Леонид позвонил в семь утра и сказал, что мать — жадная женщина, которая хочет содрать деньги с родного сына. Наталья Владимировна положила трубку и впервые за много лет не заплакала. Она сидела на кухне, смотрела на счёт за коммунальные — 8 740 рублей — и думала: это больше половины её пенсии в 14 600. Из которых шесть тысяч уходит на таблетки от давления и суставов.
Через час приехал Николай. Младший сын, тридцать пять лет, инженер на заводе. Он вошёл без звонка — у него был ключ.
— Лёня звонил? — спросил с порога.
— Откуда знаешь?
— Он и мне звонил. В шесть сорок. Орал, что я настраиваю тебя против него.
Николай сел напротив, потёр лицо ладонями. Под глазами — тёмные круги. Наталья Владимировна знала: у него свои проблемы. Жена второй месяц на больничном, ипотека, дочке четыре года. А он всё равно здесь.
— Мам, я больше не могу быть посередине. — Голос ровный, но усталый. — Мне тридцать пять. Я двадцать лет разгребаю за ним.
— Я знаю, Коля.
— Нет, ты не знаешь. — Он посмотрел ей в глаза. — Ты думаешь, я прихожу, потому что хороший сын. А я прихожу, потому что если не приду — ты опять отдашь ему последнее. И я буду виноват, что не остановил.
Наталья Владимировна молчала. Это было правдой. Неудобной, но правдой.
— Помнишь, как он автосервис открывал? — продолжил Николай. — Ты тогда отдала сто восемьдесят тысяч. Свои похоронные.
— Он обещал вернуть.
— Через полтора года партнёр сбежал с кассой. Лёня остался с долгами. Ты вернула хоть копейку?
Она покачала головой.
— А когда Марина лежала три месяца и не выходила из комнаты — кто платил за её антидепрессанты? Кто возил Алину в школу?
— Коля, хватит.
— Нет, мам, не хватит. — Он встал, подошёл к окну. — Я устал быть хорошим. Устал, что моя семья видит меня только по выходным, потому что я вечно решаю чужие проблемы. Ты когда-нибудь спрашивала, как я себя чувствую?
Наталья Владимировна открыла рот — и закрыла. Нет. Не спрашивала. Николай всегда справлялся сам. Она привыкла.
— Прости, — сказала тихо.
Он обернулся. В глазах что-то дрогнуло.
— Мам, я не за этим пришёл. Просто... реши уже что-нибудь. Один раз. Сама.
Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла Алина с рюкзаком.
— Бабуль, можно у тебя? Папа с мамой ругаются.
Восемь лет. Тонкие косички, серьёзные глаза. Наталья Владимировна впустила её, усадила на диван, налила чай с малиной.
— Из-за чего ругаются?
— Папа хочет переехать. Говорит, ты много денег просишь за квартиру. — Алина отхлебнула чай. — А мама сказала, что это враньё. Что ты ни разу ничего не просила. И тогда папа начал кричать.
— А ты что думаешь?
Алина посмотрела на бабушку долгим взрослым взглядом.
— Я думаю, папа боится. Только не знаю чего.
Наталья Владимировна почувствовала, как сжимается горло. Восемь лет. Ребёнок видит то, что взрослые прячут.
— Бабуль, а ты правда жадная?
— Нет, дорогая. Я не жадная.
— Тогда почему папа так говорит?
Наталья Владимировна долго молчала. Потом сказала:
— Потому что иногда люди обвиняют других в том, в чём виноваты сами. Так легче.
Алина кивнула. Допила чай. Уснула на диване, прижавшись к подушке.
А Наталья Владимировна сидела рядом и думала. О том, что сорок лет назад Леонид был таким же — серьёзным, тонким, с вопросами, на которые она не знала ответов. Что случилось? Где она его потеряла? Или он сам себя потерял?
Она достала документы на квартиру. Перечитала. Потом взяла телефон и нашла номер нотариуса.
Через три дня Леонид ворвался без стука. Лицо красное, руки трясутся.
— Что ты сделала?!
— Садись, Лёня.
