— Я маме перевёл пятьдесят тысяч на Новый год, так что ты без подарка остаёшься, — Игорь даже не оторвался от телефона, когда это сказал.
Я сидела за столом, помешивала чай ложечкой — круг за кругом, будто заводила невидимый механизм. За окном декабрьские сумерки наползали на город, и в их густой синеве мигали гирлянды на балконах соседнего дома.
— Угу, — выдавила я.
Что ещё можно было сказать? "Спасибо за предупреждение"? Или "Как щедро с твоей стороны"?
Игорь наконец поднял глаза.
— Что "угу"? Ты же понимаешь, у мамы пенсия копеечная. Ей на лекарства нужно.
— Понимаю, — кивнула я и отпила чай. Обожгла язык, но даже не поморщилась.
Мы были женаты восемь лет. Восемь лет, в течение которых я научилась не спорить с очевидным: его мать — святая, я — просто жена.
— Ты обиделась? — Игорь откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Нет.
— Вижу, что обиделась.
— Игорь, я правда не обиделась, — повторила я тоном человека, который пытается объяснить что-то особенно упрямому ребёнку. — Просто... пятьдесят тысяч. Это треть твоей зарплаты.
— Ну и что? Она моя мать.
Вот оно. Железобетонный аргумент, против которого не попрёшь. Мать — это святое. А я? Я просто Татьяна, тридцать два года, бухгалтер в строительной фирме, зарплата сорок пять тысяч. У нас ипотека, кредит на машину и вечная история с протекающим краном на кухне, который Игорь обещал починить ещё летом.
Я допила чай и поставила кружку в раковину.
— Ладно. Я пойду книжку почитаю.
— Татьяна! — окликнул он меня уже из коридора. — Я же не виноват, что у меня мать одна, без поддержки!
Я обернулась.
— Ты прав. Не виноват.
И пошла в спальню.
Мать Игоря— Валентина Фёдоровна — никогда меня не любила. Это не было тайной за семью печатями, скорее, общеизвестным фактом, вроде того, что земля круглая. Просто данность.
Когда мы только начали встречаться, она смотрела на меня с подозрением, словно я была контрабандным товаром. Потом, когда Игорь объявил, что мы собираемся пожениться, она плакала три дня подряд. Не от счастья.
— Ты его у меня отберёшь, — сказала она мне однажды, когда мы остались на кухне вдвоём.
— Валентина Фёдоровна, я не собираюсь никого отбирать. Мы просто любим друг друга.
— Вот именно, — кивнула она, и в её голосе прозвучало что-то похожее на приговор.
Я тогда не поняла. Теперь понимаю: для неё любая женщина рядом с сыном — конкурентка. Не партнёр, не союзник. Конкурентка.
За восемь лет я видела её, может, раз пятнадцать. Она жила в областном центре, в трёхстах километрах от нас, в однокомнатной квартире, доставшейся по наследству от бабушки. Приезжала редко, но метко — каждый её визит превращался в марафон по доказыванию, что я плохая жена.
— Игорюша, ты похудел! — восклицала она, едва переступив порог.
— Мам, я просто был в спортзале, — оправдывался он.
— Нет-нет, ты худой! Татьяна, ты его кормишь хотя бы?
Я кормила. Каждый день. Завтраки, обеды, ужины. Но для Валентины Фёдоровны это не имело значения.
Новый год встретили тихо. Мы с Игорем сидели за столом, уставленным салатами, которые я готовила с утра. Он налил шампанское, мы чокнулись, он обнял меня за плечи.
— С Новым годом, Танюш.
— И тебя, — улыбнулась я.
А потом он достал телефон и позвонил матери. Говорил минут двадцать, рассказывал про работу, про погоду, про то, как мы собираемся провести праздники. Я сидела, ковыряла вилкой салат "Мимоза" и смотрела на ёлку. Маленькую, искусственную, с дешёвыми шарами из супермаркета.
"Без подарка остаёшься", — вспомнились мне его слова.
Смешно, но я даже не ждала подарка. Не в материальном смысле. Мне хотелось... не знаю. Внимания? Признания того, что я тоже часть этой семьи?
Когда Игорь положил трубку, я спросила:
— А она что, совсем без денег?
— Не совсем, но пенсия маленькая. Ты же знаешь.
— Знаю. Но ведь твой брат тоже помогает?
— Брат? — Игорь усмехнулся. — Он ей раз в полгода по пять тысяч переводит и считает, что выполнил долг.
— А ты по пятьдесят?
— Я старший. Это моя обязанность.
