Есть такая мысль, которая идеально подходит к творчеству Михаила Ларичева: кто не жил у нас в эпоху перемен, тот настоящего сюрреализма не видел. Мы привыкли думать, что абсурд — это когда часы текут по стене и все делают умные лица. А у Ларичева сюрреализм другой: бытовой, родной, узнаваемый. Он растёт не из фантазии ради фантазии, а из реальности, которая сама иногда выглядит как плохой сон.
И ещё одно: биография Ларичева не похожа на стандартный «художник в берете». Это история человека, который видел мир из совершенно иной оптики — морской, командирской, дисциплинированной. И, кажется, именно поэтому его карикатуры так точно попадают в цель.
От штурвала к карандашу: траектория без оправданий
Про Михаила Ларичева можно рассказывать датами и регалиями, но это будет скучно, как бухгалтерский отчёт. Гораздо важнее представить сам вираж.
Высшее военно‑морское училище, командирский мостик, противолодочный катер. Потом — инженерное бюро. Затем — работа, связанная с выставками. Потом — курсы учителей рисования. Плюс опыт редакторской работы в эпоху, когда газета была не просто бумажкой, а рычагом влияния.
Такая траектория производит впечатление внутренней свободы. Чтобы снять погоны и пойти учить детей рисовать солнышко, нужно не «передумать», а перестроить себя. И Ларичев, похоже, сделал это без трагедии и пафоса. Просто потому, что так решил.
Морское прошлое в его карикатуре чувствуется очень ясно. В море нет места лишним движениям: всё должно быть по делу, иначе расплатишься. И в его рисунках — та же дисциплина. Никакой суеты ради эффекта, никакой попытки понравиться. Он действует коротко и точно.
Геометрия смеха: почему у него всё «выверено»
Мы привыкли к юмору быстрого потребления: гэг, торт в лицо, кот поскользнулся — и пошли дальше. У Ларичева всё устроено иначе. Его юмор — это геометрия. Не в смысле «холодно», а в смысле «сконструировано».
Обратите внимание на форму персонажей у многих авторов такого склада: люди будто вытянуты, растянуты, чуть смещены. Это не случайная манера и не «странность ради странности». Ларичев как будто помещает обычного человека в кривое зеркало, но не чтобы унизить, а чтобы показать структуру. Потяни резинку — и проявляются трещины. В спокойном положении их не видно.
Ещё одна важная вещь — качество линии. У него нет той модной «небрежности», которая иногда служит прикрытием для неумения. Всё собрано, отполировано, закончено. Карикатура сделана так, будто перед выпуском прошла внутреннюю «военную приёмку». Сказал — как отрезал.
Как карикатура превращает раздражение в смех
У меня был знакомый из отдела технического контроля — дядя Витя. Молчаливый, тяжёлый. Но раз в год он выдавал шутку так точно, что лежал весь цех. Без улыбки, каменным лицом. Просто он видел деталь, которую все замечали, но никто не умел сформулировать.
Ларичев напоминает такого человека: он подмечает абсурд там, где мы уже перестали его замечать. Там, где кажется: «обычная рутина». Очередь, кабинет, окно с недовольной тётей, душно, злые лица. И вдруг ты представляешь эту сцену «по‑ларичевски»: персонажи вытянуты, пространство странно перекошено, и видно, что это не люди, а функции. Не злые по натуре — уставшие по системе.
И раздражение куда‑то исчезает. Остаётся смех — не громкий, а внутренний. Как прививка от бытового бешенства: ты признаёшь, что да, бардак, но какой же он местами смешной.
«Тонкий сюр» и наша родная катастрофа, которая не случилась
Его называют мастером «тонкого сюра». Но это не сюрреализм из музея, где зритель полчаса мнёт лоб, пытаясь понять, что имел в виду автор. У Ларичева сюр — из жизни.
Он берёт ситуацию, которая могла бы случиться в любом офисе, на любой кухне или в кабинете начальства, и выкручивает ручку до максимума. Так, чтобы мы увидели сам механизм абсурда.
Герои у него часто находятся в состоянии странного равновесия: будто всё вот‑вот рухнет. И в этом ожидании “катастрофы”, которая в итоге оборачивается обычной смешной мелочью, есть очень узнаваемая правда нашей повседневности.
При этом он не злой сатирик. Злость в карикатуре всегда слышна, как обида. У Ларичева другое чувство — позиция наблюдателя. Он видит уродливое, но рисует так, что в этом даже появляется эстетика. Не оправдание, а умение смотреть прямо и не сходить с ума.
Ощущение свободы, которое идёт от взгляда
В его работах есть та самая свобода — не «всё позволено», а свобода от шор. Он не срывается в истерику, не морализирует и не объясняет, как нам жить. Он показывает, как устроено. И делает это настолько точно, что зрителю остаётся только кивнуть: да, именно так.
И это редкая сила карикатуры: она может не только смешить, но и возвращать ясность. Ты вдруг понимаешь: дело не в тебе. Ты просто оказался внутри системы, которая сама по себе немного сюрреалистична.
Морской прищур против сухопутной суеты
Если смотреть на Ларичева как на героя, то он интересен именно своим прошлым: человек, который привык разглядывать горизонт и искать угрозу, теперь смотрит на земную суету и видит в ней комизм, а не только раздражение.
А вам ближе такие карикатуры — выверенные, «инженерные», где шутка собирается как механизм? Или вы любите более прямой, быстрый юмор без подтекста? И какие бытовые ситуации вы бы назвали самым настоящим «сюрреализмом повседневности» — очереди, офис, ремонты, семейные советы, что-то ещё?
Напишите в комментариях: где у вас в жизни чаще всего возникает ощущение «это что вообще было?» — и как вы с ним справляетесь.