Это воскресенье ничем не отличалось от предыдущих выходных. Ритуал. Каторжный, "липкий" ритуал под названием «семейный обед». В квартире родителей Антона всегда пахло дорогой полиролью для мебели и старым, въевшимся в паркет табаком, хотя Игорь Сергеевич курил только на балконе.
Я села за стол, стараясь занять место так, чтобы между мной и свекром оказалась ваза с цветами. Антон, мой муж, уже сидел, уткнувшись в смартфон. На экране мелькали котировки акций в приложении «Тинькофф Инвестиции». Он даже не поднял головы, когда я села рядом, задев его локтем.
— Ну, за красоту! — Игорь Сергеевич поднял рюмку водки. Жидкость в хрустале качнулась. — За нашу Полиночку. Ты сегодня особенно... сочная. Этот цвет тебе идет. Подчеркивает, так сказать, активы.
Я почувствовала, как кусок утки застрял в горле. Я сделала глоток воды, стараясь не смотреть на свекра.
— Пап, ну какие активы, мы же не на бирже, — буркнул Антон, не отрываясь от экрана. — Скажи просто «красивая».
— «Красивая» — это скучно, Антоша. — Игорь Сергеевич подмигнул, отправляя в рот грибочек. Он жевал медленно, смачно, и мне казалось, что я слышу, как его зубы перемалывают пищу. — Красивых много. А манких — единицы. Вот у Полины лодыжка... ты видел ее лодыжку? Тонкая порода. Не то что у матери твоей, там кость широкая, крестьянская.
Тамара на другом конце стола даже не моргнула. Она методично резала мясо, скрежеща ножом по фарфору. Скрип-скрип. Скрип-скрип.
— Игорь Сергеевич, прекратите, — тихо сказала я. Кровь прилила к щекам, и они горели так, словно их натерли наждачкой. — Мне неприятно.
— Ой, да брось ты, — он махнул рукой, на которой блестели массивные часы. — Комплексы это все. Молодая, горячая, а ведешь себя как монашка. Я же любя. По-родственному.
Вечером, в такси «Комфорт+», я смотрела на проплывающие огни города и чувствовала, как меня мутит. От запаха кожаного салона, от воспоминаний о масляном взгляде свекра, от молчания мужа.
— Ты слышал, что он сказал про лодыжки? — спросила я, не поворачивая головы.
Антон вздохнул, убирая телефон в карман куртки.
— Поль, ну началось.
— Что началось, Антон? Твой отец меня лапает. Глазами, словами, а сегодня — пальцами. Он трогал меня на кухне.
— Трогал? — Антон поморщился. — Ну ты не преувеличивай. Он просто... тактильный. Старая школа. Военное прошлое, гарнизоны, там все проще было. Он же не со зла. Он просто хочет показать, что ты ему нравишься как человек. Как член семьи.
— Как самка я ему нравлюсь, Антон! — Я повысила голос. Водитель такси скосил глаза в зеркало заднего вида. — Он сравнивает меня с твоей матерью. Он обсуждает мое белье. Это мерзко.
— Тише ты, — шикнул муж. — Папа — сложный человек, я знаю. Но он нам квартиру помог купить, забыла? И машину мне. Он просто хочет внимания. Потерпи. Он старый уже, что он тебе сделает?
(Потерпи. Ключевое слово в нашем браке. Потерпи его маму, которая проверяет пыль белым платком. Потерпи его друзей, которые пьют пиво в подъезде. Потерпи его отца, который раздевает тебя взглядом).
Я отвернулась к окну. Стекло было холодным.
— Я больше не поеду к ним.
— Поедешь, — устало сказал Антон. — У мамы юбилей через две недели. Если ты не придешь, это будет скандал. А мне сейчас скандалы не нужны, я иду на повышение, отец обещал позвонить кому надо.
Я промолчала. Внутри у меня завязывался тугой, тяжелый узел.
***
Следующие две недели прошли в режиме холодной войны. Я избегала разговоров, задерживалась на работе в архитектурном бюро, ссылаясь на срочный проект ЖК. Антон делал вид, что ничего не происходит, заказывал еду из «Яндекс.Лавки» и спал, отвернувшись к стене.
