Лиза едва дождалась, когда жених выйдет из квартиры. Как только дверь за ним захлопнулась, она с горящими глазами развернулась к матери.
– Ну что, каково ваше мнение? Он вам приглянулся? Признайтесь, он просто потрясающий! С ним я буду в полной безопасности!
Девушка стояла посреди комнаты, чуть приподняв подбородок, словно уже представляла себя в роли жены этого человека. В её голосе звучала не просто надежда – почти уверенность, что мать разделит её восторг.
Галина сидела в кресле, неспешно перелистывая журнал. Она подняла взгляд на дочь, слегка приподняла плечи, будто взвешивая слова:
– Это твоё решение. Внешне приятный, воспитанный, с амбициями. Если его доходы соответствуют рассказам – вполне достойный кандидат в супруги. Но окончательный выбор за тобой.
Лицо Лизы в тот же миг озарилось такой яркой улыбкой, словно внутри неё щёлкнул выключатель. Она даже слегка подпрыгнула от радости:
– Я так и знала, что ты меня поддержишь!
Затем она повернулась к отчиму, который расположился в соседнем кресле с телефоном в руках. Он неторопливо сложил листы, внимательно посмотрел на Лизу, ожидая продолжения.
– А ты что думаешь? – поспешила спросить она. – Хотелось бы услышать взгляд со стороны мужчины.
Леонид лишь иронично усмехнулся, откинувшись в кресле. Фраза “взгляд со стороны мужчины” прозвучала для него почти насмешливо. Он хорошо знал Лизу – и прекрасно понимал, что чужое мнение интересовало её лишь тогда, когда оно совпадало с её собственным.
– Он самодовольный, эгоцентричный и меркантильный, твой Игнат, – произнёс он ровным, почти бесстрастным голосом, глядя прямо на девушку. – Ты рисуешь его идеальным и не замечаешь явных изъянов. Если свяжешь с ним жизнь – через пару лет горько пожалеешь.
Его слова повисли в воздухе. В комнате стало тихо – только тиканье настенных часов нарушало эту напряжённую паузу. Леонид не пытался смягчить формулировки: он считал, что Лиза должна услышать правду, какой бы неприятной она ни была.
Девушка мгновенно вспыхнула. Щеки залились румянцем, а в глазах вспыхнул знакомый огненный блеск – тот самый, который появлялся всякий раз, когда кто‑то ставил под сомнение её решения. Она терпеть не могла, когда её выбор оспаривали, особенно если это делал человек, чьё мнение, как ей казалось, не имело никакого веса в её жизни.
– Ну конечно, ты у нас великий психолог! – выпалила она, скрестив руки на груди. Её голос дрожал от раздражения. – Наверное, ты один знаешь, как мне жить и кого любить!
Леонид даже не дрогнул. Он привык к её вспыльчивости – за годы общения он научился воспринимать эти вспышки как часть её натуры. Спокойно, без тени раздражения, он ответил:
– Да, разбираюсь получше тебя. Ты ещё дитя, хоть и отметила двадцатилетие. Судя по тому, с кем ты водишь дружбу, в людях ты совершенно не смыслишь. Так что не совершай опрометчивых поступков.
И Леонид не ошибался. Опыт подтверждал его слова: приятели Лизы сплошь оказывались ненадёжными. Кто‑то обманывал её, кто‑то крал деньги, а кто‑то просто исчезал, как только возникали трудности. Она легко завязывала знакомства, но почти никогда умела разглядеть истинную сущность людей за обаятельной внешностью или громкими обещаниями.
Лишь одна подруга оставалась с ней по‑настоящему верной – та самая, которая, как ни странно, разделяла мнение Леонида. Она не раз пыталась мягко намекнуть Лизе на тревожные звоночки в поведении Игната, но девушка упорно не хотела слушать. Для неё Игнат был воплощением мечты – сильным, уверенным, успешным. И пока она видела только это, игнорируя всё остальное.
– Я не разбираюсь? Ты это серьёзно? – её голос звучал громче, чем обычно, выдавая накипевшую обиду. – Зачем я вообще тебя спросила? Кто ты такой? Просто очередной мамин ухажёр, который задержался чуть дольше прочих. Ты мне никто! И не имеешь права мной командовать!