Обязанность. Какое удобное слово. За ним можно спрятать что угодно: вину, страх, неумение сказать "нет".
— Игорь, — начала я осторожно, — а ты спросил, на что именно ей нужны эти деньги?
— Зачем? Она же не будет мне врать.
— Я не о вранье. Просто... может, ей нужна помощь, а не просто деньги?
Он посмотрел на меня так, будто я предложила что-то крамольное.
— Татьяна, это моя мать. Я знаю, что ей нужно.
Я замолчала. Спорить было бесполезно.
Третьего января Валентина Фёдоровна позвонила. Не мне — Игорю, разумеется. Но он был в душе, и я взяла трубку.
— Алло, Валентина Фёдоровна.
— А, Татьяна, — голос у неё был недовольный. — Где Игорь?
— В душе. Что-то срочное?
— Да нет, так... Просто хотела поблагодарить за деньги. Сыночек у меня золотой, всегда помнит о матери.
Я молчала.
— Вот купила себе шубку, — продолжила она. — Давно мечтала. Правда, норковая, но со скидкой. Всего сорок восемь тысяч вышло!
У меня перехватило дыхание.
— Шубку?
— Ну да. А что такого? Женщина должна хорошо выглядеть в любом возрасте. Ты ведь согласна, Татьяна?
— Конечно, — выдавила я. — Очень... практично.
— Вот и я так считаю. Передай Игорю, что я звонила.
Она положила трубку. Я стояла, сжимая телефон, и чувствовала, как внутри растёт что-то горячее и колючее. Шубка. Норковая. На деньги, которые Игорь якобы переводил на лекарства.
Когда он вышел из душа, я протянула ему телефон.
— Твоя мама звонила.
— Что хотела?
— Поблагодарить за шубку.
— За что? — он нахмурился.
— За норковую шубку. Сорок восемь тысяч. Со скидкой.
Игорь замер.
— Это... она, наверное, пошутила.
— Игорь, твоя мать не из тех, кто шутит про шубы.
Он опустился на диван, потёр лицо руками.
— Ну и что? Ей холодно зимой!
— Холодно? — я села напротив. — Игорь, ты сказал, что деньги на лекарства. На лекарства!
— Ну, может, и на лекарства тоже. Танюша, ну зачем ты копаешься? Это моя мать, мои деньги!
— Наши, — тихо поправила я. — Наши деньги. Или ты забыл, что у нас общий бюджет?
— Ага, общий, — он усмехнулся. — Только ты почему-то каждый месяц откладываешь на свою косметику и парикмахерские.
— Две тысячи в месяц, Игорь. Две. А ты сейчас перевёл пятьдесят. Разницу видишь?
Мы не ругались. Мы просто говорили — громко, с паузами, с обидой в голосе. А потом он ушёл к другу "проветриться", а я осталась одна.
Я думала об этом всю ночь. О том, что любовь — это не только романтика и свечи при ужине. Это ещё и граница. Граница, которую ты либо охраняешь, либо позволяешь кому-то стереть.
Игорь стирал эту границу каждый раз, когда его мать просила денег. Каждый раз, когда он ставил её мнение выше моего. Каждый раз, когда забывал, что мы — пара.
Утром я проснулась с ясной головой. Игорь спал на диване, укрывшись пледом. Я подошла, присела рядом.
— Игорь, проснись.
Он открыл глаза, посмотрел на меня виноватым взглядом.
— Танюш...
— Послушай, — перебила я. — Я не против того, чтобы ты помогал матери. Правда. Но я хочу, чтобы это было честно. Не "на лекарства", если на самом деле на шубу. Не "треть зарплаты", если мы сами едва концы с концами сводим. Хочу, чтобы мы принимали решения вместе. Потому что мы — семья. Понимаешь?
Он кивнул.
— Понимаю.
— И ещё, — добавила я, — в следующий раз предупреждай меня заранее. Не за пять минут до факта, а хотя бы за день. Идёт?
— Идёт, — он потянулся ко мне, обнял. — Прости.
Я уткнулась лицом в его плечо. Пахло сном и чем-то родным.
Шубка, впрочем, осталась. Валентина Фёдоровна прислала фото — стоит в ней, довольная, на фоне заснеженного двора. Игорь посмотрел, вздохнул.
— Красивая, — сказал он примирительно.
— Очень, — согласилась я.
А про себя подумала: ничего. В следующий раз я куплю себе ту самую сумку, на которую копила полгода. Потому что я тоже заслуживаю подарков. Пусть даже от себя самой.