— С Новым годом, дорогая!.. — громкий голос Натальи разбился о закрывшуюся дверь.
Глухой стук замка прозвучал как пощёчина. Две женщины остались стоять на лестничной клетке с бутылкой шампанского и пластиковыми стаканчиками в руках. В другой руке у каждой было по мандарину — жалкий ответный дар от соседки.
Где-то внизу хлопнула входная дверь, с улицы донеслись звуки фейерверков и пьяный смех. Кто-то этажом выше крикнул в окно поздравление. А здесь, на третьем этаже, повисла тишина.
Вера первой опустила руку со стаканчиком. Шампанское выплеснулось на плитку.
— Наташ...
Но Наталья стояла, уставившись на закрытую дверь. Улыбка медленно сползала с её лица, как тающий снег с крыши. На смену праздничному румянцу пришла краснота унижения.
***
За три дня до этого Наталья Климова носилась по рынку с таким азартом, будто готовилась принимать иностранную делегацию, а не десяток родственников. Сорок два года, крепкая фигура, громкий голос — она врезалась в толпу покупателей как ледокол.
— Вер, смотри, какая селёдка! — она тащила подругу к прилавку. — Берём три штуки?
— Тебе что, футбольную команду кормить?
— Да ладно тебе. Новый год же!
Эту фразу Наталья произносила как заклинание. Новый год же. День рождения же. Восьмое марта же. Любой праздник был поводом превратить квартиру в проходной двор.
Так было всегда. В детстве их трёхкомнатная хрущёвка гудела от гостей. Отец, Сергей Иванович, инженер-конструктор с вечной гитарой, собирал друзей по любому поводу. Мать, Людмила Петровна, учительница начальных классов, умудрялась из банки кильки и буханки хлеба соорудить праздничный стол.
— Наташка, неси ещё тарелки! — кричала мать из кухни.
И маленькая Наташа носила, впитывая атмосферу: дым сига рет, запах оливье, обрывки песен под гитару. Соседи заходили на огонёк, оставались до утра. Мебель отодвигали к стенам, танцевали. Это была норма. Это была жизнь.
Теперь у Натальи была своя четырёхкомнатная квартира в новом доме. Муж Андрей, программист, тихий и покладистый. Дочь Маша, пятнадцать лет, вся в телефоне. Сын Петя, десять, футболист местной команды.
— Мам, а бабушка точно приедет? — спросила Маша, не отрываясь от экрана.
— Конечно! И дедушка по скайпу будет.
Родители Натальи развелись пять лет назад. Отец уехал в Сочи, "к морю и молодым бабам", как он сам говорил. Мать осталась в старой квартире, продолжая печь пироги для всех знакомых.
— Алло, мам? — Наталья прижала телефон плечом, выбирая мандарины. — Сколько пельменей налепила? Что значит "только пятьсот"?
Вера закатила глаза. Они дружили двадцать лет, со времён института. Вера знала: переубедить Наталью невозможно. Если она решила, что нужен праздник — будет праздник.
У прилавка с ёлочными игрушками Наталья остановилась.
— Слушай, надо соседке что-то купить.
— Какой соседке?
— Ирине. Под нами на третьем этаже живет. Молодая совсем, одна с котом.
— А она тебя просила?
Наталья отмахнулась. В её мире не просили — дарили. Не спрашивали — приглашали. Она выбрала набор шариков с блёстками и довольно кивнула.
***
Тридцать первое декабря. Двадцать три часа.
Квартира Климовых гудела. На кухне свекровь Анна Михайловна командовала парадом салатов. В гостиной Андрей с братом обсуждали курс биткоина. Дети носились между комнатами. Людмила Петровна, мать Натальи, рассказывала историю про соседку, которая развелась в шестьдесят лет.
— ...и представляете, ушла к инструктору по йоге!
Вз рыв хохота. Наталья разливала шампанское, сияя от счастья. Вот она, жизнь. Вот он, праздник.
На экране ноутбука появилось лицо Сергея Ивановича. Седая борода, загар, гавайская рубашка.
— Семейство! С наступающим!
— Папа! — Наталья подбежала к экрану. — Спой что-нибудь!
Старик взял гитару, затянул «Миллион алых роз». Подпевали все, даже Маша оторвалась от телефона.
— Раньше скромнее праздновали, — проворчала Анна Михайловна.
— Мам, ну что вы, — Андрей обнял её. — Весело же.
Куранты. Крики. Поцелуи. Хлопки шампанского.
И тут Наталью накрыло. Это чувство она знала — абсолютная уверенность в своей правоте. Как это возможно, что кто-то сейчас сидит в одиночестве? Как можно не радоваться в Новый год?
Она схватила Веру за руку.
— Пойдём к Ирине!
— Куда? Наташ, ты чего?
— К соседке! Надо поздравить! Она же одна там!
Вера попыталась отговорить, но Наталья уже неслась к двери, хватая по дороге бутылку шампанского, стаканчики, пакет с подарком.
— Это неправильно, когда люди одни в праздник!
В её голосе звучала миссионерская убеждённость. Она несла счастье. Она дарила радость. Кто же откажется?