Она говорила быстро, почти не задумываясь над формулировками – эмоции переполняли её, вытесняя всё остальное. В этот момент ей казалось, что только так она может защитить свой выбор, своё право на собственное мнение.
Леонид не спешил отвечать. Он медленно опустил взгляд, словно пытаясь собраться с мыслями, а потом поднял глаза на Лизу. В его взгляде не было злости – лишь глубокая, почти усталая печаль.
– Я растил тебя с пяти лет, – произнёс он тихо, но твёрдо, каждое слово звучало весомо. – Помогал с уроками, водил на прогулки, делился опытом. И теперь я для тебя никто? Тогда почему все эти годы ты называла меня папой?
Его голос дрогнул лишь на мгновение, но он тут же взял себя в руки. Было видно, что эти слова дались ему нелегко – он не любил вспоминать прошлое, не любил поднимать болезненные темы, но сейчас молчать уже не мог.
Лиза на секунду замерла. Она хотела ответить резко, как и прежде, но вдруг осеклась. Её взгляд скользнул в сторону, словно она пыталась найти опору в привычных предметах комнаты.
– Потому что мама так велела! – наконец выпалила она, сжимая губы в тонкую линию. В памяти всплыл образ биологического отца – человека, которого она видела редко и который никогда не проявлял к ней особого интереса. – Да, он ненадёжный человек, которому я никогда особо не была нужна, но он – мой отец. А ты для меня совершенно посторонний.
Слова прозвучали резко, почти грубо, но Лиза тут же почувствовала, как внутри что‑то сжалось. Она знала, что это неправда – по крайней мере, не совсем правда. В глубине души она так не считала. Леонид действительно был для неё отцом, пусть и без официального статуса. Он всегда был рядом – поддерживал, учил, заботился.
Но сейчас обида за критику её выбора взяла верх. Она не хотела признавать, что слова Леонида задели её не только потому, что он осудил Игната, но и потому, что в них была доля правды. С возрастом претензий к нему становилось всё больше – ей казалось, что он слишком часто вмешивается в её жизнь, слишком настойчиво пытается навязать своё мнение. И сейчас, в этой ссоре, все накопившиеся чувства вырвались наружу.
С тех пор как Лиза стала подростком, между ней и Леонидом всё чаще возникали разногласия. Поначалу это были мелкие бытовые замечания: “Не задерживайся допоздна”, “Эта компания тебе не подходит”, “Сделай уроки, потом будешь отдыхать”. Со временем требования множились и ужесточались. Леонид старался следить за её расписанием, интересовался, с кем она проводит время, настаивал на том, чтобы она больше внимания уделяла учёбе.
Лиза воспринимала это как давление. Ей казалось, что отчим намеренно ограничивает её свободу, пытается контролировать каждый шаг. Она делилась переживаниями с подругой, и та успокаивала её: “Так поступают все отцы. Это просто забота. Он же хочет, как лучше”. Но Лиза не могла с этим согласиться. В её глазах Леонид оставался человеком, который не имел права диктовать ей правила – ведь он не был её родным отцом.
Мама вела себя совсем иначе. Галина, конечно, тоже волновалась за дочь, но старалась не вмешиваться в её жизнь слишком активно. Она не устраивала допросов о друзьях и планах, не проверяла дневники и не контролировала время возвращения домой. Для Лизы это было важно: она ценила мамину мягкость, её умение не давить, не навязывать своё мнение. Именно за это девушка любила мать особенно сильно – за то, что та позволяла ей быть собой, жить так, как она хочет.
Сейчас, в разгар ссоры, Леонид замер на месте. Его лицо заметно побледнело, плечи опустились, а взгляд, обычно твёрдый и уверенный, вдруг потух. Он тихо переспросил:
– Посторонний, значит?
В его голосе не было гнева – только глубокая, почти физическая боль. Он искренне считал Лизу дочерью. Все эти годы он старался быть для неё не просто отчимом, а настоящим отцом: поддерживал в трудные моменты, помогал с учёбой, делился жизненным опытом. Именно из‑за неё он до сих пор оставался с Галей. Отношения с женой давно дали трещину – поводов для развода хватало, и Леонид не раз задумывался о том, чтобы уйти. Но каждый раз останавливался, понимая, что Лиза нуждается в нём.
