Третий Рейх публично объявил войну проституции. Женщин ловили на улицах, клеймили как асоциальный элемент и отправляли в концлагеря, где их ждала стерилизация и смерть. Параллельно режим выстраивал систему контролируемой проституции: к 1942 году по оккупированной Европе работало более 500 борделей для вермахта. Самой циничной оказалась идея использовать узниц из концлагерей для обслуживания других заключенных.
23 марта 1942 года Генрих Гиммлер написал письмо руководителю системы концлагерей Освальду Полю, предложив новый метод повышения производительности. Вместо улучшения питания рейхсфюрер СС предлагал давать узникам доступ к женщинам как премию за работу. Год спустя это включили в список официальных поощрений наравне с дополнительным пайком и табачными изделиями.
Летом 1942-го в Маутхаузене появился первый бордель для узников: десять женщин разместили в бараке № 1, одна на 300-500 мужчин. Затем открылись заведения в Гузене, Освенциме (в блоке 24а держали 60 женщин) и в Бухенвальде. До конца войны нацисты организовали десять таких борделей в Заксенхаузене, Дахау, Флоссенбюрге, Нойенгамме, Дора-Миттельбау и Берген-Бельзене.
В Бухенвальде для украинских охранников создали отдельный бордель с польскими заключенными, поскольку расовая идеология запрещала немцам контактировать с неарийками без строгого контроля.
Женский концлагерь Равенсбрюк в 90 километрах от Берлина стал главным поставщиком кадров. Из 130 тысяч узниц несколько сотен отправили в бордели других лагерей, большинство составляли немки, обвиненные в асоциальном поведении. Некоторые действительно занимались проституцией до ареста, другие попали сюда за беспорядочные связи или детей от разных мужчин.
Женщин заманивали ложными обещаниями. Староста объявляла: кто хочет работать в борделе, зайдите, иначе применим принуждение. Узницам обещали освобождение через полгода, усиленное питание, избавление от каторжного труда. Для истощенных женщин это казалось шансом на спасение. Отобранных начинали готовить: откармливали, кололи кальций, лечили зубы, облучали ультрафиолетом, ведь СС нужны были здоровые, привлекательные тела.
Посещение строго регламентировалось. Визит стоил две рейхсмарки (примерно две трети стоимости пачки сигарет), время ограничивалось 15 минутами, разрешалась только одна поза. В дверях комнат были смотровые окошки для охранников, обязательный медосмотр проводили до и после каждого контакта. Заведения работали с семи до десяти вечера, закрываясь при авианалетах или трансляциях речей Гитлера по радио.
Расовые ограничения действовали даже за колючей проволокой. Евреям запрещалось появляться в борделях при любых обстоятельствах, сначала доступ имели только чистокровные немцы, потом список расширили до других арийских наций. Строго соблюдалось правило: немец только к немке, славянин к славянке. Еврейских женщин не использовали вообще, даже в условиях концлагеря расовая доктрина оставалась незыблемой.
Парадокс заключался в том, что в лагере смерти бордель становился относительной привилегией. Отдельные комнаты, цветы на столах, еда с офицерской кухни, освобождение от тяжелого труда. Выживаемость женщин в борделях была близка к стопроцентной, что в концлагерях, где каждый второй умирал от голода и побоев, казалось невозможным.
Обещанная свобода оказывалась обманом. Через полгода женщин либо продолжали удерживать на той же работе, либо возвращали в общий лагерь, где их ждала быстрая смерть. Заболевших венерическими инфекциями или забеременевших немедленно убирали, аборты делали принудительно, многих стерилизовали превентивно из страха перед детьми от "неполноценных" заключенных.
Гитлер выстроил ловушку, унижавшую обе стороны: мужчин заставляли выпрашивать сексуальные контакты у СС, превращая в соучастников эксплуатации женщин. Многие отказывались от посещений по моральным соображениям, а физическое истощение и спартанская обстановка приводили к тому, что узники предпочитали просто поговорить с женщиной. Нередко талоны меняли на дополнительную еду, ценность которой была куда выше мимолетной близости.
Некоторых женщин из борделей использовали в медицинских экспериментах. В Дахау доктор Зигмунд Рашер изучал способы спасения замерзших людей, погружая узника в резервуар с ледяной водой на час или больше. После этого женщин заставляли отогревать его собственными телами, хотя подопытные почти всегда умирали в течение пятидесяти - ста минут.
Параллельно с лагерной системой нацисты контролировали сотни борделей по оккупированной Европе. Берлинский Салон Китти с конца тридцатых до 1942 года служил шпионским центром: Рейнхард Гейдрих и Вальтер Шелленберг из СД полностью взяли под контроль элитное заведение на Гизебрехтштрассе, оснастив комнаты камерами и микрофонами.
Двадцать женщин-нацисток владели иностранными языками и выуживали секреты у высокопоставленных клиентов. За первый год работы через салон прошло десять тысяч посетителей, аппаратура зафиксировала 25 тысяч разговоров.
Во французском Бресте нацисты открыли бордель в здании синагоги - целенаправленное надругательство. Еврейскую недвижимость после выселения владельцев часто превращали в публичные дома, а деньги, заработанные на проституции, стекались в казну Третьего Рейха.
Десятилетиями тема лагерных борделей оставалась запретной. На Нюрнбергском трибунале этот аспект нацистского террора вообще не упоминался, поскольку формальная добровольность участия женщин позволяла клеймить их как проституток, а не признавать жертвами. Выжившие молчали из страха перед осуждением, а в семидесятые появились дешевые эксплуатационные фильмы вроде "Ильзы, волчицы СС", которые превращали трагедию в порнографию.
Серьезные научные исследования начались только в девяностые годы. Культуролог Роберт Зоммер девять лет собирал документы по архивам и мемориальным центрам разных стран, а в 2009-м вышла его книга Das KZ-Bordell объемом почти пятьсот страниц. Большинство персонала (охранников, надзирательниц, врачей) после освобождения спокойно растворились в послевоенном обществе.
Фрау Шмидт, хозяйка Салона Китти, продолжала управлять борделем до смерти в 1954-м, хотя ей запретили говорить о военном периоде под угрозой расстрела.
Почти ни одна женщина из лагерных борделей не рассказывала о своем опыте публично: страх перед осуждением и непониманием заставлял молчать. Многие из выживших не получили никаких компенсаций, поскольку их статус считался сомнительным. Единственным исключением стала Лизель Аккерман, которая в 1976 году дала откровенное интервью журналу Der Spiegel о работе в Салоне Китти с 1940 по 1945 год.