Но избежать юбилея не удалось.
— Только ради Тамары Петровны, — сказала я, застегивая самое закрытое платье, которое нашла в гардеробе. Глухой ворот, длинные рукава, юбка в пол. Броня.
Праздник проходил в ресторане. Шумно, пьяно, дорого. Игорь Сергеевич был в ударе. Он произносил тосты, танцевал с гостями, сыпал анекдотами на грани фола. Я сидела в углу, цедя минералку без газа.
— Скучаешь, красавица?
Я вздрогнула. Свекор стоял надо мной, раскрасневшийся, пахнущий дорогим коньяком и тяжелым парфюмом.
— Я отдыхаю, — я попыталась встать, но он положил тяжелую руку мне на плечо, пригвоздив к стулу.
— Сиди, сиди. Платье у тебя... строгое. Но я-то знаю, что там под ним. Помнишь, как ты летом на даче в купальнике грядки поливала? Я тогда чуть с шезлонга не упал. (Он наклонился ниже, его дыхание обожгло мне ухо). У тебя там родинка, на бедре, слева. Очень... вкусная.
Меня накрыло ледяной волной. Я помнила тот день. Я думала, что на даче никого нет. Я была одна.
— Вы подглядывали? — прошептала я.
— Любовался, — поправил он, скользя ладонью с плеча вниз, к локтю. — Грех не любоваться. Знаешь, Антошка тебя не ценит. Он сухарь. А тебе нужен огонь. Тебе нужен мужчина, который знает, как обращаться с такой... породой.
— Уберите руки.
— Да ладно тебе, — он сжал мое предплечье сильнее, до боли. — Мы же свои люди. Я вот думаю... Антон в командировку собирается в Питер на следующей неделе. А я мог бы заехать. Кран починить. Или просто... чайку попить. М?
Я резко дернулась, сбросила его руку и вскочила. Стул с грохотом упал назад. Музыка в зале на секунду затихла, несколько голов повернулось в нашу сторону.
— Ты чего, Поль? — Игорь Сергеевич тут же сменил выражение лица на добродушно-удивленное. — Перепила, что ли? Я же просто спросил, как дела на работе.
Я выбежала из зала, не помня себя. В туалете, глядя в зеркало на свое бледное лицо и трясущиеся руки, я поняла: это точка. Жирная, черная точка.
Я набрала Антона.
— Я уезжаю домой. Сейчас.
— Поль, ну ты чего устроила? — голос мужа был недовольным. — Отец сказал, ты стул опрокинула. Истерику закатила. Перед гостями неудобно.
— Он звал меня к себе в постель, Антон! — закричала я в трубку так, что женщина, мывшая руки у соседней раковины, шарахнулась. — Он сказал, что приедет, когда ты уедешь в Питер! Он... он знает, где у меня родинка! Потому что он следил за мной!
— Ты бредишь, — голос Антона стал ледяным. — Ты пьяна? Папа сказал, ты выпила лишнего. Езжай домой, проспись. Мы поговорим завтра. Не позорь меня.
Он сбросил вызов.
Я смотрела на погасший экран. Внутри было пусто и звонко, как в выгоревшей комнате. Я вызвала такси.
***
На следующий день разговора не получилось. Антон ходил с лицом мученика, демонстративно пил таблетки от головы и вздыхал.
— Я не хочу это обсуждать, Полина. Ты испортила маме праздник. Отец расстроен, у него давление скакануло. Ты все выдумала. У тебя паранойя на фоне стресса. Тебе лечиться надо.
(Газлайтинг. Классический, учебный пример. "Тебе показалось". "Ты сумасшедшая". "Ты все портишь".)
— Хорошо, — сказала я спокойно. Слишком спокойно. — Я выдумала. Забудь.
Во вторник Антон улетел в Питер.
В среду вечером, в 21:30, в дверь позвонили.
Я знала, кто это. Я видела, как к подъезду подъехал черный внедорожник свекра. Я не включила свет в прихожей. Я сидела на кухне, в темноте, сжимая в руке телефон.
Звонок повторился. Настойчивый, долгий. Потом — стук.
— Поль, открывай! — голос Игоря Сергеевича звучал приглушенно, но весело. — Я знаю, что ты дома. Свет в окне горел. Я тебе гостинцев привез. Рыбки красной, икорки. Антошка просил за тобой приглядеть.
