». Потом стал задерживаться. Потом перестал писать письма. А однажды, когда Полине было четыре, просто не пришёл ночевать.
— Где папа? — спросила она утром за завтраком.
— На работе, — ответила я, слишком бодро, и поймала её изучающий взгляд. Она не поверила. Но не стала допытываться.
Он ушёл через месяц. Сказал — «Я задыхаюсь. От этой правильности. От этих вечных праздников по расписанию». Он имел учтите, что меня. Мои старания, мою «идеальную мать». Он оставил нам квартиру и алименты. И огромную, зияющую пустоту, которую я не знала, чем заполнить.
Той первой новогодней ночью без него я сидела на кухне и ревела. Мне было двадцать шесть, и я чувствовала себя разбитой, никому не нужной старухой. А потом услышала шорох. Полина стояла в дверях, в своей пижамке, и молча смотрела на меня.
— Мама, а Дед Мороз придёт?
Я вытерла лицо.
— Конечно, придёт. Почему ты не спишь?
— Я хотела проверить, — она подошла и забралась ко мне на колени. — Тебе грустно?
— Немного.
— А Дед Мороз тебе подарок принесёт, чтобы не грустила?
Я прижала её к себе, вдыхая детский запах шампуня, и поняла — это моя миссия. Единственная и самая важная. Я буду тем волшебством, которого лишил её отец. Я буду создавать чудеса хендмейд-подарок, чтобы её детство, всё равно, было светлым.
Я стала главным по чудесам. Я училась печь имбирные домики, которые разваливались с первого раза. Покупала самую красивую бумагу для подарков. Прятала сюрпризы так хитро, что сама потом с трудом находила. Каждый Новый год был для меня спектаклем, режиссёром, сценаристом и главным исполнителем которой была я. Её восторг, её широко раскрытые глаза, когда она находила «следы», рассыпанную у балкона искусственную снежную пыль, крошки от печенья,, были моей высшей наградой. Это была наша с ней тайна, в которую, как я думала, мы обе верили.
Но дети растут. В семь лет она спросила — «А почему Дед Мороз в магазине один, а у нас в гости приходил другой?». Я, не моргнув глазом, ответила — «У него много помощников, он же не успевает везде». Она кивнула, удовлетворившись.
В девять — «А если он такой волшебный, почему он не может сделать, чтобы папа с нами жил?». У меня перехватило дыхание. Я сказала — «Волшебство у каждого своё. Оно не может менять чувства других людей». Она опять кивнула, но в её взгляде появилась тень сомнения.
Я чувствовала, как почва уходит из-под ног. Моё волшебство трещало по швам, не выдерживая проверки логикой и школьными разговорами. Я пыталась держаться изо всех сил, придумывала всё более сложные схемы «визитов». Один раз даже наняла студента театрального вуза, чтобы он в костюме зашёл, пока Полина «спала». Она потом всю ночь не сомкнула глаз от восторга. А я сидела и думала — сколько ещё таких ночей осталось?
Прошлым летом случился перелом. Мы ездили к моей маме, её бабушке. Мама, практичная и резкая, всегда считала мои «пляски с бубном» вокруг Нового года глупостью.
— Чего ты морочишь ребёнку голову? — сказала она мне на кухне, пока Полина смотрела мультики. — Все уже в классе знают, что никакого Деда нет. Ты только себя выставляешь дурочкой.
— Я хочу продлить ей детство, — огрызнулась я.
— Детство не в сказках, а в ощущении безопасности. А у тебя самой-то оно есть, это ощущение? Или ты за его отсутствие волшебством откупаешься?
Меня будто ошпарили. Я выскочила на крыльцо и закурила первую за пять лет сигарету. Мама, как всегда, попала в самое больное. Я не создавала волшебство для Полины. Я создавала его для себя. Чтобы доказать — я могу. Чтобы склеить нашу сломанную семью мишурой и гирляндами. Чтобы она не разлюбила меня, такую скучную, обычную, одну, раз уж папа нас бросил.
Вернувшись, я увидела, что Полина помогает бабушке лепить пирожки. Они о чём-то тихо болтали.
— О чём? — спросила я, пытаясь звучать непринуждённо.
— О школе, — уклончиво сказала Полина.
Позже мама призналась, «Она спрашивала, правда ли, что Дед Мороз, это родители. Я сказала — спроси у мамы. Она умная девочка, сама всё понимает».
В тот вечер я положила рядом с её кроватью новую книгу. Она взяла её, полистала и сказала — «Спасибо, мам». Без обычного восторга. Так, будто получила что-то ожидаемое. И я поняла — часы тикают. Последний акт приближается.
И вот он наступил. Новый год. Ей десять. Она сидит и смотрит на меня, ожидая капитуляции.
Я отложила в сторону тарелку с печеньем. Вытерла руки о салфетку. Моё молчание длилось, наверное, минуту. Но в ней поместилась вся её жизнь.
— Почему ты так решила? — выходит-то спросила я, и голос мой звучал хрипло.
— Потому что я уже большая. И я видела, как ты в прошлом году прятала велосипед на балконе. И слышала, как ты звонила тому дяде в костюме.
