Дорога до дома бабы Вали, которую они преодолели на попутной машине одного из рабочих завода, промелькнула в тяжёлом, почти оцепеневшем молчании. Таисия сидела, прижавшись плечом к Толику, и чувствовала сквозь толстые слои одежды ритмичную, сдерживаемую дрожь, проходившую по его телу. Или это дрожала она сама? Разницы уже не было. В глазах стояла одна и та же картина: ослепительно блестящая полоса рокового гололёда, неумолимый склон, летящий навстречу сугроб и затем оглушающая темнота удара. Но поверх этих образов, словно тихая, чистая нота поверх какофонии, звучал его сорвавшийся крик: «Тася!». В этом крике обнажилось что-то настолько первобытное и жуткое, что её собственный страх перед смертью казался теперь почти абстрактным. Страшнее была перспектива стать причиной такого отчаяния в его голосе. Дом встретил их не просто теплом и запахом свежего хлеба, он встретил их тяжёлым, всевидящим взглядом Валентины Семёновны. Старуха, открыв дверь и окинув их одним взглядом: бледных, с руками
Публикация доступна с подпиской
Премиум