Ему было искренне жаль девочку. Он видел, что для Галины материнство сводилось к выполнению базовых обязанностей: обеспечить едой, одеждой, игрушками. Глубокой эмоциональной связи между матерью и дочерью не было – Галина редко интересовалась внутренними переживаниями Лизы, не старалась понять её мечты и страхи. Леонид чувствовал ответственность за девочку и старался восполнить этот пробел.
– Да, посторонний! – горячо выкрикнула Лиза, но тут же осеклась. Она заметила, как побледнел Леонид, как изменилась его осанка, как потухли глаза. Внутри что‑то сжалось – ей стало не по себе. Она продолжала стоять на своём, но уже с тревогой поглядывала на отчима. Его состояние внушало опасения: он выглядел таким потерянным, будто эти слова выбили из него весь дух.
Галина, до этого молча наблюдавшая за ссорой, наконец заговорила. Её голос звучал ровно, почти безразлично, будто она обсуждала что‑то будничное, неважное.
– А что ты так смотришь? В каком‑то смысле она права, – произнесла она, небрежно перелистывая страницу журнала. – Ты мог стать ей родным, если бы оформил опеку. Но ты этого не сделал. Так что не обижайся…
Эти слова, сказанные будничным тоном, прозвучали для Леонида как пощёчина. Он медленно повернул голову к жене, словно не веря, что она действительно это сказала. В её взгляде не было ни сочувствия, ни попытки сгладить остроту момента – только холодное равнодушие.
– Хорошо. Если я для вас посторонний и такой плохой, то наше совместное проживание больше неуместно, – произнёс он, с трудом поднимаясь с кресла. Ноги слегка подкосились, он покачнулся, но тут же выпрямился, стараясь сохранить достоинство. – Я сам подам на развод. У вас сутки, чтобы собрать вещи. Это мой дом.
Его голос не дрожал, но в нём слышалась такая глубокая усталость, что даже Лиза на мгновение замерла. Она хотела что‑то сказать, но слова застряли в горле. Леонид, не глядя ни на кого, направился в гостевую спальню и плотно закрыл за собой дверь. Щёлкнул замок – звук прозвучал резко, окончательно, будто перечеркнул что‑то важное.
Оставшись один, он опустился на край кровати. В голове гудело, мысли путались. Ему не хотелось никого видеть – ни жену, ни дочь. Удар оказался невыносимо болезненным. Столько лет он старался быть для Лизы настоящим отцом, вкладывал в неё душу, время, силы… И вот итог: он для них просто посторонний человек.
Галина, опомнившись, поспешила к двери гостевой спальни. Она стучала, пыталась говорить сквозь закрытую дверь:
– Леонид, послушай, давай не будем горячиться. Ну сказала девочка сгоряча, с кем не бывает? Зачем разрушать семью из‑за нескольких необдуманных слов? Мы же прожили вместе пятнадцать лет!
Её голос звучал настойчиво, почти умоляюще. Она перебирала аргументы, напоминала о совместно прожитых годах, о бытовых привычках, которые стали частью их жизни. Но за этими словами не чувствовалось искреннего раскаяния – скорее желание сохранить привычный уклад, избежать неудобств.
Леонид сидел в темноте, не отвечая. Он вспоминал тот день, когда впервые понял, что больше не любит Галину. Это случилось, когда он застал её в dtcmvf компрометирующей ситуации – не было ни скандала, ни громких обвинений, просто внутри что‑то оборвалось. Он остался ради Лизы, потому что девочка нуждалась в нём. И вот теперь, после слов дочери, все чувства словно окончательно угасли.
Он так старался быть хорошим отцом… Приходил на школьные собрания, помогал с уроками, учил ездить на велосипеде, поддерживал в трудные моменты. Лиза всегда звала его папой, доверяла ему свои маленькие секреты… А теперь оказалось, что всё это ничего не значит. Просто посторонний дядя, который живёт с ними в одном доме.
В тишине спальни тикали часы, отсчитывая минуты. Леонид закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Решение было принято – развод. Он больше не видел смысла оставаться в этом доме, где его не считали своим…
***********************
Развод прошёл тихо и стремительно – без громких скандалов и затяжных разбирательств. Всё решилось за несколько недель: бумаги подписаны, имущество поделено согласно закону. Галине пришлось вернуться в старую квартиру в не самом благополучном районе – ту самую, где она жила до встречи с Леонидом. Квартира давно нуждалась в ремонте: обшарпанные стены, скрипучие полы, старая сантехника. Из окон доносились шумные голоса соседей и гул проезжающих машин.
Лизе там, разумеется, не понравилось. Она привыкла к просторному дому, где у неё была своя уютная комната с современной мебелью, большим зеркалом и вместительным шкафом. Здесь же ей выделили крошечную спальню с продавленной кроватью и пожелтевшими шторами. Первые дни она ещё пыталась найти плюсы: мол, это временно, скоро что‑то изменится. Но с каждым днём контраст становился всё ощутимее. Нехватка места, постоянный шум, неуютная обстановка – всё это давило на неё.
В поисках спасения от неуютной реальности Лиза всё чаще думала об Игнате. Раньше она видела в нём надёжного партнёра, человека, который сможет обеспечить ей привычную комфортную жизнь. И вскоре, почти не раздумывая, она поспешно вышла за него замуж. Торжество получилось скромным: пара расписалась в загсе, ограничились небольшим застольем для самых близких. Лиза надеялась, что теперь всё наладится – что она наконец обретёт ту самую счастливую семейную жизнь, о которой мечтала.
Однако уже через год Лиза начала понимать: отчим был прав. После свадьбы Игнат словно переменился. Исчезли ежедневные комплименты, перестали появляться неожиданные подарки. Если раньше он охотно оплачивал её развлечения и мелкие покупки, то теперь стал заметно скупее. Напротив, он всё чаще напоминал, что ей пора устроиться на работу – несмотря на то, что она ещё училась. “Семья – это общие расходы, – говорил он. – Ты тоже должна вносить свой вклад”.
Ситуация постепенно ухудшалась. Лиза пыталась найти объяснение его поведению: может, у него временные трудности? Может, он просто переживает из‑за работы? Она старалась быть терпеливой, сглаживать острые углы, но конфликты возникали всё чаще. Споры шли из‑за денег, из‑за распределения обязанностей, из‑за разных взглядов на будущее.
В какой‑то момент Лиза решила, что рождение ребёнка сможет изменить Игната. Она представляла, как он станет мягче, ответственнее, начнёт больше ценить семью. Но когда она заговорила об этом, Игнат резко воспротивился. “Нам пока рано, – сказал он. – Сначала нужно встать на ноги, решить финансовые вопросы”. Его реакция стала ещё одним поводом для разногласий. Конфликты участились, разговоры всё чаще заканчивались взаимными упрёками. А Лиза… Лиза всё же родила ребенка. Девочку. И вскоре очень сильно опжалела.
Со временем Лиза почувствовала, что больше не может так жить. Постоянное напряжение, ощущение непонимания и одиночества изматывали её. Она долго размышляла, взвешивала все “за” и “против”, но в конце концов приняла решение. Однажды утром, пока Игнат был на работе, она собрала свои вещи – не все, только самое необходимое. Сложила одежду в сумку, взяла документы, несколько личных мелочей. Её руки слегка дрожали, но внутри было странное ощущение облегчения: наконец‑то она делает то, что давно должна была сделать.
Она вышла из квартиры, закрыла дверь и медленно спустилась по лестнице. На улице было прохладно, но Лиза почти не замечала этого. Впереди была неизвестность, но сейчас это казалось не таким страшным, как жизнь в постоянном конфликте.
Лизе пришлось вернуться к матери – в ту самую тесную квартиру с пожелтевшими шторами и скрипучими полами. Она въехала с минимумом вещей: сумка с одеждой, складная коляска и небольшой набор детских принадлежностей. Первые дни Галина старалась держаться нейтрально: кивала, когда Лиза рассказывала о режиме малышки, изредка приглядывала за ребёнком, пока дочь готовила еду. Но очень скоро её терпение иссякло.
Однажды вечером, когда малышка начала капризничать перед сном, Галина резко поставила чашку на стол и повернулась к дочери:
– Лиза, так дальше нельзя. Я не могу жить в постоянном шуме. Тебе нужно найти своё жильё.
Лиза подняла глаза от детской кроватки, удивлённо нахмурилась:
– Мама, куда я пойду? У меня пока нет возможности снимать квартиру. Да и работу я только‑только нашла – работаю удалённо, но зарплата пока маленькая.
– Это не моя проблема, – отрезала Галина, скрещивая руки на груди. – Я выполнила свой долг: вырастила тебя, выучила. Теперь ты взрослая, должна сама о себе заботиться. Я не подписывалась на то, чтобы воспитывать ещё и внучку.
Её голос звучал твёрдо, без намёка на компромисс. Лиза почувствовала, как внутри всё сжалось – она надеялась хотя бы на временное пристанище, на каплю сочувствия.
– Но куда мне идти с восьмимесячной дочкой? – тихо спросила она, глядя на мать.
– Это ты должна решить, – повторила Галина, уже направляясь к двери комнаты. – Я дам немного денег на первое время, но не рассчитывай на постоянную помощь. У меня своя жизнь.
Она достала из кошелька несколько купюр, положила на стол и вышла, оставив Лизу в тишине, нарушаемой лишь сопением спящей малышки.
Что оставалось Лизе? Она действительно работала удалённо – обрабатывала заказы через интернет, набирала тексты, брала мелкие проекты. Но доход был нестабильным, а тратить время на поиски офисной работы она не могла: дочке было всего восемь месяцев, а в садик таких малышей не берут. Бабушка помогать отказалась – не то чтобы резко, но твёрдо: “У меня здоровье не то, да и привыкла я жить одна”.
Дни потянулись однообразные: Лиза вставала рано, кормила дочку, играла, укладывала её спать, садилась за ноутбук. Иногда удавалось выкроить пару часов на работу, но чаще приходилось прерываться – то ребёнок просыпался, то нужно было приготовить еду, то сменить подгузник. Она экономила на всём: на еде, на бытовой химии, даже на одежде. Но денег всё равно не хватало – аренда жилья была ей не по карману.
И тогда Лиза вспомнила об отчиме. Леонид. Он был единственным человеком из прошлого, кто когда‑то действительно заботился о ней. Может, он поймёт? Может, увидит маленькую внучку и сердце его дрогнет?
Окрылённая надеждой, она собрала дочку, одела её в самый нарядный костюмчик, взяла пару пелёнок на смену и отправилась к Леониду. Она представляла, как он обрадуется, как возьмёт малышку на руки, как предложит помощь…
Дверь открылась, и Леонид замер на пороге. Он выглядел уставшим, в домашней одежде, с кружкой чая в руке. Увидев Лизу с ребёнком, его лицо не изменилось – ни улыбки, ни удивления.
– Привет, – неловко начала Лиза, переминаясь с ноги на ногу. – Я… я хотела познакомить тебя с твоей внучкой.
Она осторожно протянула к нему дочку. Малышка потянула ручонки, улыбнулась незнакомой обстановке.
Леонид медленно поставил кружку на тумбочку, посмотрел на ребёнка – но взгляд его оставался холодным, отстранённым. Он не сделал ни шага вперёд, не попытался взять девочку на руки.
– Понятно, – произнёс он наконец, не отрывая глаз от малышки. – И что ты хочешь от меня? И зачем ты пришла? Я ведь для тебя посторонний человек? – с усмешкой спросил он, скрестив руки на груди. В его голосе не было злости, лишь холодная, усталая ирония. – Твоя дочь мне чужая, как и ты. Так в чём смысл твоего визита?
Лиза почувствовала, как внутри всё сжалось. Она заранее прокручивала в голове этот разговор, представляла, как Леонид смягчится, увидев малышку, но реальность оказалась куда жёстче. Она потупила взгляд, стараясь выглядеть раскаявшейся, и тихо произнесла:
– Я ошиблась. Вспылила. На самом деле ты всегда был для меня самым близким человеком после мамы. Я…
– Таким близким, что ты все эти годы даже не вспоминала обо мне, – резко прервал её Леонид, не дав закончить фразу. Его голос звучал ровно, но в нём чувствовалась давняя обида. – Если бы ты извинилась тогда, сразу после всего, что наговорила, я, возможно, смог бы простить. Но спустя столько времени… Нет. Я не стану тебя задерживать.
Он отступил на шаг, давая понять, что разговор окончен. Лиза замерла на месте, сжимая ручку детской коляски. Ей хотелось сказать что‑то ещё – объяснить, оправдаться, попросить хотя бы небольшой помощи, но слова будто застряли в горле. Она видела, что Леонид не передумает. Его взгляд был твёрдым, решительным, а поза – закрытой, словно он уже мысленно поставил между ними стену.