Она сказала это без упрёка. Констатация факта.
— И… тебе было обидно? Что я тебя обманывала?
Она задумалась, нахмурив лоб точь-в-точь как её отец, когда был серьёзен.
— Нет. Мне было… странно. Зачем так сложно? Можно просто подарить.
Моё сердце сжалось. «Просто подарить». В этих словах был приговор всему моему титаническому труду, всей моей любви, вывернутой наизнанку в виде фейерверков и фальшивых бород.
— Я думала, тебе нравится волшебство, — прошептала я.
— Мне нравилось, — она поправила носок на ноге., Но теперь я знаю, что волшебство, это не он. Волшебство — это ты. Ты же всё это делала. Прятала, придумывала, пекла. Это же тоже чудо.
Я смотрела на неё, не в силах вымолвить ни слова. Во мне боролись стыд, облегчение и какая-то дикая, новая гордость.
— Ты не злишься? — спросила я.
— Нет. Я же взрослая. Взрослые не верят в Деда Мороза. Но они… они его создают. Для других. Да?
Она улыбнулась. Не детской, восторженной улыбкой, а той, первой, по-настоящему взрослой, понимающей улыбкой. В ней было принятие. И благодарность.
В дверь позвонили. Полина вздрогнула.
— Кто это?
— Не знаю, — честно сказала я. Я больше ничего не планировала. Моя миссия была завершена.
Я пошла открывать. На пороге стоял Максим. С сумкой подарков и неловкой улыбкой.
— Привет. Я… можно? Хотел поздравить Полю.
Мы не виделись полгода. Алименты приходили исправно, изредка он забирал её на выходные. Я отступила, пропуская его.
Полина не вскочила, не побежала к нему навстречу. Она осталась сидеть на диване.
— Привет, пап.
— Привет, солнышко. С новым годом. Это тебе.
Он протянул ей огромную коробку. Она взяла её, поставила рядом.
— Спасибо.
— Открывай же!
— Потом, — сказала она. И посмотрела на меня. — Мам, а мы торт будем резать?
В её взгляде я прочитала что-то важное. Солидарность. Она не отвергала отца. Но давала понять — сейчас наш праздник. И главная здесь — я.
Мы сели за стол. Максим пытался шутить, рассказывать истории. Полина вежливо улыбалась. А потом, когда он завел о том, как здорово было бы поехать всем вместе на каникулы, она положила вилку.
— Пап, а ты помнишь, как мы писали письма Деду Морозу?
Он смутился.
— Конечно, помню. Весёлое было время.
— Это было не «время», пап, — тихо, но очень чётко сказала она. — Это была мамина работа. Каждый год. Пока ты был на «работе». Она и была тем волшебством.
Максим замолчал. Он посмотрел на меня. Впервые за много лет — не с жалостью, раздражением или виной. С уважением. С тем самым пониманием, которого мне так не хватало.
— Да, — сказал он просто. — Прости.
В этом не было драмы. Не было слёз. Было лишь окончательное расставление точек. Он извинялся не передо мной. Он извинялся перед фактом.
В двенадцать мы вышли на балкон. Полина стояла между нами. Небо полыхало салютами. Она запрокинула голову.
— Красиво, — сказала она. И взяла меня за руку. А потом, через секунду, взяла и Максима. Так мы и стояли, ненадолго снова став семьёй, но уже другой — без иллюзий, без обмана, без фальшивого волшебства. С тем, что осталось. С правдой.
Когда салюты отгремели, Максим ушёл. Полина помогла мне убрать со стола. Потом она потянулась и зевнула.
— Пойду спать.
— Полина, — окликнула я её. — А письмо… в этом году ты не писала.
Она обернулась на пороге своей комнаты. Её лицо в полумраке казалось очень взрослым.
— А зачем? Всё, что я хотела, у меня уже есть.
— И что же это?
— Тебя, — улыбнулась она. — Спокойной ночи, мама. С новым годом.
Она закрыла дверь. Я осталась одна в тихой, опустевшей гостиной. Гильзы от хлопушек, блёстки, обёрточная бумага. Артефакты закончившейся эры. Я собрала их в большой пакет. Потом подошла к окну. Город светился. Где-то ещё праздновали.
Я не чувствовала опустошения. Я чувствовала странную, новую лёгкость. Я больше не была директором секретного агентства «Новогоднее Чудо». Я была просто мамой десятилетней девочки, которая знает правду и всё равно любит меня.
Я достала телефон и написала одно сообщение. Не Максиму. Сама себе. На будущее. «Запомни эту ночь. Детство кончилось. Началось что-то новое. И ты справишься».
Потом я выключила свет и пошла спать. Перед тем как лечь, заглянула к Полине. Она спала, прижав к щеке ту самую плюшевую собаку, которую «Дед Мороз» принёс ей пять лет назад. Я поправила на ней одеяло.
— Спи, моя взрослая девочка, — прошептала я. — Волшебство действительно существует. Но оно выглядит не так, как мы думали.
Я закрыла дверь и поняла, что впервые за много лет жду наступающий год не со страхом, а с тихим, спокойным любопытством. выяснить, какое оно — наше настоящее, без сказок.