Я молчала.
— Ну чего ты ломаешься? — голос стал грубее. — Открой, поговорим. Я же вижу, тебе скучно. Я же чувствую. Ты же сама этого хочешь, просто боишься. Я аккуратно. Никто не узнает.
В замке заскрежетал ключ.
У него был ключ.
Конечно. "На случай пожара или потопа". Запасной комплект, который мы дали родителям три года назад.
Я вскочила. Сердце билось где-то в горле, перекрывая кислород. Я метнулась к двери и накинула цепочку.
Замок щелкнул. Дверь приоткрылась на пять сантиметров и с грохотом натянулась на цепочке.
В щели появилось лицо Игоря Сергеевича. Часть лица. Один глаз и улыбающийся рот.
— О, какая защита, — хохотнул он. Пахнуло алкоголем. — Ты что, от меня прячешься? Глупенькая. Цепочка — это не серьезно. Открой по-хорошему.
— Уходите, — просипела я. — Я вызвала полицию.
— Какую полицию, дурочка? — он просунул пальцы в щель, пытаясь дотянуться до цепочки. Его пальцы, толстые, с волосками на фалангах, шевелились в сантиметре от моего лица. — Я тесть. Я пришел проведать невестку. Что мне сделают? Скажут, что ты истеричка. Антон подтвердит.
— Уходи! — я ударила по его пальцам тяжелой металлической ложкой для обуви, которую схватила с полки.
Он взвыл, отдернул руку.
— Сука! — прошипел он. Голос изменился мгновенно. Исчезла бархатистость, осталась только злоба. — Ты, тварь, меня покалечила! Да я тебя... Ты у меня попляшешь. Я Антону такое расскажу, он тебя голую на мороз выгонит. Ты нищая, ты никто без нашей семьи!
— Убирайся! — закричала я.
Он пнул дверь ногой. Еще раз. Потом сплюнул на коврик.
— Жди, — бросил он. — Жди гостей.
Послышались шаги вниз по лестнице. Хлопнула дверь подъезда.
Я сползла по стене на пол. Меня трясло так, что зубы стучали.
Я взяла телефон. Дрожащими пальцами открыла приложение «Диктофон».
Запись шла 15 минут.
Я записала всё. От звонка в дверь до последнего «сука». Каждое слово. Скрежет ключа. Угрозы. Признание, что Антон «подтвердит, что она истеричка».
Я отправила файл Антону в Telegram.
И Тамаре.
Без комментариев. Просто файл.
Через минуту телефон Антона показал статус «был в сети недавно». Он прослушал.
Звонок.
Я сбросила.
Еще звонок.
Сброс.
Сообщение: «Поль, это что? Это монтаж? Ты что, записывала отца? Ты совсем больная?»
(Больная. Опять. Даже сейчас. Даже с доказательствами.)
Звонок от Тамары.
Я помедлила, но взяла трубку.
— Ты где? — Голос свекрови был похож на треск сухого дерева.
— Дома.
— Я сейчас приеду. Не смей никуда уходить.
— Я не пущу вас. У меня цепочка.
— Я приеду одна. Мне нужно... убедиться.
Тамара приехала через сорок минут. Я открыла дверь, держа в руке газовый баллончик. Свекровь выглядела страшно. Идеальная укладка сбилась, под глазами залегли черные тени, губы были искусаны в кровь. Она вошла, не разуваясь, прошла на кухню и села на стул.
— Включи еще раз, — сказала она глухо.
Я включила запись.
Голос Игоря Сергеевича наполнил кухню. Сальный, угрожающий, пьяный.
«...Ты же сама этого хочешь... Я аккуратно... Ты нищая, ты никто...»
Тамара слушала, глядя в одну точку на стене. Ее руки, лежащие на коленях, сжимали дорогую сумку так, что кожа побелела.
Когда запись кончилась, она молчала минуту.
— Я знала, — вдруг сказала она. Голос был тихим, шелестящим. — Я знала, что он... гуляет. Что он бабник. Но я думала, это на стороне. Секретарши, продавщицы... Я закрывала глаза. Ради семьи. Ради статуса. Ради Антона.