***
Лестничная клетка встретила их холодом и полумраком. Лифт не работал — традиция новогодней ночи.
— Наташ, может, не надо? — Вера спотыкалась на ступеньках.
— Да ладно тебе! Мы же быстро!
Третий этаж. Дверь напротив. Наталья постучала. Громко, уверенно, по-хозяйски.
Тишина.
Постучала ещё раз. Шаги за дверью. Щелчок замка.
Ирина появилась в дверном проёме как призрак. Бледная, в старом халате, с тёмными кругами под глазами. Никакой улыбки.
— С Новым годом, дорогая! — Наталья говорила громко, заполняя пространство словами. — Мы тут подумали, что негоже вам одной! Вот, шампанское принесли, и подарочек вам!
Она совала пакет в руки Ирины, не замечая, как та пятится назад. Вера уже разливала шампанское.
— Давайте за Новый год!
Ирина взяла пакет. Молча. Развернулась, ушла в квартиру. Наталья улыбалась, ожидая приглашения войти.
Ирина вернулась с двумя мандаринами. Положила по одному в руку каждой женщине. И закрыла дверь.
Не сказала ни слова. Не улыбнулась. Просто закрыла.
Щелчок замка прозвучал как вы стрел.
Наталья стояла с поднятым стаканчиком. Шампанское пузырилось, убегая через край. В руке лежал мандарин — холодный, тяжёлый, чужой.
— Пойдём, — прошептала Вера.
Но Наталья не двигалась. Впервые в жизни её праздник отвергли. Её радость вернули назад, как непригодный товар.
***
Первое января. Одиннадцать утра. Наталья спускалась за почтой. Голова гудела, во рту горечь похмелья и обиды.
На третьем этаже дверь лифта открылась. Вошла Ирина. С пакетом мусора.
Они ехали молча. Наталья смотрела в пол, Ирина — в стену.
У почтовых ящиков Наталья не выдержала.
— Знаете, это было очень невежливо вчера.
Ирина медленно повернулась.
— Что именно?
— Мы к вам с добрыми намерениями, а вы...
— А я что?
Голос Ирины был тихим, но в нём звучала сталь.
— Дверью хлопнули!
— Я закрыла дверь. Свою дверь. В свою квартиру.
— Мы хотели поздравить!
— А я не хотела поздравлений.
Ирина поставила пакет на пол. Выпрямилась.
— Вы знаете, что это такое — слушать ваши праздники? Каждые выходные, каждый день рождения? Крики, топот, музыка до трёх ночи?
— У нас семья! Дети!
— А у меня бессонница. Третий год. С тех пор как муж у мер.
Наталья открыла рот. Закрыла.
— Вы думаете, все должны радоваться вместе с вами? Что ваше веселье — это подарок? Вы врываетесь в чужую жизнь со своим шампанским и даже не спрашиваете, нужно ли это!
— Мы просто...
— Вы просто считаете, что знаете, как надо жить. Что все должны хотеть того же, что и вы. Шума, гостей, праздников. А если кто-то хочет тишины — он неправильный, да?
Наталья почувствовала, как краснеет.
— Не надо из себя жертву строить!
— А вы не стройте из себя благодетельницу!
Они стояли друг напротив друга. Две женщины, два мира, две правды.
— Знаете что? — Наталья взяла себя в руки. — Живите как хотите. В своей берлоге. Одна. С котом.
— Обязательно. А вы живите в своём шуме. И думайте, что это счастье.
Ирина подхватила пакет и ушла. Наталья осталась стоять у почтовых ящиков.
***
Дома пахло вчерашним застольем. Наталья машинально открыла холодильник. Оливье, селёдка под шубой, холодец. Она захлопнула дверцу.
На столе липкие круги от бокалов расползлись по скатерти. Конфетти прилипло к лужицам шампанского. Наталья провела пальцем по столу — палец стал липким. Противно.
Из детской несся грохот мультиков. Петя с Машей сидели в пижамах прямо на полу, уставившись в экран.
— Тише сделайте!
Никто не обернулся.
Наталья прошла в гостиную, рухнула на диван. Схватила пульт. Нажала на громкость — раз, другой, третий. Звук взор вался в квартире.
Пусть слышит эта Ирина. Пусть знает — у них всё хорошо. У них семья. Праздник. Право на шум.
Но внутри было пусто. Только злость булькала, как недопитое шампанское.
***
Поздним вечером Наталья вышла на балкон. Двор затих. Никаких фейерверков, только редкие хлопки вдалеке. Снег падал медленно, оседая на перилах.
Наталья достала из кармана мандарин — вчерашний, забытый. Стала чистить. Кожура брызнула эфирными маслами, запахло Новым годом. Детством. Отцовской гитарой.
Долька оказалась кислой. Наталья поморщилась, но доела.
В соседнем окне мелькнула тень. Кто-то подошла к окну, постоял, задёрнул штору.
Наталья смотрела на тёмное окно. На пустой двор. На мандариновую кожуру в руке.
Где она, эта граница? Между заботой и навязчивостью. Между весельем и шумом. Между правом радоваться и правом на тишину.
Снег падал. Мандарин был съеден. Ответа не было.
Рекомендуем к прочтению: