Ночь после смерти Артёма была самой долгой в моей жизни. Мы не спали. Глеб, сжавшись в комок у потухшего костра, казалось, снова стал тем самым молодым геологом, несущим вину. Мария ушла в избу, и оттуда доносился тихий, монотонный звук — она что-то перебирала, шила, занималась своими делами с каменным лицом, будто пытаясь вернуть миру утраченный порядок рутиной. А я сидела у входа и смотрела в лес, куда ушёл Егор. И ждала.
Ждала не его возвращения — я боялась этого возвращения. Я ждала звука выстрела, крика, чего-то, что ознаменует конец. Но лес молчал. Густо, глухо, как будто затаив дыхание. Эта тишина была страшнее любого шума.
Он вернулся под утро. Не с триумфом, не с яростью. Он вышел из тумана, будто сам был его частью, — мокрый, в одежде, вымазанной глиной и хвоей, с пустыми, безразличными глазами. В руках он нёс свёрток — два рюкзака сталкеров, перевязанных ремнём. Бросил их к ногам Глеба.
— Ушли, — произнёс он хрипло. — На машинах. Навсегда.
Глеб раскрыл рюкзаки. Там было оружие, патроны, ножи, рации, еда. Всё, кроме их документов и личных вещей. Всё, что делало их сильными в этом лесу.
— Что ты сделал? — спросил я, не в силах сдержать дрожь в голосе.
Он повернул ко мне лицо. В его взгляде не было ничего знакомого. Ни глубины, ни печали, ни даже той ледяной ярости. Была пустота. Пустота профессионала, выполнившего работу.
— Проводил до границы. Объяснил правила.
Его «объяснение правил» я узнала позже, по обрывкам фраз и тому, как он, в редкие моменты, смотрел куда-то внутрь себя. Это была не просто погоня. Это была охота. Но охота особого рода.
Он не убивал. Он делал нечто более изощрённое и страшное. Он заставил их убежать. И сделал это, став для них воплощением их же самых диких кошмаров.
Первую ночь он забрал у них оружие. Не всё сразу. Сначала у дремлющего на посту часового — просто исчезла винтовка, прислонённая к дереву. На её месте лежала мёртвая ворона. Потом у другого, отлучившегося в кусты, пропал пистолет из развёрнутого рюкзака. Взамен — пучок волчьей шерсти, завязанный красной ниткой.
Вторую ночь он начал говорить. Не с ними — с лесом. Из темноты, меняя голос, доносились то детский шёпот, то старческий кашель, то звериный рык, складывающийся в членораздельные, но бессмысленные для них слова на его странном языке. Они кричали в темноту, стреляли на звук. Попадали в деревья.
На третий день он разъединил их. Заманил самого молодого и нервного в ловушку — старый звериный капкан, специально ослабленный, лишь больно щипнувший за ногу. Пока другие хлопотали вокруг товарища, он подошёл к их лагерю так близко, что они его видели. Стоял между деревьями, не шевелясь, с лицом, вымазанным чёрной глиной и узорами из сока, и смотрел. Они выстрелили. Он не исчез. Он просто шагнул за дерево, и его не стало, будто он растворился в древесине. Это сломало их. Они начали кричать, что это «леший», что место проклятое.
А потом начался финал. Он загнал их в узкое ущелье, откуда был только один выход — назад, к их машинам. И в этом ущелье он устроил им ад. Камни с грохотом падали с вершин, не задевая, но создавая ощущение обвала. Внезапно вспыхивали и так же быстро гасли беззвучные огоньки в воздухе — фосфоресцирующие грибы, которые он, должно быть, собирал днями. А по ночам к их палаткам подползали десятки ужей и ящериц — неядовитых, но холодных и отвратительных на ощупь для горожан. Он не спал. Он не давал спать им. Он стал их личным кошмаром, материализовавшимся ужасом, от которого нельзя отстреляться.
К последнему утру они были на грани помешательства — грязные, измождённые, с пустыми взглядами. Они бросили почти всё снаряжение, кроме самого необходимого, и побежали к машинам, давя друг друга, оставляя за собой след паники. Егор шёл за ними по лесу, как тень, пока не убедился, что колонна пыли от их уезжающих внедорожников скрылась за горизонтом.
Он изгнал их. Но какой ценой?
Теперь, глядя на него, я видела не человека. Я видела легенду. Того самого Лешего, о котором с придыханием рассказывают в деревнях. Существо, которое водит путников кругами, крадёт вещи, пугает до безумия. Он стал им. Он сознательно надел эту маску, эту роль, и теперь, казалось, не мог или не хотел её снимать.
— Егор, — осторожно позвала я его, когда мы остались одни у ручья. — Всё кончено. Они ушли.
Он мыл лицо, смывая глиняную маску. Под ней было его лицо, но глаза… глаза оставались пустыми, далёкими.
— Кончено? — переспросил он, как будто не понимая слова. — Они пролили кровь. Кровь требует очищения. Лес помнит. Я — часть леса. Я тоже помню.
В его голосе не было злобы. Была констатация факта, страшного и неумолимого, как закон гравитации. Он не мстил. Он восстанавливал баланс. И в этой новой логике не было места человеческим понятиям о мести и прощении. Была только экосистема, в которую внедрили паразита, и он, как иммунная клетка, уничтожал заразу. Без эмоций. Без сожалений.
Я боялась, что та часть его, которая могла улыбаться, удивляться, тосковать по звёздам в городе, — та самая человечная часть, которая тронула моё сердце, — теперь похоронена под слоями глины, звериных шкур и лесной магии. Что он навсегда останется этим холодным, беспощадным Стражем, для которого я, со всеми своими чувствами и страхами, всего лишь ещё один элемент в сложной схеме «Атласа».
Я протянула руку, чтобы коснуться его плеча, но остановилась в сантиметре от ткани. Побоялась. Побоялась, что он вздрогнет, как дикий зверь. Или, что хуже, вообще не обратит внимания.
— А ты помнишь… кто ты? — прошептала я.
Он поднял на меня глаза. И на долю секунды в этой пустоте мелькнула искра. Не тепла. Растерянности. Как будто мой вопрос был самой сложной загадкой во вселенной.
— Я… Страж, — повторил он, но на этот раз в голосе прозвучала неуверенность.
— А до этого? — настаивала я, чувствуя, как слёзы подступают к горлу.
Он отвернулся, снова глядя на воду.
— До этого… был шум. А здесь… тишина. В тишине легче слышать лес. И… забывать всё остальное.
Он ушёл, оставив меня одну с леденящим душой осознанием. Охота закончилась. Нарушители изгнаны. Но в этой победе мы потеряли нечто, возможно, не менее важное. Мы, кажется, потеряли его. И я не знала, есть ли сила, способная вернуть его из этой пугающей, совершенной тишины обратно к человеческому шуму. К моему шуму. К моему сердцу, которое билось для него всё громче и отчаяннее.
Если вам откликнулась эта история — подпишитесь на канал "Сердце и Вопрос"! Ваша поддержка — как искра в ночи: она вдохновляет на новые главы, полные эмоций, сомнений, надежд и решений. Вместе мы ищем ответы — в её сердце и в своём.
❤️ Все главы произведения ищите здесь:
👉 https://dzen.ru/id/66fe4cc0303c8129ca464692