— Какой садись?! Мне соседка сказала — ты к нотариусу ездила! Завещание писала!
— Садись. — Голос Натальи Владимировны был спокойным. Она сама удивлялась этому спокойствию.
Леонид сел. Вернее, упал на стул.
— Объясни.
— Квартира по завещанию переходит Алине.
Пауза.
— А я?
— Ты можешь жить здесь сколько угодно. Но платишь за всё сам. Коммунальные, ремонт, налоги. Полностью.
— То есть я должен тебе снимать квартиру?!
— Не мне. Дому, в котором живёшь.
Леонид вскочил, прошёлся по комнате.
— Красиво. Родной сын должен матери платить.
— Лёня, ты живёшь здесь три года. Бесплатно. Я плачу за всё на пенсию в четырнадцать тысяч. У меня не хватает на лекарства. Я занимаю у Николая. Он отдаёт своей семье деньги, которые копил дочери на садик.
Леонид остановился.
— Он тебе это сказал?
— Нет. Я сама посчитала.
Тишина. Леонид стоял спиной к ней, смотрел в окно.
— Мам, ты думаешь, я не понимаю? — Голос тихий, незнакомый. — Думаешь, мне нравится так жить?
Она не ответила. Ждала.
— Мне сорок лет. У меня нет ничего. Ни денег, ни работы нормальной, ни... — Он запнулся. — Колька инженер, квартиру в ипотеку взял, семья. А я? Неудачник, который сидит на шее у матери.
— Тогда почему кричишь на меня, а не меняешь что-то?
Он обернулся. Глаза влажные.
— Потому что так проще. Если виновата ты — значит, не я.
Наталья Владимировна встала и подошла к нему. Положила руку на плечо.
— Лёня, я виновата тоже. Я всю жизнь спасала тебя от последствий. Сломал соседскому мальчику велосипед — я заплатила. Попался на чужой курсовой — я бегала по преподавателям. Ты привык, что всегда кто-то подхватит.
— И что теперь?
— Теперь — сам. — Она сжала его плечо. — Не потому что я тебя не люблю. А потому что Алина смотрит на тебя. И я не хочу, чтобы она выросла с мыслью, что можно кричать на бабушку и не отвечать за свои слова.
Леонид долго молчал. Потом сказал:
— Хорошо.
— Что — хорошо?
— Я буду платить. — Он помолчал. — Попробую.
Слово «попробую» повисло в воздухе. Не «буду», не «обещаю» — попробую. Наталья Владимировна кивнула. Это было честнее, чем любые клятвы.
Вечером собрались все. Николай привёз жену и дочку. Марина пришла с Алиной. Леонид сидел в углу, молчал.
— Квартира — Алине, — сказала Наталья Владимировна. — После меня. До тех пор — Леонид платит за всё.
Марина посмотрела на мужа. Впервые за годы в её глазах было что-то кроме усталости.
— Спасибо, — сказала она свекрови. — Давно надо было.
Николай обнял мать.
— Мам, ты как?
— Странно. — Она улыбнулась. — Легко как-то. Пусто, но легко.
Алина подбежала к бабушке.
— А мы завтра пирог испечём?
— Испечём, дорогая.
— А папа сказал, что мы обои в моей комнате поменяем. Сами.
Наталья Владимировна посмотрела на Леонида. Он отвёл взгляд.
Сами. Посмотрим.
Через неделю она сидела на кухне и пила чай. За окном темнело. Счёт за коммунальные лежал на столе — оплаченный. Не ею.
Телефон пискнул. Сообщение от Леонида: «Мам, можешь завтра посидеть с Алиной? Мы с Мариной идём на собеседование. Обоим назначили на одно время».
Она перечитала дважды. Собеседование. Оба.
Может, ничего не выйдет. Может, через месяц всё вернётся. Может, Леонид сорвётся и снова начнёт кричать.
Но сейчас — сейчас что-то сдвинулось. Маленькое, хрупкое, непонятное.
Она ответила: «Конечно. Удачи вам».
И добавила — впервые за годы — не смайлик, не сердечко. Просто точку.
Точка — это конец. Или начало. Она пока не знала.