Она подняла на меня глаза. В них стояли слезы, но лицо оставалось каменным.
— Но чтобы вот так... Дома. С женой сына. Грязно. Нагло.
— Вы верите мне? — спросила я.
— Верю, — кивнула Тамара. Она полезла в сумку, достала пачку тонких сигарет, хотя никогда не курила при мне. Закурила, стряхивая пепел прямо в цветочный горшок. — Я нашла у него второй телефон вчера. Пока он спал после юбилея. Там переписка. С твоей подругой, с Катей. Той, что была на свадьбе. Он ей писал... предлагал деньги. Она его послала.
— С Катей? — Я почувствовала новый приступ тошноты.
— Да. И не только с ней. Он болен, Полина. Он старый, похотливый козел, который думает, что ему все можно, потому что у него есть деньги и власть. И я... я потакала этому. Я молчала. Я говорила тебе, что это "комплименты".
Она закрыла лицо руками и заплакала. Горько, страшно, с подвываниями. Железная леди рассыпалась на куски прямо на моей кухне.
— Простите меня, — выла она. — Прости, дочка. Я старая дура. Я боялась остаться одна. Я боялась позора.
Я налила ей воды. Я не чувствовала злорадства. Только огромную, свинцовую усталость.
— Что теперь? — спросила я.
Тамара вытерла лицо салфеткой. Встала. Поправила жакет.
— Теперь все закончилось. Я подаю на развод. Завтра же. Я заберу у него всё, что смогу. Квартиру, дачу, счета. У меня есть компромат на его дела по бизнесу. Он останется голым.
— А Антон?
Тамара горько усмехнулась.
— А Антон... Антон — сын своего отца. Он будет защищать его до последнего. Он трус, Полина. Я плохо его воспитала. Он вырос удобным. Для себя. Для папы. Но не для тебя.
В этот момент мой телефон снова зажужжал. Сообщение от Антона:
«Мама звонила, сказала какую-то чушь. Вы сговорились? Отец говорит, он просто пошутил, а ты его чуть руки не лишила. Я возвращаюсь первым рейсом. Нам надо серьезно поговорить о твоем поведении».
Я показала экран свекрови. Тамара прочитала, поджала губы.
— Собирай вещи, — сказала она. — Прямо сейчас. Езжай ко мне. Нет, не ко мне. К своим родителям. Или в гостиницу. Здесь оставаться нельзя. Игорь сейчас вернется, он зол. А Антон... Антон приедет и начнет тебя ломать. Не дай ему этого сделать.
— Я не поеду в гостиницу, — сказала я твердо. — Это моя квартира тоже. Мы в браке.
— Это квартира, купленная на деньги Игоря, — жестко напомнила Тамара. — По документам она на Антоне. Ты здесь никто, Полина. Юридически. Уходи. Пока цела. Начни новую жизнь. Без этой гнили.
Я оглядела кухню. Ремонт, который я делала сама. Шторы, которые выбирала. Все это вдруг стало чужим, отравленным.
Я пошла в спальню. Достала чемодан.
Я кидала вещи, не разбирая. Документы, ноутбук, белье.
Через двадцать минут я стояла в прихожей.
— Я помогу вынести, — сказала Тамара. Она взяла сумку с обувью.
Мы вышли из подъезда в ночь. Было холодно. Ветер швырял в лицо мокрый снег.
У подъезда стояла машина Тамары.
— Садись, подброшу до отеля, — сказала свекровь.
В машине мы молчали. Только когда подъехали к «Holiday Inn», Тамара положила руку мне на руку.
— Ты сильная, — сказала она. — Ты справишься. Не будь как я. Не терпи.
Я вышла из машины. Ветер ударил в лицо, выбивая слезы. Я смотрела вслед уезжающим красным габаритам и понимала: моя прошлая жизнь закончилась.
Семьи больше нет.
Есть только я, чемодан и диктофонная запись, которая спасла мне рассудок, но убила веру в людей.
Я достала телефон. Зашла в чат с Антоном.
Нажала «Блокировать».
Потом удалила контакт «Свекр».
Вошла в отель.
Двери с шипением закрылись за моей спиной, отрезая уличный шум.