Медленно развернувшись, Лиза покатила коляску к выходу. Каждый шаг давался тяжело, будто пол под ногами становился всё более вязким. Она старалась не смотреть по сторонам, чтобы не замечать знакомые предметы интерьера, напоминающие о прошлом. В голове крутилась одна и та же мысль: “Всё могло быть иначе…”
Когда дверь за ней закрылась, Леонид остался стоять на том же месте. Он не двинулся, даже когда услышал, как в подъезде затихают шаги. Лишь спустя несколько минут он медленно прошёл в гостиную, опустился в кресло и уставился в окно.
Лизе пришлось уйти ни с чем. Она шла по улице, машинально катя коляску, и чувствовала, как внутри разрастается пустота. Вина лежала целиком на ней – она понимала это отчётливо. Все эти годы она отталкивала человека, который действительно заботился о ней, а теперь, когда самой понадобилась помощь, оказалось, что мосты сожжены.
Малышка в коляске зашевелилась, захныкала, и Лиза остановилась, чтобы поправить одеяльце. Этот простой жест вернул её к реальности. Она глубоко вздохнула, выпрямилась и посмотрела вперёд. Теперь у неё была только одна задача – позаботиться о дочери. Как – она пока не знала, но понимала: рассчитывать придётся только на себя.
Лиза вытерла невольные слёзы тыльной стороной ладони, поправила капюшон дочки и медленно пошла вперёд. Улица была тихой – поздний вечер убаюкивал город, зажигались фонари, редкие машины проезжали, не нарушая покоя. Она шла, сама не зная куда, просто вперёд, потому что стоять на месте было невыносимо.
В голове крутились мысли, наперебой перебивая друг друга. “Надо найти жильё… Где взять деньги на аренду?.. Может, попросить аванс у заказчика?.. А если снять комнату в общежитии?..” Она перебирала варианты, стараясь не поддаваться панике. Теперь всё зависело только от неё – ни мамы, ни отчима, ни Игната. Только она и дочка.
Малышка затихла, уютно устроившись в коляске. Лиза невольно улыбнулась, глядя на её мирное личико. В этот момент что‑то внутри неё переменилось. Страх не исчез, но к нему прибавилась твёрдая решимость. Она не подведёт свою девочку. Найдёт выход. Обязательно найдёт.
На следующий день Лиза села за ноутбук с чётким планом. Во‑первых, она связалась с двумя постоянными заказчиками и попросила о досрочной оплате текущих проектов. Один согласился перевести деньги через три дня, второй – через неделю. Во‑вторых, она разместила объявление о поиске съёмной комнаты – не в центре, не с удобствами, а просто крыши над головой. В‑третьих, она записалась в ближайший центр социальной поддержки, чтобы узнать о возможных пособиях и программах помощи молодым матерям.
Через неделю она переехала в небольшую комнату на окраине. Условия были скромными – старая мебель, скрипучий пол, тонкие стены, – но здесь было чисто и тепло. Главное – у дочки появилась своя кроватка, а у Лизы – стол для работы.
Первые месяцы дались нелегко. Бывали дни, когда денег хватало только на самое необходимое, когда усталость наваливалась так, что хотелось просто лечь и закрыть глаза. Но каждый раз, глядя на дочку, Лиза вспоминала: она больше не одна. И это придавало сил.
Со временем стало чуть легче. Она наработала постоянную клиентскую базу, научилась планировать расходы, нашла недорогую няню на пару часов в день, чтобы успевать выполнять заказы. По выходным они с дочкой гуляли в парке, кормили уток, собирали листья. Лиза научилась радоваться маленьким вещам: горячему чаю утром, смеху малышки, первому самостоятельному шагу дочки.
Однажды, проходя мимо детской площадки, она увидела Леонида. Он сидел на скамейке, читал газету. Лиза замедлила шаг, но не остановилась. Он не заметил её – или сделал вид, что не заметил. Она пошла дальше, крепче сжимая ручку коляски.
Это было уже не важно. Она больше не нуждалась в его одобрении или помощи. Она справилась. Не идеально, не легко, но справилась. И теперь знала: даже когда кажется, что всё потеряно, всегда есть путь вперёд. Особенно если у тебя есть тот, ради кого стоит идти.